— То есть в советское время военные это отработанное топливо захоронили, а мы теперь его раскопаем и попытаемся кому-нибудь загнать? — уточнил король.
— Поднимем с морского дна. Контейнеры должны быть не глубоко… Да. Можно продать на сторону. Желающие точно найдутся. Но, думаю, лучше нам использовать этот клад самостоятельно.
— В смысле?
— В прямом. Наша башня однажды будет достроена и заселена. Сейчас мы покупаем газовую турбину на сорок мегаватт, в дополнение к уже имеющимся сорока, но газовые ГРЭС для наших масштабов это только временное решение. Для полноценной жизни в достроенной и заселённой башне, для нормальной работы тех производств, которые у нас разместятся, надо строить собственную АЭС. Если мы построим АЭС с современным реактором на быстрых нейтронах, то отработанное топливо от советских подлодок станет отличным топливом для нашей АЭС.
— Но пока у нас нет АЭС и я даже не уверен, что она вообще нам нужна, — возразил король.
— Пока нет, но это вопрос ближайших двух лет. Без неё нам не развернуться в полную силу. Станислав Игоревич это прекрасно понимал и учитывал в долгосрочных планах. Я собирался ввести тебя в курс дела чуть позже.
— Ясно, ясно, — закивал король. — Щас ты зарядишь мне лекцию минут на двести, чтобы я согласился, что без АЭС нам никак.
— Можно и без лекции, — пожал плечами Зинкевич. — Просто поверь мне на слово. А документацию потом посмотришь, когда будет время и настроение.
— Я что-то слышал про эти современные реакторы, но… Они точно на отработанном топливе смогут работать? Уран же в результате ядерной реакции распадается на другие вещества, причём радиоактивные, опасные, фонящие. На всякий там стронций, цезий и прочее. Что изменится, если снова засунуть всю эту хрень в реактор? Уран-то там уже распался!
— Не весь. Настолько не весь что… Основная масса урана, добываемого из земли, это стабильные изотопы. Уран-238. Он не распадается, не фонит. Ни бомбы, ни топлива для АЭС из такого урана не сделать. Распадается только уран-235. Именно он нестабилен. Но в добываемом уране его содержание очень мало — примерно полпроцента. Понимаешь? В собственно уране, уже очищенном ото всех сопутствующих пород, полезного, радиоактивного урана только полпроцента. При помощи сложных манипуляций его обогащают — обрабатывают добытую породу так, чтобы содержание в ней урана-235 составило хотя бы три процента. Но остальные девяносто семь процентов в обогащённом уране это всё равно стабильный, то есть бесполезный для ядерной реакции уран-238. Таблетки с обогащённым ураном укладывают столбиками в специальные контейнеры — такие длинные вертикальные трубки — ТВЭЛы. Потом их соединяют в ТВСы — специальные конструкции из множества ТВЭЛов. В результате достаточно близко друг к другу оказывается достаточно много атомов урана-235 и начинается цепная ядерная реакция. Это происходит уже внутри реактора. ТВЭЛы от ядерного распада нагреваются. Их моментально остужают… Там сложный процесс, но в результате, как и в газовой турбине обычная вода нагревается до раскалённого пара и крутит турбину, вырабатывающую электричество.
— Да ясно, ясно. Это мы в школе проходили, — буркнул Иван.
— Через несколько лет работы в обычном реакторе почти весь уран-235 распадается. Но основная-то часть урана при этом так и остаётся не распавшимся стабильным ураном-238.
Иван кивнул:
— А потом получившуюся радиоактивную хрень из реактора вынимают и закапывают поглубже, чтобы она никого радиацией не убила.
— А в этой «хрени» ещё девяносто семь процентов урана! И если этот уран поместить в современный реактор на быстрых нейтронах, типа того, который мы планируем поставить тут, у себя, то, под воздействием облучения, от происходящих рядом реакций распада, уран-238 тоже станет распадаться. В результате такого распада получится радиоактивный плутоний, который тоже запустит цепную реакцию, от которой распадётся ещё какая-то часть урана-238 и так далее, много лет, пока не распадётся весь уран! Весь, а не три процента, как раньше. То, что в прошлом веке было самым опасным мусором, сейчас — самое выгодное топливо для современных российских реакторов. А здесь, — Зинкевич постучал пальцем по папочке, — документация об одном из мест, куда это топливо захоранивалось военными в шестидесятые и семидесятые годы.
— Так, — король кивнул. — А почему это топливо, раз оно теперь такое полезное и ценное, до сих пор никто не раскопал и не применил? Я слышал уран всё время дорожает. А тут военное имущество. Это же собственность государства? Наверняка там был строгий учёт. Как вообще можно было потерять двести тонн такого дорогого и опасного…
— Опасность там не велика. Все ТВС-ы запаяны в герметичные контейнеры и затоплены на дне моря. Но близко от берега, в одной из бухточек нашего, Северного острова, на берегу Карского моря. ТВСы там постепенно остывают, отдавая лишнее тепло в Ледовитый океан. Наверное, они уже совершенно остыли и почти не фонят. А то, что государство эту свалку потеряло… Судя по бумагам, первые ТВСы от подлодок захоранивали тут ещё в конце шестидесятых. Это была секретная работа очень небольшого числа военных. В семидесятые захоронение отработанных ТВСов продолжилось. Но в семьдесят пятом году прошлого века все ядерные державы подписали договор, запрещающий загрязнять мировой океан радиоактивными отходами. С этого момента отработанные ТВСы надо было везти и захоранивать уже где-то на суше. А эти наши ребятки, — министр похлопал по папке, — ещё несколько лет продолжали сбрасывать в бухту контейнеры с отработанным топливом. То ли кто-то из флотского начальства вовремя не отдал приказ прекратить захоронения, то ли в первые годы чисто технически не было возможности захоранивать ТВСы по новым правилам. А в результате что?
— Что?
— Международный скандал, если это всё откроется. А если флотское начальство получило приказ от властей, но не выполнило его, то…
— Ясно. Кто-то из советского начальства или из флотского облажался, и чтобы прикрыть свой зад, решил всё скрыть. А тех моряков, кто это всё захоранивал? Их что же всех убили? Или сгноили в тюрьме?
— Что за бред? Зачем это? В семидесятые годы нравы в советах были уже более мягкими. И с секретностью всё было в порядке. Все причастные к подобным работам либо не знали, что везут, либо давали подписку о неразглашении. Вся эта деятельность была совершенно официально засекречена. Рядовые исполнители получали приказ и просто делали свою работу. Думаю, чтобы прикрыть обмишурившегося начальника пришлось всего лишь изьять какие-то документы из флотских архивов и договориться с парой морских офицеров которые были в курсе, что там куда везлось и зачем топилось в бухте.
— А сейчас кто-то из этих офицеров решил продать папочку?
— Скорее, кто-то из изымавших эти секретные документы, — поправил министр.
— Ясно. И чё нам теперь с этим делать? Точное место захоронения там указано? Это, надеюсь, не рядом со Светлогорском?
— Это на другой стороне острова, на берегу Карского моря. Но точного места в этих бумагах нет. Указан только квадрат и краткое описание бухты.
— Получается,золото дядя Слава платил не только за эту папочку, но и за за то, что ему покажут точное место.
— Золото? — поднял брови Зинкевич.
— Это предположение, с чужих слов, — поднял ладонь король. — На самом деле, неизвестно, что он там должен был заплатить и кому. Но, похоже, именно ради этого он и полетел на встречу, с которой потом не вернулся.
— Вот, значит, как, — Зинкевич скорбно покивал.
— И что нам теперь с этим делать?
— Если ты прикажешь прямо сейчас выделить мне флаер, то я попробую найти точное место захоронения.
— Счётчиком гейгера будешь все бухточки проверять?
— Не только… Нужен один флаер с пилотом. На день. Может, на два.
— Хорошо. А как его тебе… выделить?
— Просто позвони и вели Семёнычу. Он распорядится.
***
— Сиди, балда. Сиди. Это Ваня пришел. Ну… — Сарданапал вырвался из под руки Ланы, со стуком спрыгнул на пол и шмыгнул под диван. — Ну вот, — она развел руками, в одной из которых была расчёска с застрявшими меж зубцов клочками рыжего пуха. — Только уговорила его причесаться… И откуда у него колтуны? У нас же дома ни репьёв, ни веток.