Всего, кроме привратницкой, в апартаментах было шесть комнат — гостиная, библиотека, зал — просторные, хоть балы там проводи. Комнаты поменьше — спальня и кабинет, столовая и какая-то мастерская с кучей хлама. Были, конечно, туалет и огромная ванная — вот уж там золото на голубом, кафель, зеркала…

Кухни просто не было. Раковина с краном и холодильник были в довольно просторной столовой.

Иван намазал масла на ломоть белого хлеба. Поверх положил толстый слой чёрной икры. "Надо же когда-нибудь её попробовать… Ну… Наверное, это вкусно. Жаль, шампанского сегодня нельзя. Читал, что они её с шампанским всё время…"

В холодильнике лежали груши, виноград, упаковка с тонко нарезанной колбасой. Паштет из гусиной печени, ещё какие-то консервы. Иван открыл пачку ананасового сока и налил в стоявший на столе металлический кубок с барочными узорами. "Серебряный?.. Тут, наверное, все вилки и ложки тоже серебряные… Должны быть, по крайней мере."

Стулья в столовой были красивые, с резными деревянными спинками. Но он плюхнуся на диванчик в углу. Принялся, было, за бутерброд, но был прерван кошачьим мявом, столь неожиданным и требовательным, что юный король поперхнулся: Из-под стола на него смотрели зелёные глаза. Огромные голодные глазищи, с возмущением глядящие, как новоявленный эксплуататор давится чёрной икрой.

—Ты здесь… откуда, такой?

—Ми-и-а-у-э! — Кот. Большой, рыжий, длинношерстный, с полосатым, как у тигра, хвостом, смотрел на него так, как, наверное, голодающий люд Парижа смотрел на Марию-Антуанетту, в день когда она посоветовала, раз не хватает хлеба, есть пирожные.

Иван, вообще-то, любил кошек. Он робко протянул руку, чтобы погладить животное, но был встречен возмущенным шипением, местами переходящим в рычание. Однако, когда он протянул другую руку, сжимавшую надкушенный бутерброд с икрой, шипения и рычания не последовало. Котяра лишь чуть отстранился, столь вожделенно при этом принюхиваясь, и столь аппетитно облизываясь, что любой бы понял…

В общем, когда кот аккуратно объел с оставленного на полу бутерброда всю чёрную икру, почти не тронув масла и хлеба, Ивану стало понятно, кто тут настоящий аристократ и эксплуататор. Кот, доев икру, стал облизываться, нагло разглядывая человека.

—Ну и ладно! Там ещё целая банка, — буркнул Иван и направился к холодильнику.

Кот двинулся следом.

—Может ты колбаски хочешь?

Колбасу кот с негодованием отверг, и жирный кругляш остался лежать на наборном паркете столовой немым укором человеческой жадности и непонятливости. Когда же Иван взял в руки банку с черной икрой и отвернул крышку, кот издал какое-то странное булькающее воркование и робко коснулся лапой ивановой ноги.

—Ну, и куда тебе её положить? — спросил Иван, зачерпнув полную ложку икры.

Кот аж приподнялся на задних лапах, жадно помовая передними, словно бы объясняя непонятливому человеку — да вот прямо сюда, родной, всё и вываливай! Но Ивану и за брошенный на паркете ломтик колбасы было как-то неловко.

"Да там же, у дивана, недоеденный бутерброд! Вот на него и добавлю пару ложечек!"

Кот такую идею горячо поддержал, издавая радостное мурчание и воинственное урчание всеми фибрами своей изголодавшейся души. Он слопал ещё пару ложек икры и улёгся, наконец, довольно вылизываясь, напротив так и не тронутого бутерброда с тремя, застрявшими в толще масла, икринками.

—По всему видно, ты дядьславин кот. Наглая, балованная скотина. Тебя бы к нам, на мамину ферму. Научился бы там, с голодухи, мышей ловить. Даже масло, буржуй, не слизал, — в пол-голоса бухтел Иван, намазывая себе новый бутерброд. — И куда мне теперь девать всё это безобразие с пола? Я ведь даже мусорного ведра ещё не нашел… Не то, что веника или половой тряпки. А какой-то человек будет потом это всё, наверное, подбирать, полы мыть… Эх ты, Чубайс.

Намазав новый бутерброд и оснастив его икрой, Иван опять уселся на диван и, поглядывая на довольно разлегшегося на полу кота, принялся не спеша жевать, запивая свой королевский перекус из серебряного кубка ананасовым соком. Впрочем, одно с другим сочеталось как-то не очень. "Эх, чайку бы сейчас. Зелёного. Должен же тут где-то быть электрочайник?"

Чайника он не нашел. Но, порывшись ещё в холодильнике, нашел полбуханки чёрного бородинского хлеба и порезанное тонкими ломтями солёное сало. Что-то вдруг вспомнилось, как дядя Слава у них в гостях с огромным удовольствием ест домашнее сало с чёрным хлебом. Как мама достает из холодильника запотевший графин с водкой, наливает ему в почти напёрсточный такой шкалик и...

"Чёрт! Я ведь его почти не знал. Ну, заезжал он к нам два раза в год. Звонил маме иногда. Мне пару раз на мыло какие-то ссылки кинул, мол, "это интересно, посмотри". Шустрый такой, жизнерадостный дядька. Только немного нервный… И вот его убили. Или всё-таки несчастный случай? Но почему я — наследник? Неужели у него других родственников нет?.. Что за аферы он крутил? Почему мама так не хотела меня отпускать? Никогда ничего плохого про дядю Славу она не рассказывала, но…"

Механически дожевал бутерброд. Долил себе ещё сока в кубок. Засунул всё лишнее в холодильник и принялся бродить по комнатам с кубком в руке.

Та комната, в которой на всю стену транслировался океан, была кабинетом. Огромный рабочий стол, заваленный бумагами, схемами, планами. Часы над столом показывают восьмой час, видимо, вечера. Часы под старину, с ажурными стрелочками.

На стене классические картины в дорогих рамах. В том числе репродукция "Соснового бора" Шишкина: — "Дядя Слава и мне подарил точно такую репродукцию в свой последний приезд. Там ещё с изнанки такой смешной тайничок для заначек… Интересно, а на этой?.."

Чуть отстранил картину от стены. С изнанки там был точно такой же кармашек, как на дядьславином подарке. А в нём — небольшой бумажный конверт.

Во рту резко пересохло. Отпустил картину. Допил сок и поставил кубок на стол, на бумаги. Отстранил картину от стены. Вынул конверт. Больше в тайнике ничего не было.

На конверте, аккуратным дядьславиным почерком надпись:

"Привет, Ваня. Прежде чем читать дальше, купи глушилку ПЦ-22 у Шкобаря. Другие глушилки не помогут. Потом запрись, без свидетелей, в любой маленькой комнате. Включи глушилку. Потом вскрывай и читай."

Всё остальное, видимо, было написано внутри.

Иван сунул конверт в нагрудный карман рубашки. Конверт слегка торчал. Сунул его в правый карман брюк. Немного подумал, вынул и положил конверт на место — в тайник.

"Глушилка. Это ведь такая штука, которая глушит работу микрофонов, глушит любую вообще электронику, в том числе любые подслушивающие, подсматривающие устройства. То есть дядя Слава подозревал, что тут, в его апартаментах, могут быть жучки? Но если кто-то подглядывает сейчас за мной, то он уже мог увидеть, что я нашел письмо в тайнике!"

Вскочил, снова достал письмо из тайника и засунул в карман брюк. — "Что там ещё в кармане? Мой коммуникатор? Интересно, здесь вообще ловит общероссийская сеть? Или какой-то свой провайдер?"

Вынутый комм вдруг проснулся и запиликал.

—Да? Привет, мам… Да всё в порядке… Ага. Долетел хорошо. Апартаменты шикарные… Да нормально. Пока осваиваюсь… Ну дозвонилась же в конце-концов, чё ты? Значит, работает связь… Слушай, ма, ты мне больше не звони сегодня. И завтра тоже. Я сам завтра позвоню, ладно?.. А то тут пока ничего не понятно ни с распорядком, ни вообще… Вальке и Лёльке привет. Поцелуй их за меня. И Матвею Петровичу тоже привет. Ну, давай!

Он нажал на отбой и сунул комм в тот же карман. Нащупал письмо.

"Отчего она смогла дозвониться до меня именно сейчас, когда я нашёл письмо, когда взял комм в руки? Может, тот, кто следит, прежде блокировал звонки ко мне, а сейчас специально пропустил мамин, надеясь, что я ей проболтаюсь о чём-то важном? Или совпадение?.. А если нет? Лягу спать, а письмо сопрут. Или прочитают, и будут знать что… Зачем вообще это письмо? Дядя Слава жив и сейчас нуждается в моей помощи? Или это его предсмертная записка?.. Может, это вообще ловушка?.. Не может. Дядьславин почерк. И об этом приколе с тайником за "Сосновым бором" вряд ли кто-то знал, кроме него и меня."