Теперь Зеланд верил лишь в то, что орден переродится в своем фанатичном наступлении на столицу.

И хотя он знал очень пагубные и печальные примеры из истории Океанических врат, которую старательно изучал, будучи юным, его не останавливал этот легкий и нарастающий страх. С момента создания ордена Зеланд изменился. Раньше он был другом Зэориса, его товарищем в Совете Белого города. Теперь же Зэорис бывал на крупных сходках серых братьев в других крепостях, где он поносил Зеланда, говорил о нем, как о безумце, как о тиране, стремящемся к абсолютной власти над орденом и грезящим военным захватом столицы. Зеланд смотрел в зеркало и смеялся. Он бы слукавил, если бы сказал, что ему не интересна власть ордена над городом и его власть над орденом. Но в глубине души его мотивы были чисты, он верил в это, верил в свою роль, отведённую ему историей, её могущественным и непоколебимым движением.

Тем временем Зэорис становился все более яркой фигурой в ордене. Ему рукоплескали младшие братья. Его серый авторитет рос с каждой неделей. Он общался со многими представителями крепостей, с лидерами кружков в городе. Его популярность по мере приближения к городу, чем Зэорис был особенно доволен, считая город место скопления сил и ресурсов, он считал, что признание серых братьев в Белом городе даст ему больше силы. Борьба возобновилась с момента отправки первых белых рыцарей в Вольный, здесь она была более жестокой, а сами братья были более матёрыми и осторожными, их одобряющие возгласы вселяли уверенность в Зэориса, как ничто другие придавали ему сил бороться за тот курс, который он видел более разумным для ордена, Зеланд, считал он, ведет орден лишь к неминуемому разгрому и гибели.

Авторитет же Зеланда за пределами города крепчал. И хотя, количество братьев, высказывавшихся в его пользу, становилось меньше в соотношении со сторонниками Зэориса, оно все ещё увеличивалось в крепостях и убежищах за стенами столицы. Зеланд заметил это, и сделал выводы для себя. Его сила росла вне города, это значит, что Зеланд должен противостоять городу. Это был ещё один знак для него, знак того, что поход на столицу неизбежен.

Инхерит задавался вопросом о том, что будет с орденом после грядущего собора. В эти дни, Зеланд уже без страха говорил ему.

— Раскол. Орден ждет раскол.

Но эти слава теперь звучали не только без разочарования, но с уверенностью в новом будущем.

Сила рождается из слабости, Зеланд верил в это.

Нельзя было сомневаться. Нужно только ждать, когда двинуться белые колонны, чтобы нанести удар.

Один удар… только один.

_____

— Это должно произойти…

— Что именно? О чем ты?

Эвлалия и Альтиген сидели на красивом ковре, которым была устлана пыльная высохшая почва уступа на склоне горы, покрытой местами небольшими рощами погибших сосен, обломанных и покорёженных, обуглившихся от огня пожарищ.

Невосстановленные земли.

Это было в затерянном месте близ крепости Змеиная нора.

В отдалении, чуть ниже по склону, стояли цепью черные латники, хранящие покой встретившихся, ещё ниже был второй ряд латников.

— Там, — Эвлалия указала рукой на крепость вдали.

— В Змеиной норе? Ну что там?

— Бунт. Он готовит бунт, — она произнесла это экзальтированно.

— Кто?

Альтиген встречался с Эвлалией редко, но дорожил этими встречами. Их отношения были странными и напоминали больше дружбу, чем что-то более теплое. Ранее она лишь вскользь упоминала о сером ордене, как о содружестве магов, ответвлении столичной философии, подвергшемся гонениям со стороны совета. Вслух никто об этом не говорил никогда, но многие слышали. На заседаниях совета эта проблема не обсуждалась.

Где-то в небе прогремел гром.

Эвлалия съежилась от легкого страха.

— Кто же, Эвлалия?

— Зеланд. Недавно у нас прошло крупное собрание.

— Ты подвергаешь себя большой опасности, посещая подобное мероприятие. Почему ты не хочешь переехать на север?

— Я уже говорила тебе… — она уронила свой взор куда-то в сторону.

— Мне понятна твоя привязанность к столице, но она пройдет. Скоро тебе будет хотеться совсем другой обстановки.

Снова прозвучал сухой гром. В небе сверкнула молния.

"Сколько же мне лет, что я так упрашиваю тебя…" — подумал с грустью Альтиген.

— Что будет со мной в Приюте?

— У тебя будет двор и высокий терем, слуги и возможность изучать магию.

— Обучишь ли ты меня?

— Мне нужно сперва завершить свои дела. Эта война отнимает у меня слишком много сил и времени. Конечно, я постараюсь положить всему этому конец, как можно скорее.

— Пойми, я не уже не могу позволить себе уйти туда, где не стану кем-то, уйти в никуда.

— Как сильно поменялись нравы… — тихо сказал Альтиген, опустив глаза.

— Что?

— Знаешь, — заговорил он чуть более серьёзно, как всегда, когда объяснял что-то — привычки и взгляды женщин сильно изменились. До войны с чудовищами… ты ведь застала совсем немного эту эпоху?

— Мне было четырнадцать, когда чудовища осадили Башню. Я была прислугой в доме у Стратоника, я рассказывала тебе…

— Да. И… — он запнулся, — тогда женщины не думали о работе. Они, конечно, трудились. Но, о том, чтобы женщина училась чем-то, об этом никто не думал.

— Женщины в Белом городе увлекаются искусством и наукой не меньше, чем мужчины, — с гордостью произнесла Эвлалия, подул ветерок, развевая пышный хвост её рыжих волос.

— Не могу, к сожалению, сказать этого о нашем ордене, до сих пор. Тем не менее, мы движемся к этому.

— Я приду куда угодно, где ты возьмешь меня под крыло. Белый город давно уже не прельщает меня, — в её голос примешались нотки раздражения, — Мне ненавистны его стены, мне противно дышать его воздухом, полным приторности жизни высоких домов… мы заперлись там, в полупустых дворцах, где даже не все квартиры заселены белыми магами или их прислугой.

— Ну, мы не можем, скажем, ругать белых магов за их творение, сегодня это лучшее, что есть во всем континенте.

— Ты так говоришь, словно в тебе ещё есть симпатия к этому городу.

— Я всегда восхищался им. Не хочешь вина?

— Мёд.

Альтиген хлопнул в ладоши.

Сидевшие на булыжниках неподалёку слуги тут же встрепенулись и кинулись исполнять просьбу. Они налили в серебряный кубок мёд и подали Эвлалии, Альтиген же пил вино, привезённой из южных убежищ.

— Мне нужно, чтобы… — начал Альтиген, немного устало, — чтобы Белый город дал мне спокойно вести мои дела.

— Ты владеешь половиной мира.

— Отнюдь… — улыбнулся Альтиген.

— Не важно, ведь… рано или поздно ты захочешь завладеть оставшейся, я права?

— Нет, Эвлалия, к счастью, ты не права, — и он тихо посмеялся.

— Почему?

— А для чего мне это?

— Ты уже почти захватил всё, почему бы не попытаться завершить начатое?

— Очень сложно завладеть всем. Даже если я захвачу весь континент, то это будет лишь половина мира. Оставшейся будет Белый город. Не каждый правитель удержит то, что я уже имею в своих руках, а это ещё даже не та территория, которую занимала область Башни на пике могущества. Конечно, крах той области был большой потерей… сейчас моя голова раскалывается при мысли о том, как подлинно сковать воедино те народы, что проживают во всех этих убежищах. Стоит ордену потерпеть одно крупное поражение, как всё это начнет разваливаться.

— Неужели твоё новое государство такое хрупкое?

— Я заговорился, странно, что тебе интересно всё это.

— Мы общаемся, давно нужно было понять, что я не обычная девушка, даже для магического сословия.

— Это не сословие.

— Привычка уже так это называть. Но магия интересует меня больше всего.

— И ты получишь её. Стоит лишь обождать какое-то время…

— Ты уже так долго говоришь об этом…

— Скоро, — твердо сказал Альтиген, и потом продолжил более деловито, — ты говорила о Зеланде?

— Да. У нас было собор.

— Собор?