Я выполнил ее указание, стараясь поддерживать уверенный вид, хотя внутри меня бушевало раздражение. Амалия начала делать фотографии, давая мне инструкции о том, как лучше стоять и выглядеть в кадре.

— Прекрасно, прекрасно, — произнесла она, прервавшись на мгновение, чтобы оценить свою работу. — Но теперь пришло время немного поднять ставки.

Мое сердце забилось быстрее, когда я услышал эти слова. Что она имеет в виду?

Амалия сняла со стены многохвостую плеть и подошла ко мне. Я понял, что что-то не так, когда она встала в позу, словно готовясь к бою, а не к фотосессии.

— Пришло время для наказания, Максим! — ее голос прозвучал строго. — Ты забыл, что вход в хозяйскую спальню разрешен только по моему приглашению. Ты нарушил это правило.

Мое сердце замерло, когда я понял, что она намерена меня наказать. Я попытался извиниться, но ее выражение лица было неумолимым. Она начала медленно размахивать флогером, создавая свистящий звук в воздухе.

Порывшись в памяти, я не мог вспомнить, чтобы когда-либо испытывал настоящую физическую боль от наказания. Даже в детстве меня никогда не пороли. Это было что-то совершенно дикое для меня, и я был не готов к этому. Но я не мог позволить себе показать свою слабость. Только не перед Амалией.

Амалия с каменным выражением лица уселась на диван и приказала мне занять положение задом вверх, лежа у нее на коленях.

Фак! Это даже унизительнее, чем стоять раком. Но я не осмелился сопротивляться и подчинился ее указанию, чувствуя себя нашкодившим пацаном, особенно стыдно было оттого, что страх наказания сжимал сердце.

Господи, что же со мной делает эта женщина? Почему я соглашаюсь на такое обращение? Я лежал, там как шлюха, беззащитный и уязвимый, согласный на все, что она захочет.

Сначала я почувствовал лишь легкое прикосновение флогера к моей заднице, было не особо больно, и расслабился, думая, что наказание будет чисто символическим. Амалия разогрела мою кожу многохвостой плетью, уверено и легко орудуя ей, словно парила меня веником в бане. Я чувствовал, как кожа на моей заднице начинала нагреваться, готовясь к более серьезным испытаниям. Боль была приемлемой, по крайней мере, я думал так, пока она не сменила флогер на трость.

Когда первый удар палкой приземлился поперек моей задницы, я почувствовал, как вселенная сжалась в крошечную точку агонии. Я и не догадывался, что бывает ТАК больно. Абсолютно невыносимо!

Я не мог сдержать крик, который вырвался из груди, когда Амалия продолжала наказывать меня, словно наслаждаясь каждым моим вскриком и стоном. Ее уверенные удары создавали ощущение, будто моя кожа вспыхивала огнем на каждом касании палки. По-хорошему бы вскочить, оголить ей задницу и отшлепать её саму так, чтобы сучка визжала и молилась о пощаде. Но я безмолвно лежал на коленях этой женщины, униженный и избитый, словно виноватая собака, не в силах сопротивляться её авторитету.

Каждый удар палки был как удар молнии, пронзающий меня с головы до ног. Я чувствовал, как кожа на моей заднице горит под натиском трости, оставляя острые ощущения боли и полосы.

Вдобавок Амалия сделала несколько фотографий моей поротой задницы, каждый снимок запечатлевал мою боль и стыд. Я чувствовал, что каждый удар унижал меня еще сильнее, заставляя испытывать стыд и бессилие перед ней.

Когда наконец я почувствовал последний удар, я был измучен и обессилен, а кожа пылала от боли, как никогда прежде.

Когда наказание закончилось, я сполз с коленей Амалии и остался лежать на диване, стиснув зубы от боли и унижения. Амалия потрепала меня по волосам и заглянула в лицо. Она выглядела довольной, похоже, ей было совсем не жаль меня. Для нее это была всего лишь игра.

— Это было необходимо, Максим, — сказала она, наклоняясь, чтобы прикоснуться к моей обожженной коже на заднице. — Теперь ты не забудешь о правилах моей усадьбы.

После порки, когда я лежал измученный на ее диване, Амалия смотрела на меня с выражением равнодушия, словно я был просто игрушкой, с которой она уже наигралась. Мои глаза были наполнены болью и беспомощностью, но она лишь усмехнулась.

— Максим, ты свободен на сегодня, можешь идти к себе, — сказала она, словно отпуская меня обратно в мир, где я был просто Максимом, а не ее подчиненным.

Эти слова разрывали мое сердце. Я ожидал хоть какой-то награды, какого-то признания за все, что я вытерпел, за всю боль, которую я перенес. Но вместо этого я получил лишь откровенное равнодушие.

Кое-как поднялся на ноги, потер ладонью разгоряченную кожу на заднице, которую теперь украшали красные полосы от ударов палки.

— А ключ? — я потрогал клетку, которая прочно сидела на моем члене.

Амалия взглянула на меня с исследовательским интересом.

— Ключ? — переспросила она холодным тоном. — Зачем тебе ключ?

Я досадливо опустил глаза, осознавая, что мне требуется разрешение даже для того, чтобы освободить свои яйца.

— Я… — начал я, но слова застряли в горле. Что мне сказать? Что ответить? Все, что я хотел, это освободиться от этого унижающего ощущения.

Но Амалия прервала мои раздумья, приблизившись ко мне.

— Ты забыл, кому здесь принадлежат ключи, Максим, — сказала она, ее голос был тих и насмешлив. — Ты мой, и мне решать, когда тебе позволено быть свободным, а когда нет.

Она подняла руку, чтобы погладить мою щеку, и я мгновенно поддался ее на этот жест ласки, чувствуя, как сила ее влияния обрушивается на меня с новой силой.

— Нет, милый, — продолжила рассуждать вслух Амалия, — сегодня ключ останется у меня. Ведь так интереснее, не правда ли?

Так интереснее! Она еще и издевается. Как можно быть такой сукой!

Мне хотелось рычать от негодования, но я сдержался, сжав зубы. Сглотнул комок, подавляя чувство обиды, и наспех натянул на себя одежду. Ноги сами понесли меня в сторону выхода, но внутри меня была лишь пустота и разочарование, словно я шагал по обломкам своих иллюзий. Я молча прошел мимо нее, не обращая внимания на усмешку, и покинул комнату. В этот момент я чувствовал, что, может быть, все было зря…

Оказавшись за дверью, я глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Но чувство обиды и разочарования все еще пылало внутри меня. Я шел по коридору в полной тишине и отчетливо слышал, как мое сердце бешено колотилось, словно барабан туземца. Меня редко штормило, но Амалия виртуозно умела манипулировать эмоциями. Во время всей это сессии волны невероятного возбуждения и горького разочарования нещадно сменяли друг друга. Все это было странно и дико: одновременно испытывать волнение и возбуждение от игры, а также чувство разочарования и уязвимости.

Это все очень пикантно, но, попробовав, я понял, что меня это категорически не устраивает. Я не хочу быть игрушкой в руках Амалии. Я хочу быть для нее чем-то большим, чем просто объектом контроля. Хочу, чтобы между нами было что-то настоящее… Чтобы мои чувства и желания имели значение, а наши отношения были человеческими, а не ограничивались только ролевой игрой.

Я решил, что выскажу Амалии, все, что об этом думаю, признаюсь в своих чувствах и будь, что будет. Волнение плескалось в груди, делая дыхание тяжелым и неровным. Я больше не мог терпеть ее игры, где я был всего лишь марионеткой. Сердце кричало о том, что я больше не могу быть просто игрушкой в руках этой женщины. Я хотел стать ее мужчиной, тем, кто значим для нее не только в постели, но и за ее пределами.

Лежа на кровати в гостевом домике, я освободился от пояса верности и лежал, глядя в потолок, пытаясь прийти в себя после сессии с Амалией. Боль в теле постепенно уходила, но на её место пришло озарение: мои чувства к этой женщине оказались глубже, чем я предполагал. Я больше не хотел быть игрушкой Амалии, объектом для удовлетворения ее желаний, я жаждал стать для неё чем-то большим. Хоть ее затейливые ролевые игры неожиданно мне понравились, но осознание того, что меня держат за постельную игрушку… бесило. Я стиснул зубы и сжал кулаки. Сердце билось быстрее, дыхание стало тяжелым и неровным. Я ей не раб и не фаллоимитатор из секс-шопа! Решимость охватила меня, я вскочил с кровати: пора высказать ей всё, что я думаю. Скажу, что хочу стать ее мужчиной, а не одним из экспонатов в ее коллекции. Немедленно признаюсь Амалии в своих чувствах, и будь что будет!