— Наверное нужно и верхнюю одежду мою продать. Что думаешь, Сутан? — спрашивает вслух она, пока Сутан помогает ей вытереть пот с тела и замотаться в полоски нижнего белья.

— Что вы такое говорите, Старшая Тай⁈ — всплескивает руками Сутан: — никак нельзя! Еще нож ваш можно было продать, потому как не по статусу вам с ножом ходить, но одежду! Никак нельзя! А что если кто-то из ваших знакомых в гости явится? Сумэй и Жиминь на том пляже оставили указания, все как вы просили. Они вот явятся, а вы… без нормальной одежды. Нет.

— Да при чем тут одежда…

— Одежда человека показывает кто он есть. — поднимает палец Сутан: — в нашей деревне вы еще можете в одном халате ходить, потому как все уже знают кто вы есть такая. А другие люди как узнают? И вы еще хотели вообще без халата разгуливать, словно вы ныряльщица!

— Ну так тебе можно. — указывает Сяо Тай на гладкую, загорелую кожу Сутан, которая как раз одета в «две полоски» ткани на ней и травяную юбочку.

— Я не знатная дама. У меня нет нефритовой подвески, шелкового одеяния и я не являюсь родственницей Императора!

— Да не являюсь я родственницей никакого Императора. — морщится Сяо Тай: — понапридумывали тут.

— В любом случае вы — знатная дама, пусть и хотите остаться неузнанной. — пожимает голыми и загорелыми плечами Сутан: — а я — ныряльщица из рыбацкой деревушки. А вы слишком много времени на солнце проводите. У вас уже лицо чернеть начало… если так продолжится, вас скоро от нас не отличить будет.

— И пусть. — говорит Сяо Тай, опираясь на руку Сутан и вставая на ноги: — и черт с ним. Тут главное — поправится. Солнце мне на пользу идет. Витамин Д, знаешь ли… и вообще, есть у меня ощущение, что мне вроде как полегче на солнце, если ему тело подставить.

— Постарайтесь только чуточку подальше от деревни отойти, если опять на солнце лежать будете. — говорит Сутан: — а то в прошлый раз прямо на пригорке устроились. Ребятня подумала, что вы умерли. И не снимайте верхнюю полоску, неприлично своей грудью светить. Мы тут пусть и рыбаки, но правила приличия ведаем. И так из-за вас юный Жиминь уже решил, что в монастырь не пойдет… за что спасибо конечно. Но вот то, что он теперь думает, что вы его жена будете как он вырастет… так что пожалуйста не снимайте верхнюю полоску, хорошо? Понимаю, что вы знатная дама, вам все равно, а мальчик потом страдать будет.

— Не буду я ничего снимать. — закатывает глаза Сяо Тай. Действительно, когда она лежит под прямыми лучами местного солнца, ей как будто легче становится. Неужели палящие лучи солнца немного восполняют Ци? Или они просто обжигают кожу и согревают ее? Пусть даже ей немного лучше — это немного стоит того, чтобы взять бутыль вина в местной лавке и проследовать на ту самую полянку, где ее и нашли. Лечь там посредине и закрыть глаза. Если лежать слишком долго, то она получит солнечные ожоги… все будет потом чесаться и кожа слазить кусками, но зато внутри болеть будет не так сильно. Раньше она всегда с собой брала пустотелый сосуд из тыквы, наполненный водой, но сегодня… сегодня она зайдет в лавку и возьмет вина покрепче. Стыдно, да. Но лучше, чем страдать. Она от этой боли и не понимает толком ни черта, сосредоточиться не может.

Так что к черту приличия и стыд, она пойдет в лавку, возьмет бутыль вина… нет пару бутылей, а потом пойдет на поляну и выпьет все там. И будет лежать на солнце, пока боль не пройдет. Что дальше? Там посмотрим.

— Дай мне мой пояс, — просит она Сутан: — я в лавку зайду, куплю кое-чего.

— Конечно, Старшая Тай, — Сутан передает ей поясную сумку. Она берет оттуда один серебряный слиток. Кувшин хорошего вина стоит не так уж и дорого, действительно хорошего вина тут не так много. А ей важен не вкус а крепость… так что сдачи ей медными монетами целый мешочек должны отсыпать. Сумочку нужно взять с собой. Она позволяет Сутан накинуть ей на плечи халат-пао, подвязать его спереди, затянуть пояс и берет в руки свою трость. Да, трость, она все еще не так уверенно держится на ногах.

— Далеко не ходите, Старшая Тай. — напутствует ее Сутан: — берегите себя. И долго тоже не будьте. Сегодня вечером будет ваша любимая жаренная рыбка с рисом. Возвращайтесь поскорее. Если увидите Сумэй и Жиминя — скажите, чтобы домой шли.

— Скажу.

— Долго не ходите, видите — тучи собираются. Вечером буря будет. Наши уже с моря начали возвращаться.

— Хорошо, Сутан. — Сяо Тай всовывает ноги в плетеные из коры ботиночки и шаркает к выходу, помогая себе тросточкой. Мда, думает она, видел бы меня сейчас генерал Лю…

Глава 12

Она приходит на свою любимую поляну и кивает мальчишке с лавки, который увязался за ней, помочь донести фляги с вином. Наверное, зря она сразу три штуки взяла с собой, ну так сегодня не выпьет, тут рядом и спрячет, что с вином во фляге сделается?

Мальчишка, шустрый загорелый малый с голыми, загорелыми ногами и исцарапанными коленками — кладет рядом с ней эти фляги с вином, хотя это она их называет флягами, на самом деле емкости сделаны из бутылочной тыквы-калебаса, перетянутых посредине, так что получается эдакая бутылка из двух сфер — побольше и поменьше. Там же, посередине — тыквы перетянуты красной веревкой с прикрепленной к ней биркой с иероглифами, указывающими что в двух флягах находится шаосинцзю, светлое рисовое вино, которые местные пьют как сакэ — слегка подогретым. А в оставшейся фляге, обернутой желтым шелковым шнуром — настоящий байцзю Маотай! Тот самый, знаменитый крепкий напиток из провинции Гуджоу, закваску для которого закладывают только пятого числа пятого месяца по лунному календарю, перегоняют семь раз «в полном соответствии с гармонией природы и сохраняя древние традиции предков». По крайней мере так сказал хозяин лавки, хитрован Сун.

Сяо Тай рассчитывала, что у нее останется довольно много медных монет, в конце концов в лавку она с серебряным слитком в один лян пришла. А это — тысяча двести медяков. Вот только оказалось, что у хозяина в заначке не только обычное рисовое шаосинцзю есть, но и элитное, невероятно дорогие и очень-очень редкие тут Слезы из Маотай… во фляге, перетянутой шелковым желтым шнуром. Вот и попалась она на уловку местного маркетинга, купила две фляги обычного светлого рисового и… да, вот флягу Слезы Маотай, стоимостью в тысячу медных монет. Учитывая, что фляга обычного рисового стоит всего двадцать медяков — разница просто космическая. Однако же обычное светлое рисовое, крепостью около шестнадцати градусов — даже будучи нагретым не так сильно давало в голову. Насколько она помнила из прежней жизни, настоящий Маотай из Гуджоу крепостью всегда был около пятидесяти восьми градусов, Менделеева на них нет.

Она кидает мальчишке один медяк, который тот с поразительной ловкостью ловит в воздухе, кланяется, сверкает белозубой улыбкой. Тут же — дает стрекача в деревню, только босые пятки засверкали.

Она — садится, так, чтобы спиной опереться на ствол могучего дерева, пристраивает рядом с вои драгоценные фляги и осматривает их так, словно воин — свое оружие перед боем. В последнее время она не может заснуть, просто забывается, проваливается в темноту, теряя сознание от усталости и боли. И ничего не помнит потом. А Ли Цзян приходит к ней только когда легкая дремота уносит… такой, особый вид сна, когда вроде и спишь, и не спишь…

Возможно ли достигнуть такого с помощью алкоголя? Во всяком случае — с помощью элитного байцзю Маотай? Или это просто эскапизм? Желание уйти от реальности, чтобы просто у нее перестало болеть внутри, прошла эта тошнотворная слабость? Хм… какая в сущности разница?

Она ногтем счищает сургучную печать с горлышка тыквы. Сперва обычное, светлое, рисовое. Вдруг да сработает? Кроме того, заветы предков однозначно говорят, что нельзя понижать градус… нельзя первым дело байцзю Маотай пить.

Она делает глоток и откидывается назад, пробуя светлое рисовое вино на вкус. Раньше такое ей всегда подогревали, а зная ее вкусы — еще и добавляли сладкого, тростникового сахара… сладких фруктов или меда. Но сейчас особо некому греть ей вино в специальном сосуде, нету даже церемониального бокала на трех ножках, из которых принято пить вино в Поднебесной.