— Черный Пит… Мамочка… был здесь…

Так похоже, что сама Анетта в изумлении.

— Умница, Карл! Столько говорить тебя учила, но ты все молчал! А теперь…

— Щегол запомнил всё, что здесь говорили пятого декабря? — удивленно то ли утверждает, то ли спрашивает Агата.

Йоханес кивает.

— Единственное, могу разочаровать вас, — вступает в разговор Ван дер Пул, забирая птицу с рукава Йоханеса себе на рукав, — это не совсем щегол. Скорее, помесь щегла со скворцом. Или с сойкой. Не важно. Главное, что нужные слова запомнил. И теперь повторил.

Ван дер Пул поворачивается к Главе Гильдии и бывшему Хранителю складов.

— И вина ваша доказана.

— Говорил же, все узнают! Говорил, ничего не получится! — вопит бывший Хранитель складов Ван Хофф, хватая за грудки Главу Гильдии Маурица. Но тот отмахивается от него, как от попавшего на одежду скорпиона.

— Ничего не докажете!

Глава Гильдии признаваться не намерен.

— Мало ли чему научили здесь глупую птицу!

Глава Гильдии дергается было по направлению к выходу.

— Не спешите! — Йоханес стоит в проеме двери и не думает двигаться с места. — Караул уже вызван! В руки правосудия вы еще успеете.

— Это все он! Он!

Услышав про караул, бывший Хранитель складов сдает подельника с потрохами.

— Говорил, художников слишком много развелось! Говорил, картины от переизбытка в цене теряют! Если картин меньше будет, они стоить будут дороже и художники лучше заживут, говорил!

— Так вы о художниках заботиться изволили, господин Глава Гильдии? — зло усмехается Ван дер Пул. — О Фабрициусе и других погибших?

— Даром ему сдались художники! — не умолкает бывший Хранитель складов. — Он на рискованных займах разорился! Дом в залоге у него и все имущество. Даже парадные портреты Гильдии в залоге. Спросите у Марии Тинс, она подтвердит!

Йоханес кивает.

— Мать жены подтвердила.

— Тогда он на удочку испанских шпионов и попался. На взрыв согласился.

Бывшего Хранителя складов будто прорвало, не может остановиться.

— Новые мастерские рядом со складами заставил строить, чтобы разом в одном месте всё и взорвать! Сам картины по дешевке скупал! И художников с переездом торопил — чтобы как можно больше картин в одно место свезти. И там разом всё…

Ван Хофф резко машет рукой, показывая, что именно «разом».

— А сам в новые мастерские переселяться не спешил. Всем говорил, что намерен проследить, как устроятся художники, чтобы членам Гильдии лучшие места достались, а сам он последним въедет, когда все будут довольны. И все картины — свои и скупленные, у себя дома держал. Чтобы, когда картин на рынке не останется, свои задорого продавать!

Бывший Хранитель складов хватает со стола стакан с пивом, залпом выпивает, пролившееся в спешке капает на его сюртук.

— И начал продавать! Да тут ваши, — кивает на Ван дер Пула, — картины со взрывом первым сортом пошли. Да ваш, — и сам не поймет, на калеку или на Агату кивать, — «новый Ван Хогволс» нарасхват. Вот вы расклад ему поломали, цену на его старье сбили.

— Гладко стелешь! А сам от процента с проданных картин отказаться и не подумал, — отвечает Глава Гильдии, в ответ закладывая подельника.

— Согласился. Но я же не думал, что такой взрыв случится. Думал, несколько картин пострадают, и только, — ужом извивается толстенький Ван Хофф и снова указывает на Маурица. — Только не сам он всё придумал. Этот про его долги пронюхал.

Бывший Хранитель складов кивает в сторону калеки.

— И кто же он такой?! — невольно восклицает Агата, разглядывая человека, из-под которого она третий месяц выносит нечистоты.

— Предатель он. От испанцев оставшийся. Все шесть лет независимости после ухода габсбургских войск таился, а потом с Главой Гильдии спелся. Узнал, что тот по уши в долгах, и предложил взорвать всё. Да не рассчитал, видно, раз сам в таком виде. — Ван Хофф то на калеку, то на Главу Гильдии кивает. — Что хрипишь? Ты же с ним в сговор вступил! И меня, честного вояку, облапошили!

— А испанцы обрезанные? — будто про себя спрашивает Агата, не успев устыдиться такого вопроса, заданного в приличном обществе.

Но услышавший ее бывший Хранитель складов отвечает:

— Еврей он, прижившийся в Испании. Весь род его из затаившихся. А после конца тридцатилетней войны шпионом здесь остался. Диверсию задумал. И подельника себе выискивал. Да вот нашел.

В наступившей тишине раздается резкий, пугающий хохот Главы Гильдии.

— Голодать теперь будете! — тычет пальцем в сторону Агаты и детей, которых Бригитта никак не может увести из комнаты. — Картины фальшивого Ван Хогволса кто теперь купит — никто!

Агата с ужасом замирает. Что стоит эта вся страшная правда о взрыве по сравнению с еще более страшной правдой, что дальше их с детьми ждет нищета и голод?

— Нет Ван Хогволса — и картин нет! — не унимается разъяренный глава. — И денег нет! И членства в Гильдии нет!

— Так и председательства вашего нет, — спокойно отзывается Йоханес.

— Какой Гильдии нужен такой председатель? — поддерживает его Ван дер Пул. — Место которому в тюрьме. А вдову погибшего художника Ван Хогволса настоящая Гильдия не оставит. Только вам в ней места не будет.

«…вдову художника…»

«…погибшего художника Ван Хогволса…»

Мужа признают погибшим. Значит, новым его картинам взяться будет неоткуда. Значит, даже если Гильдия возьмет сирот Ван Хогволса на содержание, писать и продавать новые картины возможности больше не будет.

Она больше не сможет писать картины.

Она больше не сможет писать…

В ее глазах ужас, который только Йоханес может понять.

Правосудие теперь случится. Но какое ей дело до правосудия, если она больше не сможет писать?

— Но может быть и иной выход, — в полной тишине произносит Йоханес.

Ван дер Пул поднимает голову, не понимая, о чем это он?

— Смерть маленькой девочки страшна — обращается Йоханес к коллеге. — Но страданиями двух невинных детей ее не искупить. Полностью взять семью на содержание Гильдия не сможет. Если станет известно, что Ван Хогволс мертв, его новых картин больше не будет. Его семье не на что будет жить. Детям нечего будет есть. Не на что учиться. Вряд ли это лучшая память о Марте.

Ван дер Пул долго смотрит в пустоту. Потом машет рукой.

— Делай, что должно. Я свою правду до конца узнал. Мне с ней жить.

— Возможна сделка, — произносит Йоханес. — Всё, что стало известно теперь, остается в стенах этой комнаты. Мы молчим. Вы подаете в отставку. И регулярно даете госпоже Агате деньги на содержание калеки. Она не обязана выхаживать шпиона и предателя за свой счет. И вряд ли стоит уточнять, что вы признаете все картины Ван Хогволса — имеющиеся и которые только будут написаны.

Глава Гильдии Мауриц и бывший Хранитель складов Ван Хофф быстро кивают, соглашаются.

— Мамочка, а на каток пойдем? — спрашивает уставшая от скучных разговоров взрослых Анетта. — Всегда же после рождественского ужина ходят на каток! Или ты снова будешь бояться руку сломать?

И Агата протягивает дочке руку:

— Конечно, пойдем.

И поворачивается к Йоханесу и к Ван дер Пулу.

— Сделки быть не может. Предателей не прощают. Память Марты этого не заслуживает.

— Коллекцию мне соберешь?

— Я?

— Гениальность возраста не спрашивает, — парирует Оленев.

И, набрав побольше воздуха в легкие, со всей наглостью, на которую только способна исключительно от испуга, Даля выпаливает:

— Соберу!

Знай она тогда всё, что на ее голову посыплется после, ни за что бы не согласилась. Или всё же согласилась бы?

Это было десять лет назад. А сейчас…

«Ты сдурела?!» «Ты уволена!» «Ваша карьера закончена!» И признанная подделкой коллекция через пять дней будет уничтожена.

Всё.

Конец!

Как в день, когда зарубили курсовую по раннему Вулфу и мужа застала…