— Что ты так колотишь! По голове себе постучала бы!

Ее Величество не в духе. И как теперь про Манифест Грандов докладывать?

— Босиком на цыпочках к своей королеве входить должна, а не на этих ходулях. — Валенсуэла туда же.

Вальяжный. В постели. И как ей теперь пункты про его отставку зачитывать?

Читает. Как может читает вслух присланный манифест, не поднимая глаза на Фернандо. Главное, чтобы Королева услышала… Главное, чтобы поняла, что только в отставке фаворита спасение.

— Как десять лет назад с Нитг… с Великим Инквизитором… Если Ваше Величество изволит принять решение быстро, то и отсылать со двора не понадобится. На параграфах про взятие под стражу и возвращение ко двору Бастарда сторгуемся.

— Да кто ты такая, чтобы меня с поста первого министра изгонять? Поганая карлица!

Фернандо Валенсуэла исходит злобой.

Она потерпит. И не такое терпела. Хоть и считала этого своим другом, сподвижником, ей всем обязанным. Но благодарности от таких, как Валенсуэла, ждать не приходится. Благодарности ни от кого не приходится ждать. Нет в этом мире благодарности. И почему сегодня так болит в боку?

Но теперь не фаворит неблагодарный и не ее бок главное, хоть и болит бок нещадно. Теперь Королева! Теперь важно, чтобы она тот случай с Нитгардом вспомнила и поступила точно так же.

Теперь Королеве самой бы удержаться и выжить. Не может же она этого не понимать. Удержаться и выжить. Самой.

Это хорошо, что Марианна молчит, Валенсуэле не отвечает. Хорошо, что не отвечает. Думает. Решает. Правильное решение принимает. Не зря же она, Карлица, Марианну Кортесами и Бастардом стращает. И Франция с севера. И Португалия с запада — везде враги!

Королева-Регентша всё решит правильно. Не может не решить.

— Говорила же, изгонять бесов нужно было в прошлом месяце! — произносит Королева, поднимаясь с кровати. — Нет же, ты, дура коротконогая, меня отговорила! В прошлом месяце изгонять бесов надо было.

Это всё, что произносит Королева.

Ни про отставку любовника.

Ни про ультиматум Грандов.

Ни про потерю собственной власти.

— Экзорцист в том месяце зван был. Где он?

— В моих покоях, carino, душа моя, дожидается.

Валенсуэла доволен.

— Посылай за ним! И пусть поторопится. И прикажите готовить Карла к ритуалу. Бесов изгонять надо!

Не может такого быть!

Не может быть, чтобы родившаяся при одном королевском дворе и проведшая три десятка лет при дворе другом Марианна настолько в политическом смысле ослепла! Как правящая Королева может настолько не чувствовать, что власть утекает из ее рук?!

— Ваше Величество… — начинает Карлица.

Трудно, невозможно как. Бок болит, не отпускает, и низ живота теперь тянет. Но говорить надо. Нельзя покидать поле боя до того, как на него ворвутся мародеры.

Она должна говорить. Должна убедить Королеву пожертвовать любовником ради сохранения себя и власти. Должна переиграть фаворита и убедить Королеву, как некогда это сделала ее некогда обожаемая Герцогиня.

— Ваше Величество должны понимать, что требование о прекращении регентского правления и передачи власти вашему венценосному сыну означает только одно — усиление партии Хуана Хосе и угрозу не только должности маркиза Вильясерра…

Более чем вежливый кивок в сторону бывшего друга детства, хотя внутри такая злость на Фернандо, что прибила бы на этом самом месте!

— …но и угрозу вашей королевской власти! Больше того, угрозу самому вашему пребыванию при дворе. Бастард все годы одного хочет — удалить вас от двора.

— За свою жалкую шкурку боишься! — недобрым хохотом разражается бывший друг детства. — Что твоему тощему заду и длинному носу, который ты суешь во все королевские дела, в Эскориале места не останется. Бойся-бойся! Сам тебя выгоню со двора. Чтобы Ее Величеству мозги всякой дурью не пудрила.

Разговоры с королевским фаворитом стали совсем бессмысленны. Наглотался власти. Утонул в ней. Не слышит. Не чует опасности.

Встает с постели голый. Совсем голый. Подходит ближе. Уже ставшая дрябловатой кожа не самого молодого любовника — когда они познакомились, он был уже младшим писарем, значит, намного старше ее — на руках и ногах побалтывается.

Еще ближе.

Опять ее проклятие — хуй на уровне глаз.

— Пошла вон!

Командует бывший мальчик-писарь.

Она поверить не может, что давний друг, которого она сама, она и только она, сделала сначала королевским секретарем, а потом и до королевского любовника возвысила, бывший друг гонит сейчас ее из ее же жизни.

— Вон пошла, убогая карлица!

Стоит и не может понять, что ей делать. Должна же Марианна ее защитить. Не может не защитить!

— Вон! — орет Валенсуэла.

И Карлица, медленно поворачиваясь к двери, слышит столь желанный голос Королевы:

— Нет уж, постой!

Королева подала голос!

Королева остановила зарвавшегося любовника!

Королева сейчас остановит эту вакханалию.

Королева защитит от такой вопиющей несправедливости ту, которая всю жизнь защищает ее.

— Постой!

Королева встает с кровати. Подходит ближе. Ближе. Берет ее за подбородок, задирая голову Карлицы так, что шея вот-вот переломится.

— Из тебя самой бесов изгонять надобно!

Что?!

Марианна не может сказать ей такое!

— Сегодня же изгонять из тебя бесов!

Что это? Королева не может сказать такое ей! Ей, столько лет оберегавшей свою Королеву от всех напастей!

— Из тебя! И из безумной Герцогини твоей! Ворвалась утром в опочивальню короля, мужа моего покойного искала. Уверяла, что только что вышел.

Герцогиня утром врывалась в королевскую спальню?! Герцогиня врывалась? Карлица вовремя добежать всё же не успела? Секретари ей не доложили. Новый, ею же поставленный в приемном покое секретарь Пабло ей не предан? Не смог удержать Герцогиню? Или удерживать не захотел? Марианна видела ее некогда обожаемую Герцогиню и решила, что в ту вселились бесы. И перекинулись на нее, на Первую Карлицу…

Живот снова сводит так, что она сгибается в три погибели.

— Ваше Величество…

— Молчи, бесноватая!

Снова бывший друг, королевский любовник подает голос.

— Эка ее при одном упоминании про экзорцизм корёжит!

Звонок в колокольчик. Стражники на пороге.

— Взять ее!

— Не сметь! — срывается на визг Карлица. — Не сметь!

Стражники растерянно смотрят на Королеву, не зная, чей приказ им выполнять — Первой Дамы или королевского фаворита.

Кивок Королевы, и…

Стражники, которых она привела и каждого лично проверяла, окружают ее со всех сторон.

Почему же так сводит живот?..

Полдень

— Вы только подумайте, шлюссельцаль сегодня уже шестьсот! Вчера еще был пятьсот сорок, а сегодня шесть сотен, нолик в нолик. Не знаешь, на что их растреклятую марку умножать!

Норовящий подсесть за столик к любому из соотечественников писатель Сатин[13] привычно на чем свет стоит поносит и нынешнюю инфляцию, и всё, что только можно поносить.

— Мыслимое ли дело! Ввели коэффициент и притворяются, что всё чинно и благопристойно, что валюта у них существует! А что этой фиговой валюте и в уборной не место, они признавать не желают! Марка, мать ее! Какая же она к едреней фене марка, если все цены умножать надо, вчера на пятьсот сорок, сегодня на шесть сотен, а завтра на тыщу! Это тебе не золотой червонец, эх!

Для «Романишес кафе» писатель Сатин — почти предмет интерьера. Когда ни зайдешь в это заведение на звенящей трамваями Августа-Виктория-плац, натужно пытающееся сохранить остатки былой роскоши, ворчащего русского писателя обязательно встретишь.

Ему давно уже нечем платить за желудевый кофе и капустные сигары, которые как имитацию прошлой жизни подают здесь, но в долг — это тебе не московские и ялтинские трактиры — не отпускают.