В моих ушах царит хаос, но во мне нет паники.
– Эй, посмотри на меня, пожалуйста.
Я медленно моргаю, глядя вверх. Волосы Коралины разметались по плечам и свисают мне на лицо. Я чувствую тепло ее коленей, когда она прижимает меня к своему животу.
– Ты такая теплая, малышка, – пытаюсь уловить ее прикосновения, ее запах, ее... – Ты чувствуешь, как мне чертовски холодно?
– Сайлас, не закрывай глаза. Смотри на меня. Вот так, просто смотри на меня, малыш, – она смотрит на меня сверху вниз, тяжелые слезы капают с ее лица на меня. Ее нежные руки обнимают мою голову, проводя по контурам моего лица.
В ее тоне звучит страх, паника, которую я не могу унять, потому что все вокруг оцепенело. Я едва чувствую свои пальцы, едва ощущаю, как моя трясущаяся рука поднимается, чтобы убрать прядь волос ей за ухо.
– Я мог бы смотреть на тебя вечно, Хекс, – шепчу я, и слова жалят меня в груди.
Я пытаюсь сделать глубокий вдох, но это чертовски больно. Как будто лезвия режут мои легкие изнутри. Я кашляю, захлебываясь слюной в горле.
Красные брызги попадают на белое платье Коралины, и с ее губ срывается рыдание, которое я чувствую, прижавшись к ней.
– Пожалуйста, держись, Сайлас. Я знаю, что это больно, но с тобой все будет в порядке. С нами все будет в порядке, хорошо? – ее голос звучит как подзарядка, тело дрожит, когда она крепче прижимает меня к себе. – Мы поедем домой. Ты и я, мы поедем домой. Ты должен посадить больше лаванды, ты должен, потому что я не знаю, как. Хорошо?
Из уголков моих глаз текут слезы, но не от боли, а от грусти, которую я давно не испытывал. Глубокая печаль, которая унимает боль в груди.
Я не думаю, что смогу вернуться домой.
Но я не могу сказать ей об этом. Не тогда, когда мир и так отнял у нее достаточно. Я не хочу, чтобы она теряла веру в надежду. В свое будущее и в свет, который ждет ее в конце этого туннеля.
Никто не заслуживает света, как Коралина. Никто не нуждается в нем больше.
Несколько лет назад все, чего я хотел, – это умереть.
Сейчас я чувствую, как мое сердцебиение замедляется.
Сейчас я умираю, и все, чего я хочу, – это провести с ней еще один день.
Всего лишь еще один день, чтобы я мог насладиться ее смехом, почувствовать ее прикосновения, ощутить ее любовь.
Еще одна чашка лавандового чая.
Еще одна ложка меда в моем кофе.
Еще один день.
– Коралина, – я кашляю, произнося ее имя, мои губы становятся влажными от металлического привкуса.
– Помоги мне! Пожалуйста!
– Эй, эй... Сайлас, я здесь, чувак. Просто держись. Помощь уже в пути. Держись, ладно? Нет, нет, не закрывай глаза...
Рук.
– Вы, ребята, не должны никому рассказывать, – губа Рука дрожит, кровь все еще течет по подбородку. – Вы должны пообещать.
Мои маленькие кулаки сжимаются, в свои одиннадцать лет я ростом 5 футов 1 дюйм, а иногда и 5 футов 2 дюйма, когда ношу определенную обувь, мои шансы выбить дерьмо из отца Рука были невелики.
Но я хотел этого.
Я хотел этого так сильно, что мне хотелось вылезти из собственной кожи. Мне было не по себе от того, сколько гнева переполняло мое тело.
Это Рук.
Он ворует мармеладных червей и требует больше пластырей, чем обычный ребенок, но это Рук, и он не заслуживает того, чтобы его били.
Только не он. Только не тогда, когда я знаю, какой он добрый.
Особенно его отец.
– Поклянитесь на мизинцах, – он ворчит, вытирая губу рукавом. Он делает мужественный вид, но у меня такое чувство, что мы не должны были узнать этот секрет.
Мы не должны были увидеть стыд на его лице. Если бы я знал, я бы не согласился прокатиться здесь на велосипедах. Я бы никогда не поставил его в неловкое положение, появившись и раскрыв секрет, который он скрывал бог знает сколько времени.
Я бы подождал, пока он не будет готов рассказать мне.
– Я нихрена не клянусь на мизинцах. Это глупо, – ворчит Алистер, темные волосы падают ему на глаза, он скрещивает руки на груди. – В следующий раз дай ему сдачи. Я показал тебе, как сжимать кулак.
– Тогда поклянись! – кричит Рук. – Вы, ребята, не понимаете. Вы должны поклясться, что будете держать язык за зубами. Или я настучу о том, кто подложил пауков в ящик с нижним бельем Дориана.
Технически, это были все мы. Алистер был просто тем, кто подкинул их.
Нам с Руком потребовалось несколько дней, чтобы найти столько длиннонлапых пауков, не говоря уже о том, что нам пришлось иметь дело с Тэтчером, жалующимся на грязь.
– Клятвы ничего не значат, если нечем клясться, – тихо говорю я, хотя Руку не нужно было меня просить. Каждый секрет, каждый страх, каждую мечту.
Я буду хранить их для него. Хранить для них.
– Я не буду клясться своей семьей, – Тэтчер тянется к одному из яблок, лежащих на кухне, и откусывает кусочек. – Это просто дурной вкус, и это было бы ложью.
– Тогда есть идеи получше, гений?
Он подходит к холодильнику, а я до сих пор не могу понять, как он не вспотел насквозь в своем свитере, пока ехал сюда на велосипеде. Дорога от его дома до Рука занимает целую вечность.
– В греческой мифологии Стикс – одна из рек подземного мира, – бормочет он, доставая пакет с замороженным горошком и протягивая его Руку, который тот берет, прикладывая к свой распухшей губе. – В «Илиаде» и Одиссее» Гомер говорил, что боги клялись водой Стикс, это их самая крепкая клятва.
– Тогда мы поклянемся на водах Стикс, – Рук быстро говорит, кивая головой. Я даже не уверен, что он знает, что это значит, но он слишком боится, что у нас не будет какой-то привязки, которая сохранит наше молчание.
– Подожди, – Алистер лезет в передний карман и достает черный маркер. Сначала он хватает меня за руку и дергает ее к себе, а затем рисует на ней дерьмовый круг с черепом внутри и словами вдоль внутреннего контура.
Сверху написано «Прими меня», а внизу – «паромщик Стикса».
– Что ты делаешь, не рисуй на мне, – Тэтчер пытается избежать его прикосновения, но Алистер с небольшим трудом заставляет его стоять на месте.
– Что это? – спрашиваю я, глядя на чернила и покрасневшую кожу вокруг рисунка.
– Обол Харона41, – он бормочет, держа во рту колпачок от маркера. – Чтобы оплатить наш путь через Стикс в загробный мир.
Я хмурюсь, когда он рисует то же самое на Руке, потом на себе.
– Вот.
– Что именно делает это дерьмо?
Он засовывает маркер обратно в карман джинсов, затем отвечает.
– Так мы найдем способ вернуться друг к другу, – он смотрит на каждого из нас, стиснув зубы. – Мы воруем. Мы горим. Мы истекаем кровью. Мы клянемся, что, несмотря ни на что, мы вернемся друг к другу, даже после смерти.
Это глупый рисунок. Глупая клятва, которую мы даем. Кто знает, где мы будем через двадцать лет? Возможно, завтра мы даже не будем знать друг друга.
– Ты читал «Илиаду» и «Одиссею»? Кто-нибудь еще знал, что Али умеет читать? – говорит Тэтчер.
– Я тебя, блядь, ударю, если ты еще раз меня так назовешь.
Я качаю головой, глядя на отметину на своей руке.
Сейчас мне кажется, что это самый важный момент в моей жизни.
Неважно, куда мы пойдем и что случится, я буду помнить об этом. Я буду помнить, что у меня были друзья, которым в этот момент было не все равно, чтобы дать такую клятву.
Это хорошо.
Этого достаточно.
– На Стикс? – произношу я, и они отвечают в унисон.
– На Стикс.
Коралина плачет, и мне так хочется быть рядом, чтобы утешить ее.
