— А вы что скажете, Александр Сергеевич? — Поинтересовался хозяин кабинета и положения.

— Слов нет, одни эмоции! — Во все тридцать два зуба улыбнулся я. — И кофе хочется!

— Будто в какой-то другой миг вам его не хочется!.. — Выдохнул Фриц.

Я только руками развел, продолжая потешаться над ситуацией. А что? Имею право, между прочим.

Тонко усмехнулся директор, покачав головой. Издал тонкий звук, будто из шарика чуть приспустили воздух, надувшийся от гордости полковник. Очень надеюсь, что сделал он это откуда-то сверху.

— Господин полковник, — обратился к абсолютно счастливому «шептуну» теперь уже предельно серьезный директор. — Очень надеюсь, что свое письмо на августейшее имя вы отправить не успели.

От возмущения полицейского чина расперло так, что мне в нарушение всяческих протоколов безопасности этого здания захотелось открыть окно. Во избежание, знаете ли…

— Естественно, я его отправил! — Возмущенно-пафосно начал он, кидая злой и торжествующий взгляд на меня с Долгоруковым. — Не мог же я оставить без внимания выходки двоих этих…

Хлоп!

Миниатюрная, но сильная рука директора негромко, но веско хлопнула по столу, призывая подчиненного заткнуться.

— А что такоооое?!!! — Тут же протянул полковник, ибо кто посмеет тронуть Героя дня, вердикта о своих заслугах самого императора дожидающийся. — Я, знаете ли, не терплю таких дилетантов в своем деле!..

Его непосредственный руководитель, казалось, уже готов был сделать классический фейспалм.

— Ваше Благородие, — негромко обронил Христафор Милорадович (но болтун, о чудо, заткнулся в миг). — Извольте обращаться к Его СИЯТЕЛЬСТВУ с большим уважением. КНЯЗЬ Долгоруков терпеть не может подобных фамильярностей.

Мопсовидный Сабуров моментально побледнел. Какими бы великими он не считал свои нынешние заслуги, невежливое обращение к князю может обернуться большими проблемами. А к князю ДОЛГОРУКОМУ, о котором в свете и не только слухи в свое время вполне заслужено ходили самые мрачные, еще и дуэлью.

До результата. Смертельного.

Полковник перевел на меня слегка ошалелый взгляд.

— Ну, не князюшко я, и даже не графушко. — Развязно протянул я.

Долгоруков откровенно продемонстрировал свой белоснежный оскал. Даже в глазах Фрица мелькнули искорки смеха.

А вот директор выглядел действительно удивленным.

— Я не могу не признать, — быстро зачастил Сабуров. — Что меж людьми благородными не может быть претензий друг к другу. Уверен, что операция Вашего Сиятельства была спланирована великолепно, но по холопскому своему недоразумению…

Мопс едва ли не мне в лицо ткнул своим жирным пальцем.

Я не удержался, и, резко подавший вперед, клацнул зубами. Идиот едва успел отдернуть руку.

Хлоп!

О, директор таки выполнил фейспалм. Правильно, нечего держать все в себе. Оскал на лице князя застыл неприятной маской. Я же попросту засмеялся. В голос. Вот только что-то окружающие как-то очень странно переглянулись.

— Знаете что, полковник, — не обращая на мой смех ледяным тоном произнес Христафор Милорадович. — Я многое готов простить людям…

Директор слегка удивленно-насмешливо поднял бровь. Я был с ними согласен.

— Еще чуть-чуть больше я прощаю профессионалам…

Хм… К чему бы он это все?

— Но вот чего я никак не могу понять и простить, так это откровенного идиотизма. Особенно когда его демонстрирует персона в ваших чинах. Хотя знаете… Я даже закрою глаза на ваше, Сабуров, наплевательское отношение к эдиктам императора нашего, о недопущении дискриминации низкого сословия, а просто позволю Александру Сергеевичу самостоятельно решить вопрос. Любым удобным ему образом.

У мопса моментально отлегло от сердца. Он даже рискнул шутовски мне поклониться, издевательски демонстрируя свое пренебрежение.

Я улыбнулся. Как можно радушнее, между прочим!

Двое из четырех присутствующих отчего-то побледнели.

— Ну, вот я еще на дуэль с простолюдином не соглашался! — Пафосно заявил полковник, тщетно скрывая бегающий взгляд и слегка потрясывающиеся руки.

— А не будет дуэли. — Абсолютно спокойно отметил Христафор Милорадович. — Просто в один прекрасный день вы выйдете из дома и никуда не придете. То есть совсем. Тело же ваше, покуда этот молодой человек не захочет, никто не найдет. И это хорошо. Зачем давать газетчикам повод для сплетен. Труп же со следами насильственной смерти, я бы даже сказал явными признаками долгих и умелых истязаний, непременно натолкнул бы их на подобные размышления, верно? Однако я еще раз повторюсь: тела не найдут. Молодой человек очень серьезный профессионал. Коим, напомню, я всегда готов простить небольшие прегрешения.

— Вы действительно готовы счесть подобный инцидент «небольшим прегрешением»? — заинтересовано уточнил директор.

Оп-па. А интерес-то вполне искренний. Кажется, свое собственное начальство этот штрих достал не меньше чем меня самого. А это нехило, между прочим! Не успел я подумать о том, что в общем-то хорошим людям услугу можно и оказать по восстановлению микроклимата в их коллективе, как мое внимание вновь отвлек граф.

— Узнаете, полковник Сабуров? — Поинтересовался он, протянув оборзевшему мопсу какой-то на редкость серьезный документ, заполненный каллиграфическим почерком.

Тот, кстати, бумаженцию узнал сразу. Секунду вглядывался в лист, а после слегка побелел. Очень быстро и качественно. Примерно до стадии «мертвецкая бледность».

— Значит так, господин майор, прошу покинуть помещение, — спокойно пригвоздил Фриц Сабурова. — И на будущее запомните, что присвоение чужих заслуг может очень плохо для вас закончиться. Вам ясно, ка-пи-таааан?

Кажется, мопс хотел что-то сказать, но Бенкендорф не дал ему ни единого шанса.

— Вы хотите покинуть помещение лейтенантом, господин Сабуров?

Тот на секунду замялся, но по небольшом (для него!) раздумии кивнул и вышел прочь.

— Стойте! — Скомандовал Фриц, когда Сабуров был уже на пороге.

Тот застыл, уже собираясь захлопнуть за собой дверь.

— Справа в кабинете сидит Любовь Анатольевна, — спокойно заметил граф. — Будьте любезны, передайте ей, чтобы она приготовила кофе для Александра Сергеевича!

Мопс мгновенно побагровел, явно собираясь ответить что-то резкое.

— Не извольте беспокоиться, — не дал ему шанса ляпнуть непоправимое Бенкендорф. — Предпочтения сего молодого человека в это время дня ей прекрасно известны. Поэтому просто передайте мою просьбу.

Казалось, что морда новоиспеченного капитана буквально сдулась, а через секунду он вывалился прочь, не забыв тона на два громче, чем того требовал этикет, хлопнуть дверью.

— Позволите полюбопытствовать? — Попросил директор.

Через секунду он разглядывал лист, после чего со смешком заметил:

— Да, практика в войсках пошла нашему государю на пользу! Так ведь и времени-то сколько пошло с тех пор как вы, шалопаи, по горам но сились?

— Иные события сложно забыть, Константин Еремеевич, — склонил голову Фриц. — Кстати, Санни, прошу любить и жаловать!

Да в курсе я, в курсе! Сколько угодно могу встрепываться, но не знать имя генерал-полицмейстера Санкт-Петербурга… Это надо быть кем угодно, но не мной. Так вот вы какой, господин Вязьминов!

— Приятно познакомиться, Константин Еремеевич, — теперь уже без капли смеха склонил голову я. — Александр Сергеевич Коротков. Предпочитаю просто Санни. И прежде чем начнется серьезный разговор… Могу я полюбопытствовать насчет рапорта на Светлейшее имя?

Фриц и директор одинаково усмехнулись, после чего граф молча кивнул мне. Я потянулся к доносу. Мда, ну тут все тоже самое про Героя дня, меня и прочих участников, а ток же их ролей в прошедших событиях. Так… тут еще немного про Вязьминова: не любит, не ценит, по службе не двигает без оглядки на происхождение и былые заслуги. Так что ж тут смешно… Ох ты ж блин!

Я негромко рассмеялся и вернул лист на стол.

— Ну что, приступим к серьезному разговору. — Предложил граф.