— Ты им действительно нравишься, — замечает Джиджи.

— Почему ты так удивляешься?

— С твоим колючим поведением? Я думала ты будешь отпугивать животных, заставляя их в ужасе разбегаться.

Я наклоняюсь, чтобы почесать Дампи за ушами.

— Не-а. Мы понимаем друг друга. — Я смотрю на Бержерона. — Верно?

Хаски наклоняет голову, внимательно прислушиваясь.

— Ты уверен, что тебе будет нормально в комнате для гостей? — Спрашивает Джиджи. — Это единственный вариант, при котором мой отец позволил бы тебе остаться здесь.

Я хочу спросить, останавливался ли Кейс в комнате для гостей, когда приезжал, но я не хочу, чтобы это прозвучало так, будто я ворчу по поводу условий проживания. По правде говоря, я бы и ногой не ступил в спальню Джиджи, даже если бы ее родители расстелили перед ней красную ковровую дорожку. У меня нет желания умирать.

Словно прочитав мои мысли, она говорит:

— Да, Кейс всегда останавливался в комнате для гостей. Но если будешь хорошо себя вести, я позволю тебе прокрасться в мою комнату, когда все уснут.

— Сразу нет.

— Серьезно?

— Серьезно. Я не хочу, чтобы меня убил Гаррет Грэхем.

С другой стороны, судя по тому, как он хмуро смотрит на меня, когда они с женой возвращаются домой, очень похоже, что убийство случится, независимо от того, где я сплю.

— Мистер Райдер, — холодно произносит он.

— Пожалуйста, не называй его мистером, — приказывает Джиджи, закатывая глаза на своего отца.

Миссис Грэхем намного дружелюбнее.

— Добро пожаловать, Люк. Я рада, что ты проведешь Рождество с нами.

Она расплывается в улыбке, которая искрится в ее зеленых, как лес, глазах. И поскольку я не хочу поправлять ее за то, что она назвала меня Люком, полагаю, что на этой неделе я буду Люком, нравится мне это или нет. Потому что я ни за что на свете не сделаю ничего, что могло бы оттолкнуть Грэхемов.

— Спасибо, что пригласили меня, миссис Грэхем.

— О, пожалуйста, зови меня Ханной, — настаивает она.

Ее муж одаривает меня обманчиво приятной улыбкой.

— А меня можешь называть мистер Грэхем.

Так вот как это будет.

— Вам помочь с ужином? — Спрашиваю я, потому что официально пришло время начинать часть дня, посвященную неловкости.

Так всегда бывает, когда впервые проводишь отпуск с людьми. Я прошел через то же самое с семьей Оуэна, Линдли, Бека. Ты просто вроде как стоишь там, на самом деле не участвуя, но притворяясь. Это чертовски жестоко.

Мне всегда было интересно, каково это — куда-то вписываться.

Однако Ханна чертовски старается приобщить меня. Когда я предлагаю свою помощь, она заставляет меня нарезать овощи и чистить картошку на ужин, пока Джиджи и ее отец смотрят футбол в большой комнате.

— Ты же знаешь, что мог бы пойти посмотреть вместе с ними, верно?

Я бледнею.

— О Боже, пожалуйста, не отправляйте меня туда. — Я шучу только наполовину.

Она смеется.

— О, тише, на самом деле он не такой страшный.

— Мне нужно, чтобы вы подумали о том, какой он по-вашему страшный, а затем умножили это на пять миллионов. — Я тянусь за другой картофелиной, чтобы почистить. — Он защищает и брата Джиджи тоже, или только Джиджи?

— О, поверь мне, Уайатту тоже досталось. Есть причина, по которой он никогда не приводит девушек домой. Он сделал это однажды, когда ему было девятнадцать. Бедняжка провела выходные под допросом моего мужа, а затем улетела обратно в Нэшвилл и больше никогда не разговаривала с Уайаттом. В то утро, когда она уехала, Уайатт зашел в кабинет Гаррета, сказал: больше никогда и сразу вышел. Клянусь Богом, этот парень больше ни с кем нас не познакомит, разве что только они уже тайно не будут женаты.

Я хихикаю.

— Ладно, значит, я не единственный, кто напуган.

— Он потеплеет к тебе, не волнуйся.

Я позволяю себе на это надеяться, но тут появляется брат Джиджи, и внезапно на меня пялятся уже два чувака.

Уайатт и Джиджи — близнецы, и хотя я вижу сходство, различий больше, чем сходств. Его волосы более волнистые и имеют более светлый оттенок каштанового. У него зеленые глаза, как у его матери, в то время как у Джиджи серые. Джиджи невысокого роста. Уайатт нет — во мне сто девяносто пять сантиметров, и мы с ним почти смотрим друг другу в глаза. Он излучает атмосферу настоящего музыканта в своих рваных джинсах и черной футболке, с кожаным ремешком на одном запястье и несколькими другими браслетами на другом. Я не могу судить браслеты, поскольку ношу один и тот же шнурок на запястье с шестнадцати лет. По какой-то причине эта чертова штуковина так и не порвалась. Мы с Оуэном предполагали, что браслеты потеряются и отвалятся через несколько месяцев, но вот он здесь, пять лет спустя. Думаю, это кое-что говорит о нашей связи.

Ужин восхитительный, как и обещала Джиджи. Я почти ничего не говорю, несмотря на ее ободряющие взгляды. Единственный раз, когда все по-настоящему оживляется, — это когда мы обсуждаем выступление моего товарища по команде Остина Поупа на вчерашнем Чемпионате мира среди юниоров. На один восхитительный момент Гаррет Грэхем признает мое существование.

— Он действительно так хорошо катается или это случайность? — Спрашивает Гаррет. — Я не помню, чтобы видел такую скорость в записи его игры.

— Он действительно хорош, — подтверждаю я. — Его скорость обманчива. Он обманывает тебя, заставляя думать, что он медлительный, буквально тащится, а потом переключается на совершенно другую передачу, и ты такой: Что, черт возьми, происходит?

Я делаю глоток воды, затем ставлю стакан на стол.

— Если вы не против брать новичков в лагерь “Хоккейные короли”, Поуп был бы отличным выбором, — говорю я Гаррету. Я говорю это с сомнением, потому что не хочу, чтобы он подумал, что я поднимаю этот вопрос в своих корыстных целях. Честно говоря, я отказался от того, чтобы меня выбрали тренером.

— Да? — В его голосе звучит скептицизм. Как и ожидалось, он смотрит на меня так, словно я проворачиваю над ним какую-то аферу.

— Определенно. Я знаю, что он молод, но он хороший парень. Терпение святого. Он все время допоздна остается на катке, чтобы помочь своим товарищам по команде улучшить их игру. Он был бы полезен в любом лагере.

Гаррет кивает, подозрительность исчезает с его лица.

— Ох. Ну, мы стараемся избегать новичков, потому что они слишком близки по возрасту к некоторым мальчикам в лагере. Но я рассмотрю его, когда придет время. Спасибо.

И только я думаю, что мы добились прогресса, когда Джиджи тянется к моей руке. Когда я инстинктивно переплетаю свои пальцы с ее, взгляд ее отца отслеживает это движение. Затем он снова становится раздражительным, как будто внезапно вспоминает, что я встречаюсь с его дочерью, а не просто с какой-то чувак, с которым он обсуждает Чемпионат мира.

Переплетать пальцы, вероятно, было глупым поступком с моей стороны, но я не могу просто притворяться, что она не моя девушка, поэтому я позволяю ей сжать мою руку. Я замечаю, что Ханна наблюдает за нами с непонятным выражением лица.

— Ладно, вы знаете правила. Я готовила, вы, ребята, убираете, — говорит Ханна после того, как мы покончили с едой. — Я собираюсь налить себе бокал вина и разжечь огонь.

Джиджи отошла в ванную, так что сейчас я на кухне собираю посуду с ее отцом и братом. Оба смотрят на меня так, словно я международный террорист, который каким-то образом оказался в их доме.

После продолжительного молчания Уайатт скрещивает руки на груди и говорит:

— Что тебе нужно от моей сестры?

— Уайатт, — говорит Гаррет.

Близнец Джиджи смотрит на своего отца.

— Нет, я спрошу. А ты поддержишь, если мне понадобится. — Его зеленые глаза возвращаются ко мне. — Ну?

Я подавляю вздох.

— Мы вместе. Не уверен, что еще ты хочешь, чтобы я сказал.

— Вместе, — вторит он. — Что это значит?

— Это значит, что мы вместе.

— Я поддерживаю, — говорит Гаррет. Он тоже скрещивает руки на груди. — К чему, по-твоему, это приведет?