Этим утром в список добавлен еще один предатель.

— Стэн! — зовет голос с другого конца коридора. — Я поеду за кофе для твоего отца и других тренеров. Хочешь что-нибудь?

Я поворачиваюсь и свирепо смотрю на ассистента моего отца.

— Ты обещал, что никогда не будешь так меня называть.

Томми оказывается так добр, что изображает раскаяние. А потом он выбрасывает эту доброту в окно.

— Ну ладно. Не убивай гонца, но, возможно, пришло время признать, что это проигрышная битва. Хочешь мой совет?

— Не хочу.

— Прими это прозвище, моя прекрасная дорогуша.

— Никогда, — ворчу я. — Но меня устраивает “моя прекрасная дорогуша”. Продолжай меня так называть. Так я чувствую себя изящной, но сильной.

— Договорились, Стэн. — Смеясь над моим возмущенным лицом, он предлагает: — Кофе?

— Нет, я в порядке. Но спасибо.

Томми бросается прочь, сгусток неиссякаемой энергии. За те три года, что он был личным помощником моего папы, я ни разу не видела, чтобы этот парень делал перерыв хотя бы на пять минут. Скорее всего, он даже спит на беговой дорожке.

Я продолжаю идти по коридору к женским раздевалкам, где быстро скидываю кроссовки и надеваю коньки. Сейчас 7:30 утра, что дает мне достаточно времени, чтобы провести утреннюю разминку. Как только начнется сбор, разразится хаос. До тех пор каток в моем полном распоряжении. Только я и свежий слой прекрасного, чистого льда, не тронутый ничьими лезвиями, которые вот-вот расцарапают его.

Замбони завершает свой последний круг, когда я выхожу. Я вдыхаю свои самые любимые запахи в мире: прохладный воздух и резкий запах пола с резиновым покрытием. Металлический аромат моих только что заточенных коньков. Трудно описать, как приятно вдыхать все это.

Я выхожу на лед и делаю пару медленных, ленивых кругов. Я даже не участвую в этом юниорском лагере, но мое тело никогда не позволяет отклоняться от привычного режима. Сколько себя помню, я просыпалась рано для своей частной тренировки. Иногда это простые упражнения. Иногда я просто бесцельно скольжу. Во время хоккейного сезона, когда мне приходится посещать тренировки, я стараюсь не перенапрягаться с этим небольшим одиночным катанием. Но на этой неделе я здесь не для того, чтобы играть, а чтобы помочь своему папе. Так что ничто не мешает мне нестись на всех парах вдоль катка.

Я катаюсь сильно и быстро, затем пролетаю сетку, делаю крутой поворот и резко разгоняюсь к синей линии. К тому времени, как я сбавляю скорость, мое сердце колотится так громко, что на мгновение заглушает голос со скамейки запасных.

— ...быть здесь!

Я оборачиваюсь и вижу парня примерно моего возраста.

Первое, на что я обращаю внимание, — его хмурый взгляд.

Второе — это то, что он все еще поразительно хорош собой, несмотря на хмурый вид.

У него одно из тех привлекательных лиц, которые могут хмуриться без каких-либо эстетических последствий. Думаю, это только делает его сексуальнее. Придает ему черты грубого плохого парня.

— Эй, ты меня слышишь? — Его голос глубже, чем я ожидала. Он звучит так, словно ему следовало бы петь кантри-баллады на крыльце дома в Теннесси.

Он выскакивает через невысокую дверь, его коньки ударяются об лед. Я понимаю, что он высокий. Он возвышается надо мной. И я не думаю, что когда-нибудь видела глаза такого оттенка синего. Они невероятно темные. Как стальной сапфир.

— Прости, что? — Спрашиваю я, стараясь не пялиться. Как это возможно, чтобы кто-то был на столько привлекательным?

Его черные хоккейные штаны и серая джерси подходят к его высокому телосложению. Он немного долговязый, но даже в пятнадцать или шестнадцать лет уже сложен как хоккеист.

— Я сказал, что ты не можешь быть здесь, — рявкает он.

И вот так я прихожу в себя. О, ладно. Этот парень — мудак.

— А ты можешь? — возражаю я. Лагерь начинается не раньше девяти. Я точно знаю, потому что помогала Томми делать копии расписаний для всех конвертов с приветствиями.

— Да. Это первый день хоккейного лагеря. Я здесь, чтобы размяться.

Эти притягательные глаза окидывают меня. Он разглядывает мои обтягивающие джинсы, фиолетовую толстовку и ярко-розовые гетры.

Приподняв бровь, он добавляет:

— Ты, должно быть, перепутала даты. Сборы по фигурному катанию на следующей неделе.

Я прищуриваю глаза. Зачеркните вышесказанное — этот парень огромный мудак.

— На самом деле, я...

— Серьезно, королева выпускного, — перебивает он напряженным голосом. — У тебя нет причин быть здесь.

— Королева выпускного? Ты вообще видел себя в зеркале? — Парирую я. — Это ты выглядишь так, будто должен стать королем выпускного.

Раздражение на его лице вызывает мое собственное. Не говоря уже о самодовольном блеске в его глазах. Именно последнее укрепляет мое решение отвечать ему.

Он думает, что мне здесь не место?

И он называет меня королевой выпускного?

Ага... будь добр, трахни себя в задницу, придурок.

С невинным видом я засовываю руки в задние карманы.

— Извини, но я никуда не собираюсь. Мне действительно нужно поработать над вращениями и тулупами, и, судя по тому, что я вижу, — я обвожу рукой огромный пустой каток, — здесь достаточно места для нас обоих, чтобы потренироваться. А теперь, если ты меня извинишь, этой королеве выпускного действительно нужно вернуться к делу.

Он снова хмурится.

— Я назвал тебя так только потому, что не знаю твоего имени.

— Не приходило в голову просто спросить его?

— Ладно. — Он что-то невнятно бормочет. — Как тебя зовут?

— Не твое дело.

Он вскидывает руки.

— Не важно. Ты хочешь остаться? Оставайся. Добивай себя тулупами. Только не приползай ко мне, когда придут тренеры и надерут тебе задницу .

С этими словами он отъезжает, пачкая мой девственно чистый лед глубокими следами своих лезвий. Он едет по часовой стрелке, поэтому я назло двигаюсь против часовой. Когда мы пересекаемся, он свирепо смотрит на меня. Я улыбаюсь в ответ. Потом, просто потому, что я придурошная, я выполняю серию волчков. Приседая на одной ноге, я вытягиваю свободную ногу перед собой, это означает, что она находится прямо на его пути на втором круге. Я слышу громкий вздох, прежде чем он поворачивает в другую сторону, чтобы избежать встречи со мной.

По правде говоря, в детстве я немного увлекалась фигурным катанием. Я была недостаточно хороша — или заинтересована — чтобы продолжать, но папа настаивал, что уроки пойдут мне на пользу. Он не ошибся. Хоккей — это физическая игра, но фигурное катание требует большей утонченности. Всего через месяц изучения основ я уже заметила значительные улучшения в своем равновесии, скорости и положении тела. Работа с краями, которую я отточила на этих уроках, сделала меня лучшей фигуристкой. Лучшей хоккеисткой.

— Ладно, серьезно, уйди с дороги. — Он резко останавливается, ледяная стружка рикошетит от его коньков. — Достаточно того, что я вынужден делить лед с тобой. По крайней мере, прояви хоть немного гребаного уважения к личному пространству, королева выпускного.

Я заканчиваю вращение и скрещиваю руки на груди.

— Не называй меня так. Меня зовут Джиджи.

Он фыркает.

— Ну конечно же. Это как раз имя для фигуристки. Дай угадаю. Сокращение от чего-то такого девчачьего и причудливого, вроде... Джорджии. Нет. Жизель.

— Это не сокращение от чего-то, — холодно отвечаю я.

— Серьезно? Просто Джиджи?

— Ты действительно сейчас осуждаешь мое имя? Потому что, как тебя зовут? Я думаю о чем-то в стиле реального братишки. Ты точно похож на Брейдена или Картера.

— Райдер, — бормочет он.

— Ну конечно же, — передразниваю я, начиная смеяться.

Выражение его лица на мгновение становится грозным, прежде чем смениться раздражением.

— Просто не стой у меня на пути.

Когда он поворачивается ко мне спиной, я ухмыляюсь и показываю ему язык. Если этот придурок собирается нарушить мое драгоценное утреннее время на льду, то самое меньшее, что я могу сделать, это подействовать ему на нервы. Поэтому я стараюсь действовать как можно агрессивнее. Я набираю скорость, вытянув руки по бокам, прежде чем выполнить еще одну серию вращений.