— Питер Грин, — следует его отрывистое приветствие.

— Мистер Грин. Это Райдер.

— Наконец-то. — Его голос звучит немного раздраженно. — Я уже начал думать, что ты разыграл сцену с исчезновением и сменил имя.

Боже, прекрасная мечта.

— Извините, что не перезвонил вам раньше, но... — Я замолкаю, затем выбираю жесткую честность. — Я не хотел.

Это вызывает у меня печальный смешок.

— Послушай, поверь мне, я понимаю. Я действительно понимаю, малыш. Но независимо от того, как сильно ты хочешь избежать этого, это не меняет того факта, что твой отец может быть условно-досрочно освобожден.

— Да, объясните мне это еще раз, — бормочу я, пытаясь подавить свой гнев.

Но он слышит это в моем голосе.

— Я понимаю, — говорит Грин. — Я бы тоже был в бешенстве. Но не я был первоначальным обвинителем по этому делу, и не я заключал сделку о признании вины. Но она была заключена, и он имеет право на слушание, при условии, что он будет вести себя хорошо. И согласно сообщениям из исправительного учреждения, так оно и есть. У него есть работа. Он ходит в тюремную церковь.

— Тем лучше для него, — саркастически бормочу я. — Просто будьте сейчас честны со мной — есть шанс, что он выберется?

— Очень маленький. Так что, нет, я бы не стал слишком сильно беспокоиться по этому поводу. Но... твое устное заявление на слушании будет иметь большое значение для того, чтобы свести ничтожные шансы к нулю.

— Нет. — Мой тон решительный. Холодный.

— Райдер.

— Нет. Если вам нужно письменное заявление, я пришлю вам его. Но я не собираюсь делать это лично. Я не хочу его видеть — никогда. Понятно?

— И ты готов пойти на риск, что он может выйти на свободу?

— Мне насрать, выйдет он, нет и где он вообще, черт возьми, будет. Его для меня не существует. Вы поняли? Больше меня не спрашивайте, — предупреждаю я.

— Люк...

— Не называйте меня так.

Это не первый раз, когда мне приходится поправлять его. Мы с Грином познакомились, когда мне было тринадцать, когда различные апелляции отца проходили через суды. К счастью, дверь была эффективно захлопнута перед каждой из них. И я действительно не предвидел, что мы так скоро заговорим об условно-досрочном освобождении.

— Извини, Райдер. Я знаю, это сложно, но я призываю тебя передумать.

— Не заинтересован.

Затем я вешаю трубку.

Я перевожу дыхание. Блядь. Теперь я взвинчен. Как оголенный провод. Я не ожидал сегодня разговора с Грином, и собираю все свое самообладание, направляясь к Хартфорд Хаусу. Я говорю охраннику, что пришел к Джиджи, и он пропускает меня в вестибюль, где я регистрируюсь и затем направляюсь к лестнице. В общежитии всего три этажа и нет лифтов.

Джиджи встречает меня улыбкой. Я пытаюсь ответить ей тем же, но внутри у меня все кипит.

Хватило же наглости у этого мудака. Грин точно знает, что произойдет, если он поместит меня в одну комнату с моим отцом. Мне пришлось присутствовать на одном из слушаний по его апелляции, когда мне было двенадцать, затем еще раз, когда мне было четырнадцать, и оба раза я хотел убить его. Однако смерть слишком хороша для него.

— Ты в порядке? — Спрашивает Джиджи, когда я следую за ней на кухню. Что бы она ни готовила, пахнет вкусно, но у меня пропал всякий аппетит.

— Да, нормально, — лгу я.

Она обнимает меня, а я этого совсем не чувствую. Я слишком поздно понимаю, что мне следовало просто развернуть джип и уехать домой. Но я здесь, поэтому я делаю лучшее лицо, на которое способен, потому что Джиджи не заслуживает ничего меньшего.

Пока мы ждем, когда будет готов ужин, мы сидим на диване, и она листает разные стриминговые сайты в поисках фильма, который можно посмореть. Я рассеянно киваю на все ее предложения. Мои мысли витают где-то далеко, и она это знает.

— Ладно. Что происходит? — требует она.

Я пожимаю плечами.

— Ничего.

— Ты лжешь. Что-то случилось на утренней тренировке? Проблемы на одном из твоих занятий?

— Нет, ничего подобного.

— Что же тогда?

Еще одно пожатие плечами.

— Послушай, если ты не против, я бы предпочел не говорить об этом.

Проходит секунда.

— Хорошо, как хочешь. — Она спрыгивает с дивана. — Дай-ка я проверю, как там лазанья.

Я тоже встаю.

— Нет, знаешь что? Мне нужно идти.

Она удивленно моргает.

— Что?

Я уже снимаю куртку с крючка в прихожей.

— Прости, Джи, я действительно не в настроении.

Беспокойство наполняет ее глаза.

— Люк.

— Не называй меня так, — огрызаюсь я.

Мой тон настолько резок, что она вздрагивает, что вызывает укол раскаяния.

— Прости, — бормочу я, избегая ее обеспокоенного взгляда. — Просто... не называй меня так.

— Это твое имя, — тихо говорит она.

— Да, ну и нахер его. Я уже просил тебя его не использовать.

— Хорошо, — говорит она осторожным тоном. — Ты не хочешь объяснить почему?

Разочарование подступает к моему горлу.

— Теперь я должен тебе объяснения?

Джиджи хмуро смотрит на меня.

— Ты не должен вести себя из-за этого как придурок.

— Извини. — Я запускаю обе руки в волосы и отвожу взгляд. Я не могу выносить то, как она смотрит на меня прямо сейчас. Пытается проникнуть в мои мысли. — Я же сказал тебе, что сегодня не в настроении.

— Тогда тебе, блядь, не стоило приходить. — Теперь она злится. — Ты мог бы просто сидеть у себя дома, дуться и оградить меня от этого.

Я стискиваю зубы, мой взгляд возвращается к ней.

— Но ты все же пришел, так почему бы тебе не воспользоваться этой возможностью, чтобы вести себя как взрослый и сказать мне, что случилось?

Какая-то часть меня хочет этого. Просто сесть и признаться во всем, что меня тяготит. Но потом я представляю ее лицо, ее жалость и все остальные вопросы, которые у нее неизбежно возникнут, и слова отказываются выходить.

После долгих мгновений Джиджи тяжело выдыхает.

— Забудь об этом. Просто уходи. Даже если бы ты захотел остаться и поговорить, сейчас я не в настроении тусоваться с тобой. Так что убирайся.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

РАЙДЕР

Ты глупый, безмозглый парень

Джиди со мной не разговаривает. В смысле, она откровенно игнорирует меня.

Ладно, это не совсем правда. Она написала, что прямо сейчас не хочет видеть меня.

Это было четыре дня назад. Я чувствовал себя задницей с тех пор, как ушел из ее общежития, но я не силен в этом дерьме. В разговорах. Извинениях. После того, как мои звонки продолжили попадать на голосовую почту, я отправил ей три разных сообщения с извинениями. Каждое из них становилось все более расстроенным, о чем свидетельствует наша третья переписка воскресным утром.

Я:

Я не понимаю. Я извинился. В тот вечер у меня было плохое настроение. Не знал, что мне нельзя быть в одном из них.

ЖИЗЕЛЬ:

Если ты все еще думаешь, что я злюсь из-за этого, то ты никогда этого не поймешь.

Я:

Могу я, пожалуйста, просто позвонить тебе?

Она печатает. Затем три точки исчезают, и на экране появляется ее имя.

Когда мой пульс учащается, я выхожу из гостиной, где мы с соседями смотрели футбол, и направляюсь на кухню.

Наконец-то, блядь.

— Привет, — говорю я немного чересчур нетерпеливо.

— Привет.

Мое сердце сжимается при звуке ее голоса. С ума сойти, как сильно можно скучать по чьему-то голосу, когда ты больше не слышишь его каждый день.

Я прислоняюсь к кухонной стойке, выдыхая.

— Мне не нравится, что ты меня игнорируешь, — грубо говорю я.

— Да, ну, мне не понравилось, когда ты на меня кричал.

Сожаление наполняет мою грудь.

— Я знаю. Мне жаль. Я был в дерьмовом настроении, и мне не следовало срываться на тебе.

Наступает долгая пауза.