— Это не то, что ты думаешь. Я обещаю.

— Это сообщение довольно очевидно. Либо ты отправил его и тоскуешь по кому-то, кто не является девушкой, с которой ты должен быть эксклюзивен, либо какая-то девушка тоскует по тебе, и сообщение понравилось тебе настолько, что ты сохранил его на своем телефоне, чтобы все могли его увидеть.

— Это мой групповой чат, — прохрипела я. Я не могу перестать смеяться.

— Твой групповой чат. — Ее тон не изменился ни на дюйм. Твердый как камень.

— Групповой чат Иствуда, — уточняю я. — И в нем все парни. И это наше стандартное сообщение перед игрой. — Я нажимаю на диалог и показываю ей. — Видишь?

Она просматривает дюжину одинаковых сообщений.

БЕК:

Я тоскую по тебе

ПОУП:

Я тоскую по тебе

МАЛЬЧИШКА ИЗ КАНЗАСА:

Я тоскую по тебе

НАЗЗИ:

Я тоскую по тебе

Она прекращает листать.

— Я не понимаю.

— Это слишком глупо, чтобы даже объяснять.

— Пожалуйста, постарайся.

— У Патрика — которого мы зовем Мальчишка из Канзаса, — есть эта жалкая привычка влюбляться, узнав цыпочку всего секунд десять. И как только он влюбляется, он устраивает любовную бомбардировку романтическими посланиями и цветами...

— Не суди его. Ты все время даришь мне цветы.

— Дважды, — рычу я. — Это не считается как все время.

— Это в два раза больше раз, чем я ожидала от тебя.

Она меня поймала.

— В любом случае, в прошлом году это был первый раунд плей-офф, и ни один человек не ожидал, что мы одержим победу. Мы играли с командой номер один в конференции — на тот момент у них была победная серия из двадцати игр. Итак, за час до игры Патрик случайно отправляет сообщение, предназначенное для его новой настоящей любви, в наш командный чат. Само собой разумеется, что мы все задали ему безжалостную взбучку за это.

— Но вы выиграли игру, — догадывается она.

— Ага.

— Хоккеисты и их суеверия.

Она снова листает диалог, хихикая.

— Ты серьезно отправляешь это сообщение перед каждой игрой?

— К сожалению.

Она приподнимается на локте, полная раскаяния.

— Прости, что обвинила тебя во лжи мне.

— Я не лгу, — просто говорю я. — Черт возьми, из-за моей честности у меня почти все время возникают проблемы с цыпочками.

— Я задница, раз так подумала о тебе.

— Я всегда буду честен с тобой. Я не знаю, как быть кем-то другим.

— Я знаю, и мне это в тебе нравится. — Она вздыхает. — Я… немного погорячилась.

— Немного? — Я ухмыляюсь. — P.S. ревнивая Джиджи — горячая штучка.

—Я не ревновала...

Она радостно пищит, когда я переворачиваю ее на спину и прижимаюсь губами к одной обнаженной груди. Мгновение спустя я посасываю ее сосок.

Клянусь, держать свои руки, рот и член подальше от этой девушки действительно невозможно.

Я прокладываю носом дорожку вниз по ее телу, пока не оказываюсь у нее между ног, а мой член прижат к матрасу. Я целую гладкую кожу внутренней поверхности ее бедер, оставляя дорожку из поцелуев по пути к месту назначения. Я скольжу одним пальцем внутрь нее, чтобы проверить, насколько она готова. Она хнычет в ответ.

— Когда я был молодым парнем,— я рассказываю, — я встретил хоккеистку с самой тугой киской. Она издавала самые горячие звуки, когда я трогал ее пальцами. А теперь… позвольте мне отвести вас туда.

Джиджи выглядит восхищенной.

— Признайся. Тебе нравятся Горизонты.

— Не-а. Мне нравится это.

Я глубоко ввожу палец, отчего ее задница отрывается от кровати, прижимая киску прямо мне в лицо.

Я, не теряя времени, захватываю губами ее клитор и нежно облизываю. Мои усилия вознаграждаются очередным всхлипыванием, за которым следуют тихие, тревожные стоны, когда я начинаю лизать ее сильнее. Я заставляю ее кончить, и она едва дает себе время прийти в себя, прежде чем хватает меня за плечи и дергает вверх, так что я оказываюсь на ней сверху. Никто даже не прикасался к моему члену, а он готов лопнуть. Я болезненно твердый.

— У меня нет презервативов, — бормочу я, целуя ее в шею. — Мы израсходовали их вчера. — На этой неделе она уже заходила пару раз. — Я не успел пополнить запасы.

— Ооо, держу пари, кто-то сейчас умирает за мою макси упаковку, — дразнит она, насмехаясь надо мной.

— Приноси ее в следующий раз, — соглашаюсь я, потому что искренне никогда не ожидаю, сколько раз я окажусь внутри нее, когда мы будем в одной комнате.

— Или... — Она закусывает губу.

Я жду, когда она продолжит.

— После нашей беседы о сексуальном здоровье в сауне, может быть, мы сможем обойтись без них.

Мой член полностью одобряет, судя по вытекающей из него сперме.

Следующий час мы проводим в постели. Я держусь, потому что у меня настроение немного помучить себя. Поэтому я трахаю ее красиво и медленно, заставляя ее кончить во второй раз, прежде чем, наконец, вознагражу себя. Джиджи лежит на спине, ее сиськи покрываются розовым румянцем, когда она задыхается от удовольствия. Она выглядит так сексуально, что, когда я чувствую нарастающее удовольствие, я вырываюсь и довожу себя до конца, наслаждаясь видом ее идеальных сисек и великолепного лица.

Потом мы лежим, я в своих боксерах, она обнажена по пояс и обсуждаем сегодняшние матчи.

— Это были какие-то сумасшедшие движения, которые ты проделала в третьем тайме, — говорю я ей. — Кто-то выложил пару видео в Интернет. Мы с Шейном смотрели по дороге домой в автобусе.

— Хмм. А движения тянули на Олимпикие игры? — Мне нравится, как звучит ее голос после секса. Сонный. Ленивый, как патока.

— Ты и твои высокие цели.

— На самом деле, моей первоначальной целью — по крайней мере, когда я была маленькой — было выиграть Кубок Стэнли.

Я хихикаю.

— В смысле, у меня уже это прозвище. Я говорила тебе, что вся моя семья зовет меня Стэн? Боже, это отвратительно.

— Ты получила это прозвище, потому что хотела выиграть Кубок?

— Нет, я получила его, потому что до шести лет думала, что Кубок Стэнли — это человек. С тех пор я Стэн. Но только когда мне было около восьми, я поняла, что на самом деле никогда не смогу выиграть его.

Она прижимается ближе. Мне жарко, а ей холодно, так что это идеально. Ее тело охлаждает меня, а я разогреваю ее. Я не духовный человек, но в моем расшатанном сексом мозгу я вдруг задаюсь вопросом, может быть, где-то, каким-то образом, кто-то создал нас такими, чтобы мы хорошо подходили друг другу.

— В тот год Кубок выиграл Бостон, и я была так счастлива. Я сказал папе, как рада, что становлюсь старше и смогу выиграть его сама. И вот тогда он сообщил новость о том, что для девушки это был не совсем вариант. — Джиджи тихо смеется. — Боже, я просто разревелась. За нашим домом есть тропинка, и я убежала, рыдая навзрыд. Я хотела, чтобы меня оставили в покое, но я была ребенком, и, очевидно, мои родители не собирались отпускать меня одну. Папа нашел меня, усадил на бревно, вытер мои слезы и пообещал, что у меня будет кое-что получше, чем победа в Кубке Стэнли: я стану лучшей женщиной-хоккеисткой, когда-либо ходившей по земле.

Я улыбаюсь этой истории.

Она фыркает.

— Тогда он такой: О, а ты хочешь взглянуть на Кубок? Оказалось, что он стоял в нашей гостиной, потому что у каждого члена команды есть шанс забрать его домой, и, как у самого ценного игрока того сезона, у папы были все права быть первым.

— Черт возьми, твоя жизнь невероятна.

— В любом случае, то, что у меня отняли это стремление, заставило меня сосредоточиться на тех возможностях, которые остались. Какая была самая высокая гора, на которую я могла подняться, если это не Кубок Стэнли? И я решила, что это олимпийское золото. — Она пожимает плечами. — Так что это сейчас самое важное.

— Тебе или твоему отцу?

— Он никогда не подталкивал меня к тому, чтобы я стремилась в сборную США. Я делаю это для себя. И хочу этого для себя. Но я думаю, да, часть меня тоже хочет этого для него. Я хочу, чтобы он гордился мной.