Общение с Джиджи научило меня, что иногда тебе просто нужно высказаться, поэтому я пожимаю плечами и снова наклоняюсь поближе к микрофону.

— Он сказал, что моя мама заслуживала смерти и что мой отец должен был выстрелить и мне в голову тоже.

Мой ответ вызывает долгое молчание.

Несколько журналистов выглядят пораженными, другие выказывают отвращение. Лицо Кляйна, сидящего на своем месте, ярко-красное. Его рука нащупывает кнопку микрофона, но его тренер предупреждающе качает головой, как бы говоря: ни единого гребаного слова. Потому что ничего хорошего не выйдет из попыток Майкла Кляйна защитить эти слова.

Я отчетливо их помню. До сих пор иногда слышу, как будто стук у меня в голове.

Мы с Майклом всегда бодались лбами. Наши личности с самого начала просто не совпадали, в основном потому, что у Кляйна вспыльчивый характер и подпитываемая неуверенностью потребность быть большим и самым важным. Он хотел, чтобы его признали лучшим игроком в команде, и был в ярости от того, что я был лучше его. Мы выиграли Чемпионат мира среди юниоров благодаря забитому мной голу. Это съедало его изнутри.

Я даже не помню, из-за чего начался спор в раздевалке. Сначала просто обычная болтовня. Я проигнорировал его, чем только разозлил еще больше. Он схватил меня за руку, когда я не обратил на него никакого внимания. Я оттолкнул его от себя. Сказал ему, что он громкий, плаксивый придурок. Потом он выпалил фразу о моей матери, и я сорвался.

Я не жалею об этом. Даже сейчас, вынужденный терпеть, как куча незнакомцев спрашивает меня об этом на пресс-конференции, я не жалею, что из-за меня челюсть этого мудака была в проволоке.

И я собираюсь наслаждаться каждой секундой победы над ним сегодня вечером.

ЗАЖИГАЙ С Джошем Тернером

Ф РАГМЕНТ С О УЭНОМ М АК K ЕЕМ , С ТЕНОГРАММА И НТЕРВЬЮ.

Дата Выхода В Эфир: 22.04

©Корпорация Спортивных

Трансляций

ОУЭН МАККЕЙ: Знаешь, Джош, я вроде как возмущен этим вопросом. Университет Брайара только что выиграл Национальный Чемпионат. Разве не на этом мы сейчас должны сосредоточиться? Чтобы отпраздновать? Почему бы тебе не спросить меня, каково это — знать, что мой младший брат забил победный гол в "Замороженной четверке"? Потому что я скажу тебе — это было чертовски приятно.

ДЖОШ ТЕРНЕР: Я понимаю, к чему ты клонишь, и я, конечно, не преуменьшаю их достижений. Это великий подвиг. Я просто читаю вопросы из чата, Оуэн. Это спрашивают зрители, а не я.

МАККЕЙ: Понятно, но ни я, ни мой брат не обязаны выслушивать вопросы твоей аудитории или чьей-либо еще, и, если уж на то пошло, не обязаны комментировать нашего отца. Мы оба были молоды, когда он попал в тюрьму. С тех пор мы с ним не общались и никогда не планируем. Мы также не заинтересованы в том, чтобы рассказывать миру о нашем прошлом. И да, прямо сейчас я чувствую себя комфортно, выступая от имени моего брата.

ТЕРНЕР: Понятно… Хм… Хэнк Хорас из Теннесси хочет знать, можешь ли ты прокомментировать текущее состояние системы правосудия в Америке, в частности процесс условно-досрочного освобождения...

МАККЕЙ: Нет. Следующий вопрос.

ТЕРНЕР: Хорошо… О, вот забавный вопрос. Сэнди Элфман из Калифорнии спрашивает, как ты относишься к косметике. Есть ли какие-нибудь мужские средства, которые ты бы порекомендовал?

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

ДЖИДЖИ

Твой муж

— Мне кажется странным, что ты замужем, и я никогда этого не пойму, — заявляет Майя, наблюдая за тем, как я брожу по общей комнате в поисках свих ключей.

— Это странно, да, но в конце концов это перестанет быть странным, и ты поймешь, что в этом есть смысл.

Она упрямо качает головой.

— Тебе двадцать один. Кто выходит замуж в двадцать один? Сейчас не Средневековье!

— Я почти уверена, что цыпочки в средние века выходили замуж, когда им было лет по двенадцать. По сравнению с ними я старая дева. Моя мама упала бы в обморок от облегчения, а папа достал бы нюхательную соль, если бы им удалось выдать замуж свою дочь — старую деву.

Но я понимаю. Мы молоды. И всем моим друзьям определенно потребуется некоторое время, чтобы понять. Единственный, кого, кажется, совершенно не взволновал мой брак, это Диана, но ее никогда ничто не выводит из себя. Она уже поговаривает о двойных свиданиях с ней и сэром Персивалем. Каким-то образом эти двое все еще вместе, хотя по мере того, как она рассказывает о нем больше подробностей, кажется, что он все больше контролирует ситуацию. Мне это не нравится.

— О Боже мой, где мои ключи! — Я стону от разочарования.

— О, так ты их искала? Они вон там.

Я возмущенно смотрю на нее и подхожу, чтобы схватить их.

— Ты бы сейчас столько времени мне сэкономила.

— Куда ты едешь? Планы с муженьком? — издевается она.

— Нет. В пятницу нам выдали проверенные работы по спортивному маркетингу и психологии и я получила высшие оценки по обеим, так что я собираюсь провести день в саду бабочек.

Час спустя машина припаркована, моя членская карточка отсканирована, и я иду в свое любимое место на земле. Некоторое время я прогуливаюсь по дорожкам, наслаждаясь влажным бризом и радугой хлопающих крыльев вокруг меня. Я улыбаюсь, когда протягиваю руку, и голубой морфо, порхая, садится мне на палец. Это самое близкое, что я когда-либо смогу сделать, чтобы стать диснеевской принцессой, и это великолепно.

Я восхищаюсь тем, как блестящие крылья бабочки отражаются в солнечных лучах, проникающих сквозь стеклянные стены.

— У тебя такая хорошая жизнь, — говорю я ему. — Тебе не нужно сдавать экзамены или решать, хочешь ли ты пройти курс летней школы, чтобы следующей осенью у тебя была нагрузка меньше. Ты просто можешь летать здесь весь день. Играть со своими друзьями. Пить свой нектар.

Потом мне вдруг приходит в голову, что, возможно, он не хотел бы оказаться здесь в ловушке. Может быть, он хотел бы оказаться в огромном мире за пределами консерватории, в окружении миллиона вещей, которые могут убить его. Например, я видела, как Бержерон схватил бабочку челюстями в воздухе и съел ее целиком.

— Ты бы хотела, чтобы тебя съели, если бы это означало твою свободу? — В смятении спрашиваю я голубого морфо.

Я слышу испуганный плачь ребенка неподалеку. Ее мать хмуро смотрит на меня и берет ее за руку. Уводит ее от меня.

Вау. Очевидно, вы не можете вести философские беседы с бабочками в присутствии детей. Люди такие недалекие.

Я иду по другой дорожке и сворачиваю за угол.

Там стоит мой отец.

Я замираю. У меня отвисает челюсть. Да ладно. Серьезно? Я не могу провести ни одного прекрасного воскресенья в моем прекрасном счастливом месте без напоминания о том факте, что мой отец никогда в жизни так сильно не разочаровывался во мне?

Воспоминание проносится сквозь меня подобно урагану. Разрывает мою грудь, не оставляя после себя ничего, кроме боли.

Он, должно быть, видит, как радость, которую я обычно испытываю здесь, исчезает с моего лица, потому что его черты искажаются от несчастья.

Он подходит ко мне.

— Привет.

— Как ты узнал, что я здесь? — Говорю я вместо приветствия.

— Твой муж сказал мне, где ты.

Я приподнимаю бровь.

— Вау.

— Что?

— Ты действительно произнес слова твой муж, не дрогнув.

— Да, ну... — Папа засовывает руки в карманы. На нем брюки-карго и белая футболка, и я не упускаю из виду, как некоторые женщины вокруг нас разглядывают его. Чувак все еще цепляет, а ему уже за сорок. — Не знаю, заметила ли ты, но мы с Райдером подружились.