– Ладно, последний подарок твоего бывшего парня. Отвечай быстро!

Я вцепилась в кольцо на безымянном пальце.

– Хороший брюлик, тысяч четыреста стоит.

Я до сих пор вижу в нём красно синий свет.

Димин голос в моей голове зачитывает своё письмо:

«И в самом конце, когда я покупал тебе кольцо, я думал об этом, как о твоей победе в этой драке. Я сдался тогда, серьёзно».

Он больше не хотел наносить удары. Он готов был первым закончить драку, даже если её начала я. Он сдался мне. И через тридцать секунд полиции.

– Лиза, ты здесь? Ещё подарки? Машина, на которой ты ездишь?

– Да. Ещё квартира, – я добиваю Рому фактами, которые он пришивает как доказательства к своему концепту. – Ладно, я поняла тебя, – я улыбаюсь. – Но если тебе интересно, то это всё второстепенно.

– Ты можешь точно знать, что это правда? – Он улыбается, – это едва уловимо, Лиза. Ты говоришь, что это неважно, но ты транслируешь эту планку нормы. – Я сдвигаю брови, начиная понимать, что он имеет в виду.– Да, ты не бегаешь по улицам и не кричишь каждому встречному мужчине, что у него должен быть мамонт в холодильнике, но у тебя внутри, – он кладет руку себе на грудь, – есть это требование к мужчине, который будет допущен к телу.

– Да, ты прав. Это действительно так. Меня никогда не удивляли ничьи мамонты…

– Но их наличие было обязательным входным условием, – он перебивает меня. Я смеюсь. «Входное условие» – какая-то двусмысленность в этом словосочетании в контексте нашего разговора. Особенно после «допуска к телу». Он продолжает:

– Так вот, это нервирует, заставляет постоянно находиться на охоте, – он показывает указательным пальцем на висок, – даже мысленно.

Я пускаю дым в потолок.

– Я уверена, что есть девушки попроще. И мужчины тоже.

– Это понятно, но нас такие не интересуют, верно? – Он подмигивает.

Мамонт на парковке у ресторана – это не объект восхищения, а норма. Установленный мной порядок. Входное условие для допуска к телу. Когда я училась в школе, в нашей семье был установлен такой же порядок. «Пять» – это не объект восхищения или повод для похвалы, это норма в установленном порядке. А вот «два» или «три» – уже повод для наказания. Во взрослой жизни я применяю такую же стратегию к мужчинам. Рома это высветил. Мамонт, желательно трёхсот лошадиный, – это не повод для восторга. А вот его отсутствие – уже проблема. Меркантильность? Продажность? Лицемерие? Нет, установленный порядок. Нейтральный факт.

Ева пишет: «Может, тусанём? У меня спонтанно освободился вечер. Возвращайся на Сенную?»

«Давай. Домой заеду переодеться. Часа через полтора, ок?»

«Я сейчас не буду спрашивать, где ты, но ты обязательно расскажешь мне при встрече;)»

Через шесть часов я выхожу из бара на Сенной. Оранжевый свет фонарей. Плохая видимость вследствие неконтролируемого употребления алкоголя. Ева уехала на такси. Я достала сигарету из сумки и повернулась в сторону парковки. Чёрная BMW с номером ХАМ стоит здесь с обеда. Хватаюсь за шею и наблюдаю, как множество копий Лизы подходит к этой машине в тысячах вариаций. Множество копий Димы открывает ей дверь.

У филиала ада.

У её дома.

У его дома.

Дома её родителей.

Ресторанов.

Баров.

Колледжа.

Института.

Офиса.

Кажется, в этом городе не осталось ни одного места, не ставшего свидетелем этих сцен. Я медленно иду к машине и вижу, как чёрный силуэт присел на капот, в ожидании меня. Мой призрак. Дима, я очень сильно тебя люблю. Я никогда не смогу оцифровать это чувство в слова и передать их тебе в запечатанном конверте через цензора. У этого чувства нет буквенного эквивалента.

Иду и сильно зажмуриваю глаза, а затем широко открываю, чтобы увидеть его лучше, но он размазан, потому что я много выпила. И потому что его не существует. Музыка доносится из баров тупыми, глухими ударами. Я выдыхаю дым. Май. Любовь с ограничениями свободы. Моё тело помнит всё. Любое прикосновение хранится в картотеке нервных импульсов, когда-либо пущенных по моему телу этим призраком.

Его первое прикосновение, которое прошибло меня.

Неописуемое счастье и невозможность поверить в то, что он рядом.

Благодарность за то, что он рядом.

Крепкий захват запястья.

Боль.

Страх, пролившийся адреналином по венам.

Первый поцелуй со вкусом крови.

Его поцелуи моего запястья, утешающие боль в этом же месте.

Предельное сердцебиение и эйфория.

Желание раствориться в нём.

Всепоглощающая любовь.

Подростковое восхищение.

Эйфория.

Пронзающая боль в коленях.

Жгучая боль в голове.

Его поцелуи на следующее утро.

Его нежность, оберегающая меня весь последующий месяц, и его виноватый взгляд.

Эйфория.

Боль в груди, которая не сравнится с физической.

Ненависть, разжигающаяся с каждым виноватым взглядом и каждым поцелуем, всё больше.

Тупой удар подушки безопасности по лицу.

Эйфория. Эйфория. Эйфория.

Глубоко вдыхаю прохладный воздух, подойдя к машине. Здесь никого нет. Только я. И хранящиеся в моём теле импульсы. Он виртуозно сочетает в себе пьянящую холодность и огонь, силу и мягкость, жестокость и любовь. Не попеременно, а всегда. Одновременно. Это невозможно делать специально. Он такой. Как наркотик. Который может заставить тебя переживать ярчайшие чувства эйфории, любви, благодарности, умиротворения. За мгновение до того, как уничтожить самым жесточайшим и хладнокровным образом.

Боль.

Нежность.

Агрессия.

Любовь.

Моя обида.

Его вина.

Всё это так перемешалось и растворилось друг в друге, что невозможно чётко провести грань. Где мне было абсолютно плохо и абсолютно хорошо. Всегда где-то посередине. Между добром и злом.

Я достаю ключ из сумки, и сама открываю себе дверь. Водительскую. Завожу машину. Включаю музыку. Качаюсь в такт. Медленно, очень медленно сдаю задом. Не могу построить маршрут отсюда до дома в своей голове, поэтому открываю навигатор. Ввожу адрес и медленно качусь на аварийке. Учебник по пенитенциарной психологии в пакете валяется на пассажирском сидении. Выезжаю на дорогу, выключаю аварийку. Сразу же встаю на светофоре. Глаза закрываются. Слышу сигнал сзади. Открываю глаза. Нажимаю на газ, срываясь с места, и тут же притормаживаю. Делаю музыку громче. Ехать всего пятнадцать минут. Снова давлю на педаль газа. Притормаживаю на повороте. Выезжаю на набережную. Медленно плетусь в правом ряду, думаю, даже слишком медленно, потому что проезжающие в левой полосе водители поворачивают головы в мою сторону. Подкручиваю громкость ещё. Подъезжаю к месту, где на нас напали, вытащили мою душу через сумку и украли у меня Диму. Останавливаюсь здесь. Включаю аварийку. Здесь нельзя стоять. Затягиваю дым и выпускаю его на своё кольцо. То, что я проживаю сейчас, является обязательным этапом взросления личности. Экзистенциальное одиночество.

Когда осознаешь, что не можешь реконструировать внутренний мир другого человека во всех тонкостях и на все сто процентов. Ты не можешь понять чужую голову внутри своей, хотя бы потому, что тебе не хватит оперативки. Но даже если тебе удалось бы конвертировать свой внутренний мир в слова и передать их другому… Он всё равно поймёт их по-своему. На метод обработки твоих слов чужим мозгом ты точно не можешь повлиять. Ты свою-то голову не можешь понять, если откровенно. Эта пропасть непреодолима. Ты на своём острове одна, даже если вокруг тебя толпа. Таков миропорядок.

Этот этап личностного роста может быть мучительным.

Салон наполняется красно-синим светом. У меня уже нечего отнимать.

– Здесь нельзя стоять, – до меня доносится уставший голос из полицейского громкоговорителя, он не хочет разбираться со мной.

Я выключаю аварийку. Медленно включаю поворотник. Выезжаю на дорогу. Пытаюсь вспомнить все правила дорожного движения. Машина ДПС двигается за мной. Я поворачиваю на первом же съезде и останавливаюсь там, где это разрешено. Сотрудник ДПС медленно объезжает меня и внимательно смотрит. Я поворачиваюсь к нему, улыбаюсь и бодро показываю большой палец вверх. Почему-то мне показалось именно такое поведение адекватным ситуации. Будучи трезвой, я бы даже не повернулась к нему. Он тоже это понимает, поэтому объезжает меня, останавливается и выходит из машины. Я закатываю глаза, пока он надевает фуражку.