Он ещё что-то говорил, потом пошла реклама.

Я посмотрел на Жанночку. Она, уставившись в одну точку, в глубокой задумчивости ломала свои длинные пальцы с безукоризненным маникюром.

Мне захотелось поскорее уйти. Настроение для романтического вечера было утеряно.

А если честно, дело было даже не в этом. А в том, что ко мне вдруг пришли строчки. Их надо было поскорее записать, пока не забылись.

– Ну, я пошёл, – осторожно сообщил я подружке. – Уже поздно.

– А зря… – сказала Жанночка и подняла на меня глаза, полные тоски по несбывшемуся.

Мне стало совестно. Я подумал, что сейчас она скажет: «А зря ты уходишь» – и расплачется. И торопливо поцеловал её в тугую щёчку.

Но Жанночка сказала:

– А зря у меня в «Грёзах плохой девчонки» Клэр в седьмой главе уходит от Идена. Они должны были начать строить отношения ещё в четвёртой главе. А когда подружка Клэр, эта стервочка Пэлтроу, передаёт ей привет от бывшего…

О-о-о, только не это! Только не разбор любовного романа, бессмысленный и беспощадный!

Я поспешно поцеловал Жанночку в другую щёчку и мигом скатился по лестнице. Может быть, она даже и не заметила моего ухода.

Я торопливо шагал по улице. Строчки уже распирали меня изнутри.

Нет, это были не абзацы брутального романа. Это были рифмы и образы.

Стыдно признаться, но я пишу стихи. Конечно, под ником. Никто не должен это знать.

И всё же какое счастье – вот так спешить к чистому вордовскому листу. Излить на него вдохновение.

А потом выложить готовый стих на свою страничку. Где, я точно знаю, ждёт меня читатель.

Да, единственный. Зато бескорыстно любящий моё творчество. Какое уж есть.

Мой читатель.

Я проснулся оттого, что на меня кто-то смотрел.

Сон не хотел отпускать, обволакивая сознание молочным киселём образов, я повернулся на бок, и тёплый комок шлёпнулся, недовольно попискивая. Жирная седомордая крыса взглянула печально и всепрощающе, как Богородица, а потом, тяжело переваливаясь, уползла. Под тихое шуршание чёрного хвоста меня вырвало.

Горло обожгла кислота, резко заломило висок.

Японский бог!

Где вообще я?

Серый свет едва сочился из закрашенных окошек, полосатый матрас лежал прямо на полу. Это не моя комната!

От омерзения и страха тело пробрал колотун. Я кое-как поднялся, стараясь не касаться замызганных стен, и огляделся: в углу торчала белая раковина в коричневых потёках, из крана мерно капало. После умывания стало чуть легче, хотя вода пахла странно.

Что, мать вашу, происходит?

Вчера я вышел из офиса около шести вечера, закупился в магазине, потом пешком прогулялся до дома, приготовил ужин, лениво поискал тур на отпуск, пару часов поиграл в новый PunkOn и лёг. Почему исчез мой умный ортопедический матрас, умный будильник, почему мой умный дом стал логовом бомжа?

На тумбочке, застеленной газетой, стояла тарелка с семечками. Я машинально протянул руку, а они брызнули в разные стороны. Тараканы!

Вот гадость!

Надо выбираться, чем скорее, тем лучше. Разбитые кроссовки валялись около синей фанерной двери. Я открыл её пинком, канализацией запахло сильнее. Крошащиеся ступени вывели наверх.

Взгляд прыгал и ломался о постапокалиптический пейзаж.

Здание зияло голыми проёмами дверей и окон: то ли бывший цех, то ли коровник. Напротив так же уныло тянулись бетонные стены следующего и следующего. Вместо асфальта – земляная каша, вместо неона – серый свет не видимого за пухлыми облаками солнца, вместо небоскрёбов – скелеты промышленных динозавров.

Вдалеке что-то шумело и стучало, я пошёл на звук, стараясь держаться поближе к стенам – там сохранилась потрескавшаяся отмостка.

Усталый мозг отказывался удивляться, просто фиксируя события в режиме кинокамеры: воздух не холодный, выше нуля, но ветер резкий, неприятный; пахнет гарью и машинным выхлопом; в куче мусора кто-то копошится. Крыса?

Куча закачалась, поднялась и двинулись ко мне, на ходу становясь человеком. Мужчина, заросший до глаз седой неряшливой бородой, уставился, а потом протянул руку:

– Трахнуло тебя?

Я заметил, что ладони у него красные и шелушащиеся, а тыльная часть покрыта то ли болячками, то ли мелкими ожогами, и не стал пожимать её.

– Что?

– Пошли пожрём, расскажу. Поди, охота?

Я кивнул, сглатывая слюни, которые потекли внезапно, как у бешеной собаки.

– Ща будет всё, не боись! – И он рассмеялся на удивление тепло и по-доброму.

Новый знакомый вразвалку двинулся вперёд, свернул куда-то и нырнул в отверстие в стене. Я следовал за ним. Выбора не оставалось.

– Как звать тебя, горемыка?

И тут я с ужасом понял, что не помню имени, споткнулся, из-под ног брызнули алюминиевые банки и пластиковые бутылки. Он обернулся на грохот:

– Вот у тебя рожа! Просто просит кирпича, как говорила моя бабушка! Забыл, что ли?

– Забыл, – я кивнул.

– Ну и хрен с ним! Максимыч чо-нить придумает. Я Свиня. Или Панов, как хошь.

Он щербато и беззащитно улыбнулся, и я представил на долю секунды вместо побитого жизнью сивого мужика десятилетнего мальчишку. Солнце выглянуло и снова спряталось, испугавшись увиденного.

– Пришли. Максимыч, выходи, коли не подох! Я трахнутого привёл!

Мы оказались во внутреннем дворе бывшего цеха. В центре – расчищенная площадка, кострище, криво сколоченные поддоны вместо диванов и стола. Это даже умиляло попыткой создать что-то уютное.

Свиня плюнул и полез в следующую дыру, а через пару минут вывел оттуда кого-то:

– Смотри, Максимыч, трахнутый.

Старик прищурился, вытер слёзы:

– Не говори так, Свиня! Что за помойный лексикон? Ты же образованный человек!

Вместо ответа Свиня заржал и шумно испортил воздух.

– Фу, как неприлично! Не обращайте внимания, ему так легче. А вообще он Диогена в оригинале читает. Читал, – поправился старик. – Пока книги не пошли на растопку.

– Жрать давайте, потом перетрём!

Незаметно Свиня накрыл стол клеёнкой и поставил в центр закопчённую кастрюлю, от которой шёл густой пар. Ложки были погнутыми, а тарелки – с отбитыми краями, но есть хотелось нестерпимо.

– Это крыса? – Остатки осторожности заставили задать вопрос.

Оба мужчины рассмеялись.

– Точно трахнутый. – Свиня покрутил пальцем у виска. – Кто же настоящим мясом угощает пришлого ублюдка? Крысу ешь один и в темноте, чтоб ближний твой не узнал и не приблизился опасно близко!

– Не волнуйтесь, молодой человек. Это тушёнка из старых запасов. И картошка, которую мы выращиваем. Крысы исчезли давным-давно, позже, чем птицы, но раньше, чем насекомые.

Я дальше не слушал старика, глотая божественно вкусное варево, обжигаясь до слёз.

– Я видел одну. – Вспомнились мерзкая тяжесть и писк.

– Вы видели что-то, похожее на крысу? – Старик оживился.

– Да, открываю глаза, а она сидит. А потом свалила куда-то!

– Свиня, точно робот-хирург сломался.

– Ясен х..н. – Свиня рыгнул. – Иначе бы не послали попку.

– Свиня! Опять жаргон? Наш гость решит, что мы – малообразованная накипь общинного строя!

– Нет, Максимыч. Мы просто киберпанки. Хой! Хой! Хой! – Он высунул язык, закатил глаза и вскинул правую руку с отставленными указательным и мизинцем.

– И это профессор Панов? – Старший вздохнул.

– Не нуди! Профессор давным-давно сдох, когда мы проиграли войну. Посмотри на пацана, он вообще ничего не одупляет. Ты его просвети, а я посуду помою. Панки грязи не боятся!

И он опять безумно заржал.

Максимыч почесал переносицу:

– Что вы помните? Имя? Род деятельности? Может, семью или друзей?

Я зажмурился, собирая разноцветный калейдоскоп воспоминаний:

– Имени не помню. Работаю в офисе, у меня отдельный кабинет, крутящийся стул и два монитора, я постоянно смотрю в них. Семья? Родители живут отдельно, кажется, я навещаю их раз в неделю или в месяц. Друзья точно есть, мы вместе играем в сетевые, пьём пиво, ходим в боулинг. Постоянной подруги нет, я люблю новые впечатления. Кажется, ухаживаю за кем-то в офисе, но мы не близки. Отлично помню свою квартиру: панорамные окна, с двадцать седьмого этажа открывается вид на город, особенно красиво ночью, когда неоновая подсветка танцует и переливается. У меня целая комната отдана под игровую консоль, я сделал там мягкий пол, а экран разместил сверху, чтоб в выходные можно было расслабиться как следует. Моя гордость на кухне – винный шкаф, я коллекционирую марочные издания, привожу из путешествий. Недавно нашёл в Аргентине интересный сорт – «Торронтес»… Почему вы смеётесь?