Литмир - Электронная Библиотека

Ковёр сгорбился. На солнце блеснули застиранные маслянистые пятна.

– В один день не выдержал, поднялся. Всё, говорю, мужики, не могу так больше. И пить, говорю, завязывайте. Аллах всё видит.

– А они что?

– Перекрестились.

Ковёр замолчал. Он пах соляркой и дешёвой химчисткой. К этому примешивалась едкая аммиачная нотка. Ковёр достал спрей с перечёркнутой кошачьей мордой и виновато опрыскался.

– Барсик – сволочь, – пояснил он.

Кофе в стакане остыл. Беззлобно переругивались мужики. В детстве я хотела как можно скорее вырасти и уйти из дома, поэтому часто измеряла свой рост. Я раздевалась, чтобы плотнее вжаться в ковёр. Лопатки сводил бархатный ток, и я тихонечко вскрикивала. На руках поднимались прозрачные волоски. Тело кололи неизвестные крошки. Ковёр был единственным, перед кем я не стеснялась показывать своё неуместное тело. Мне было жалко отчёркивать рост фломастером, и я приминала ворс ноготком. После я подолгу разглядывала свою тайную лесенку. Ступеньки её были слишком близки и не могли мне помочь.

Почувствовав моё настроение, ковёр безысходно выпустил дым:

– Податься было некуда. Я умел только висеть на стене. Пришлось кочевать. Ночевал во дворах, на лобном месте.

– Лобном месте?.. – не поняла я.

– Стойка для выбивания, – хмуро пояснил ковёр. – Всё вспоминал, как ты меня в детстве разглядывала. Искала что-то. И тут меня осенило. Пришёл в одну харчевню. Так и так, говорю, есть к вам предложение. Они согласились. Работка оказалась непыльная: висел в потайной комнатке, а публика под гашиш на меня таращилась. Ну и приходы же у них были! Кое-кто даже пророчествовать начинал. Так у меня появились деньги. Да и умишко кой-чем наполнился. Кстати, вот я. Не смотри, что на фоне человека. Я знаю, что это зашквар.

Ковёр спрятал телефон за подкладку. Я заметила, что кое-где она криво прострочена, будто он пытался подшиваться самостоятельно.

– Жена? Дети? – спросила я, как спрашивают, когда собеседника нельзя утешить им самим.

Ковёр затоптал бычок и сказал:

– Маша, я же ковёр! Какая жена? Какие дети? Я тебе их что, спряду? Ты как себе это вообще представляешь?

– Ну… шиномонтаж есть же, значит… почему нет.

Я всеми силами отдаляла развязку. Ковёр не собирался меня жалеть:

– Когда батька помер, я сразу приехал. Думал, ты будешь. А там – никого, никому он не нужен. Только алкашня вьётся, налить требует. Ну, я от чистого ворса и предложил: заверните в меня. Пусть батьку во мне похоронят. Ну, как у магометан принято. Ты знала, что у тебя прабабка татарка?

Во мне что-то ёкнуло: нежные переливы зурны, непокорные чёрные брови… Я вспомнила, как в детстве меня тянуло к выпечке из «Бахетле». Сверкающий магазин казался мне сказкой, которую я искала в узорах ковра. Выпечка стоила дорого, но мама откладывала и порой покупала мне огненный зур-балиш или сладкую губадью. Когда я уплетала лакомство, мама плакала и обнимала меня. Позже я пообещала, что назову свой дебютный роман «Моя мама копила на эчпочмак».

– Я сутки на его могиле лежал. Гордость свою смирял. Батьку-то на окраине подхронили, к бомжам. Там какой только сброд не шастает! Меня заприметили, унести захотели. Так я прореху и заработал.

Ковёр указал на дырку от ножа. С неё свисала кудрявая нитка. Меня потянуло подпалить её зажигалкой. Ковёр говорил с позиции мужского превосходства. Мне хотелось напомнить ему, что ткацкий станок принадлежит женщине, что ковёр выношен нами так же, как и весь огрубевший от мужчин мир. Им вечно требовалось с чем-то бороться, что-то героически преодолевать, хотя они – и ковёр тоже – не хотели замечать, что о них точно так же вытирают ноги: в приёмных начальства, в предбанниках сталинских лагерей.

Я решила перейти в наступление:

– Элен Сиксу писала, что женское письмо должно исходить из того места, откуда женщину изгнали. Только так женщина может обрести своё…

Договорить я не успела. Ковёр несильно шлёпнул меня по губам. Я задохнулась от гнева, но через мгновение вдохнула пыль своего детства. В ней было всё: маленькая стеклянная соринка, кожа моих родителей, песок с детских сандалий, катышек пластилина, шерстинка умершего кота. Я словно оказалась на снимке, от которого так и не решилась избавиться: рядом с матерью, у отца на коленках, под сенью красных цветов, мы счастливо смотрим в камеру. Ковёр сохранил мои воспоминания и поделился ими как смог.

– После стольких лет? – потрясённо спросила я.

– Всегда.

Мы молчали. Работяги крикнули, что машина готова. Ковёр задумчиво погремел кольцами:

– В детстве ты хотела найти волшебную страну, куда бы могла сбежать. Но этой страны во мне никогда не было. Всё это время она была здесь.

Ковёр бережно коснулся моей груди. Я смотрела на листья, ягоды и цветы и больше не знала, на что они похожи. Это был всего лишь узор, отпечаток домотканой руки, но он подтверждал: ковёр – личность, единственная и ничему не подобная.

– Спасибо, – тихо сказала я и пошла к машине.

– Не за что, – шепнули вслед.

Когда я уезжала, ковёр утёр кончиком подозрительно мокрый край.

Ирина Ширяева

Гонорар для читателя

Я поцеловал её в губы. Потом в шейку. Потом…

В эту секунду грянул телефон. Как всегда, не вовремя.

Я укоризненно покосился на бессовестный гаджет. Это оказалась напоминалка.

Жанночка вытаращила на экранчик мобильника свои и без того большущие глаза. Любовную поволоку в них мигом высушил вспыхнувший жгучий интерес.

– А-а-а! – взвизгнула она, поспешно застёгивая блузку. – Ток-шоу с представителями читателей! Прямой эфир! Включай скорее!

Я защёлкал пультом.

На телеэкране возникло украшенное привычной иронической улыбкой лицо популярного ведущего.

– …Тема сегодняшнего ток-шоу – «Гонорар для читателя», – жизнерадостно сообщил он. – Напоминаю, что после введения двух обязательных высших образований государство было вынуждено принять программу обязательного чтения. Казалось бы, отлично! Однако появилась проблема. Она заключается в том, что все граждане, ещё имеющие способность и желание читать, ушли в писатели. Читать в стране некому. Снижается интеллектуальный потенциал нации. Учёные бьют тревогу. Поэтому сегодня мы поговорим о том, насколько успешно выполняется программа обязательного чтения.

На экране появился общий план студии. Здесь в креслах и на диванах разместилась пара десятков человек разного возраста и явно различных социальных слоёв.

– Итак, представляю гостей нашей студии! – тоном массовика-затейника объявил ведущий. – Сегодня к нам пришли, – он сделал радушный жест в сторону улыбчивой дамы неопределённого возраста в модных очках, – глава гильдии читателей Ольга Арнольдовна Любимова…

Да кто ж эту Ольгу не знает?! Она начинала как буктьюбер ещё в горячие двадцатые. В пору неистовых и решающих битв бумажной книги с сетературой. Медийное лицо, и представлять нечего.

– …и глава гильдии писателей, – продолжал ведущий, – Александр Сергеевич Пуш… – здесь король эфира сделал эффектную паузу, – карский!

Публика засмеялась и зааплодировала остроумию короля эфира.

А тот учтиво поклонился немолодому худощавому мужчине с желчным выражением лица.

Явно граммар-наци этот Пушкарский. Продукт старой школы. Из тех, кто обожает заумные споры о стиле и языке. Задрали уже.

– А мой первый вопрос к вам, Ольга Арнольдовна, – продолжал тем временем хозяин телестудии. – Скажите, как программа обязательного чтения отразилась на интересах читателей?

– Давайте смотреть правде в глаза, – предложила Ольга, изящным жестом поправляя очки. – Государственных средств для этой цели выделено явно недостаточно…

– Да половину по дороге разворовали! – донеслась реплика из угла, где сидела группа лохматых подростков.

Ведущий сделал строгое лицо и погрозил школоте пальцем. Ольга стрельнула в мятежный угол глазами и повторила:

6
{"b":"913810","o":1}