Взгляд зацепился за листы бумаги, разбросанные в хаотическом беспорядке по столу. Я взяла один из них. Белый лист был полностью исписан: даже по бокам и между строк. Некоторое строчки были перечеркнуты, а над ними возвышались новые слова стиха.

Хотя нет, это не стих. Это песня. Я узнала ее. Та самая, которую Габриэль пел в том клубе, где они выступали, когда Ларцева вытащила меня развеяться.

Улыбка тронула губы. Такое ощущение, словно это было в прошлой жизни.

Я плохо разобрала слова песни, находясь в клубе, потому что вокалист пел предпоследний куплет в стиле «гроул», но теперь я знаю, о чем в нем пелось. Сердце сжалось, и будто бы я вновь оказалась в том клубе, стоя посреди танцпола. И вновь тонула в его темном омуте глаз, направленном на меня.

Воскресая вновь из пепла,

Я кричу: «Родная, где ты?»

Ты вернула меня к жизни.

Я люблю тебя, ты слышишь?

(с) все права на текст песни принадлежат группе Four Past Midnight

Дочитав последнюю строку, я задохнулась от тех эмоций, что обрушились на меня в тот же миг. Воздуха катастрофически стало не хватать, а глаза защипало. В носу засвербело. И соленая влага ручьем потекла по щекам.

Он все это время держался от меня подальше, чтобы я с ним никогда не встретилась в этом мире. И страдал. Оберегал меня, находился так близко, и одновременно так далеко. Я даже представить себе не могу, какие муки он испытывал, находясь рядом со мной, и испытывая при этом такие сильные чувства.

— Проснулась? — раздался рокочущий баритон.

От неожиданности я выронила лист, который провернулся в воздухе и упал другой стороной, которую я не успела посмотреть. Слезы высохли в ту же секунду, как только я увидела, что там было.

Там был мой портрет. Быстрый эскиз. Такой, когда человек торопится запечатлеть то, что увидел. Черно-белый набросок карандашом. Такой, что можно было поверить, что это не рисунок, а настоящая я. На нем я счастливо улыбалась, а мои глаза сверкали от радости.

Так вот какой он меня видит.

Я перевела взгляд с листа, лежащего на ворсистом ковре, и посмотрела на Габриэля. Взгляд, которым он на меня смотрел, был нечитаемым. Он тоже взглянул на портрет. Мимолетно. И его губы посетила грустная усмешка.

— Жаль, что ты больше так не улыбаешься. — тихо прошептал он, и прожег меня тоскливым взглядом темно-карих глаз.

Я помнила тот день. Это последний день рождения папы… Последний день, когда мы с мамой видели его. Когда обе были счастливы. Искренне, всепоглощающе. Я тогда не знала настоящего горя. И была по-детски наивна. Верила в чудо. В то, что папа с мамой всегда будут рядом.

А на следующий день папа улетел в командировку. Вечером в новостях мы узнали, что самолет не долетел до пункта назначения и разбился…

Я подавила в себе воспоминания, до боли закусив губу. Но разбереженные чувства уже были, словно оголенные провода. И я заплакала.

Последнее время я слишком часто плачу.

Мужчина мягкой, грациозно походкой хищника подошел ко мне. Раскрыл объятия. И я просто прижалась к нему, чувствуя, как боль от утраты становится слабее и слабее с каждой секундой. Она не исчезла, нет, но возвратилась в то состояние, в котором была, пока я не вскрыла «запертый ящик».

— Я рядом, моя девочка. Всегда буду. — от этих слов я наоборот еще больше разразилась слезами. Я плакала так, как не плакала на похоронах. Будто только сейчас позволила себе выплеснуть все, что копила долгое время.

И как это всегда бывает, на место слезам, приходит опустошение. Со мной случилось то же самое. Слишком много потрясений за короткий промежуток времени. Слишком много страха, боли, слез, тревоги, ужаса. Слишком много всего с тех пор, как я встретила Габриэля.

Я хотела отстраниться, но вокалист не позволил. Его рука крепко прижимала меня к себе за талию, а вторая скользнула к щеке, подарив невесомую ласку. Его темный взор, в котором можно утонуть, сверкал тысячами звезд.

Тихий завораживающий шепот мужчины разрезал тишину комнаты, предложив мне то, что я совсем не ожидала услышать.

— Давай сбежим?

Его горячие объятия согревали. Прогоняли внутренний холод и пустоту. Я не могла оторвать от него глаз. Не могла поверить, что этот красивый, умный, заботливый мужчина-Ангел настолько сильно любит меня, что каждый раз рискует собственной жизнью. Даже не задумываясь. И что он хочет быть именно со мной.

Вопрос заставил меня замереть. От предвкушения. Я так устала от постоянного напряжения, что предложения Габриэля стало для меня, как глоток свежего воздуха в душном пространстве.

Да, мне безумно хотелось сбежать куда-нибудь, далеко-далеко. Отключить телефон. Забыть обо всем на свете, хотя бы на время. И сейчас, стоя в его объятиях, я поняла, что хочу не просто сбежать, а сбежать с ним.

И я, не медля, ответила:

— Да. Хочу. — мой уверенный тон заставил вокалиста облегченно выдохнуть. Он улыбнулся. Так открыто и тепло, что у меня вновь защемило сердце от этой улыбки.

Эти чувства… Когда я смотрю на него, вижу, как Габриэль улыбается, хмурится, подмигивает, пожирает глазами — они непередаваемы. Внутри все трепещет от одного его взгляда, направленного на меня. А уж то, что происходит, когда Ангел касается меня, вообще не поддается описанию.

Вне сомнений, я влюблена в него. Причем безумно. И я даже не успела понять, когда это произошло. Но люблю ли я его? Готова ли я к тем последствиям, которые могут случиться, если мы с ним останемся одни? Как же мои принципы?..

Габриэль выпустил меня из объятий, чтобы наклониться и поднять рисунок. Он бережно положил его обратно на стол.

— Роетесь в чужих вещах, пока никто не видит, Александра Лисицына? — выражение лица мужчины стало слишком серьезным. Будто он на допросе в роли детектива.

— Они лежали на видном месте. — поджав губы, надулась я и скрестила руки на груди.

Вокалист оскалился, обнажая стройный ряд белых зубов.

— И то верно! — и протянул мне руку, заглядывая куда-то глубоко внутрь меня, пронзая темными глазами. — Идем?

— Прямо сейчас? — округлила глаза.

— А к чему тянуть?

Ангел пожал плечами и направился к окну. Распахнул портьеры. По комнате разлился мягкий вечерний свет Солнца, осветив заодно профиль мужчины. И я невольно залюбовалась им. В который раз. Габриэль безумно красив, настолько, что глаз не оторвать. Им можно любоваться целыми днями, писать картины или же фотографировать для обложек модных журналов. Теперь я понимаю, о чем говорила Ларцева, когда хотела провести с ним хотя бы одну ночь. Неудивительно, что все девчонки падали к его ногам штабелями.

И я потихоньку начинаю падать туда же…

Скользнула взглядом по мощной шее с выступающими жилами на ней, квадратному подбородку с ямочкой посередине, точеным скулам, прямому носу. Он заметил мой взгляд. Воздух в комнате тут же стал густым. Его глаза потемнели, несмотря на то, что солнечный свет освещал его радужку. И только сейчас я поняла, что во все такие вот моменты это была не игра света…

— Габриэль… — я хотела сказать ему о том, что заметила. Почему-то это показалось мне важным. Но мужчина не дал мне этого сделать, вновь протягивая руку. Маня.

— Пойдем со мной, Лекси. — по комнате разлился хриплый, завораживающий баритон, вызвавший толпу мурашек.

И я не смогла противиться. Не хотела. Запретила себе думать о том, что будет. Запретила бояться. И протянула руку в ответ, которую он тут же ухватил, быстро преодолев то расстояние, что разделяло нас.

За его спиной заклубился черный туман. Я впервые видела, как он распахивает крылья. Это выглядело волшебно, словно в нашем техногенном мире было место магии. Это происходило быстро, но для меня время будто замедлилось. Туман клубился, ширился за спиной Ангела, вырисовывая каждое черное перышко, а затем раздался хлопок, и крылья обрели четкую форму.

Я уставилась на них, как ребенок, которому впервые показали фокус. Разглядывала каждое острое на вид перышко и пребывала в дичайшем восторге от великолепия крыльев.