Магнар зарычал от сопротивления, когда существо распространило свою силу и на него, и его медленно заставили опуститься на колени напротив меня. Его глаза были полны ярости и сожаления, когда его руки сомкнулись на моих, сжимая рукоять Фурии. Его грубые ладони были горячими на моей коже, и я почувствовала, что та же странная магия горит и в его крови. Она текла между нами, образуя мост от его души к моей.

— Пожалуйста, прекрати, Келли, — прорычал Магнар, его слова были требованием, хотя мольба в них была явной, но я сомневалась, что смогла бы, даже если бы захотела. Сила обета держала меня в своих объятиях, и единственный выход был только вперед.

— Я посвящаю себя своему наставнику, — сказала я голосом, который больше не походил на мой собственный. — Моя жизнь в его руках. Мы будем связаны нашим делом, утратив все другие узы. Я буду следовать по пути, который он укажет.

Сила в моей груди хлынула из меня, чтобы окружить и Магнара, и его глаза яростно горели, пока он боролся с желанием заговорить. Секунды тянулись, пока он держал рот на замке, а на его виске выступили капельки пота. Его челюсть дрожала, когда он сосредоточился на сопротивлении силе, давящей против его воли. Его взгляд горел отчаянной мольбой ко мне положить этому конец и освободить его от обещания, которое его собирались заставить дать.

Маленькая часть меня хотела, чтобы я могла. Я хотела этого для себя, но я не собиралась принуждать его к чему-то, чего он явно не желал. Он уже так много потерял, и выражение его глаз заставило меня почувствовать, что я вырываю у него последний кусочек его счастья. Но теперь, когда это началось, остановить это было уже невозможно.

Я почувствовала, что существо рядом с нами становится недовольным. Кружащийся вихрь вокруг нас стал таким ярким, что стало трудно разглядеть лицо Магнара, несмотря на то, как близко он был. Завывал ветер, развевая наши волосы и колыхая мою куртку позади меня. Существо издало звук, похожий на звон древнего гонга, и у меня застучало в ушах, когда оно передало свое влияние Магнару, пока он не произнес слова, с которыми боролся, каждое из них было рычанием, когда он пытался противостоять огромной силе. Я задавалась вопросом, был ли это один из богов, о которых говорил Магнар, пришедший, чтобы связать нас своей силой и привести в действие обет истребителей.

— Я посвящаю себя этой послушнице. Ее жизнь в моих руках. — Магнар снова сжал челюсти, отказываясь закончить клятву, и его глаза вспыхнули от боли, когда существо снова навязало ему свою волю. — Мы будем связаны нашим делом, лишившись всех других уз. Я выведу ее к свету.

Острая боль пронзила тыльную сторону моей левой ладони, и я ахнула, когда заметила отметину в форме пятиконечной звезды, выжженную на моей коже. Хватка Магнара крепче сжала мою руку, и такая же отметина появилась у него на руке. Его плечи опустились в знак поражения, и он опустил взгляд, уставившись в землю, в то время как сила продолжала бушевать вокруг нас.

— Я буду следовать путем истребителей, пока последний вампир не будет стерт с лица земли или пока смерть не освободит меня, — поклялась я, и бушующий поток моего горя снова поднялся во мне, когда я точно вспомнила, почему я должна была это сделать. Это был не выбор. Я всегда была той, кем должна была быть.

Сила сверх всякой меры обрушилась на меня, как торнадо. Если бы я не была зафиксирована на месте, я была уверена, что меня бы отбросило в сторону, как тряпичную куклу, и я разбилась бы насмерть в эпицентре бури.

Мое зрение затуманилось, и я больше не могла видеть ни Магнара, ни холм, ни что-либо еще, что находилось вокруг меня. Вместо этого я могла видеть истребителей, сотни истребителей, живущих на протяжении тысячелетий. Все, чему они когда-либо научились, влилось в меня. Каждая битва, в которой они участвовали, каждая страсть, которую они испытывали. Я переживала все это снова и снова. Все их воспоминания врезались в меня, заполняя и разрывая на части. Я была ими, а они были мной. Я жила тысячу раз раньше. Всегда умирала за правое дело. Всегда давала клятву заново. Их уроки стали моими собственными знаниями, их подвиги — моими воспоминаниями, их жизни — моими собственными.

Фурия дрожал от возбуждения, и его голос отчетливо звучал в моем сознании. Близнецы солнца и луны восстанут, когда один проживет тысячу жизней.

Сила, накопившаяся во мне подобно гневной волне, подхватила прилив моего горя, и я подняла голову к небу и закричала. Я звала своего отца, свою мать и свою сестру, запертую далеко-далеко отсюда.

Я потянулась к ней, моя душа вырывалась из моей кожи в отчаянной попытке найти ее. Я нуждалась в ней больше, чем когда-либо в своей жизни, и теперь я, черт возьми, найду к ней дорогу.

И внезапно она оказалась рядом, наши души столкнулись с силой, от которой у меня перехватило дыхание и это заставило мое сердце застучать от шока. Я смотрела ее глазами на зал, полный монстров, и волна воспоминаний пронеслась между нами, как волна, разбивающаяся о скалу.

Монти? Я выдохнула, но у меня не было тела, чтобы произнести это слово, поэтому оно просто эхом разнеслось по пространству между трещинами в мире, привлекая ее внимание ко мне. Каким-то образом само слово затерялось по пути, и от меня к ней не перешло ничего, кроме чувства собственного «я».

Я почувствовала ее панику и замешательство, мое видение слилось с ее, склон холма, где я уложила нашего отца отдыхать, проплыл между сотней вампиров, которые смотрели на нее снизу вверх в комнате, убранной роскошью. Мое горе вспыхнуло, и я почувствовала ее потрясение, ее ужас, когда она отреагировала на воспоминания, ускользающие из моей хватки и мчащиеся сквозь время и пространство, чтобы добраться до нее. Я попыталась передать все, что произошло с того момента, как ее так жестоко забрали у меня, показав ей все.

Сотни сцен пронеслись из моей памяти в ее разум на высокой скорости, невозможность этой связи между нами остановило мое сердце в груди. Это не могло быть правдой. И все же я знала, что это было так, сила даров, подаренных мне моей клятвой, открывала этот волшебный мост между нами.

Я почувствовала замешательство Монтаны, когда показала ей все, что могла, пытаясь объяснить в воспоминаниях то, что не могла передать словами. Она не могла поверить при виде рядов людей в тех странных стеклянных гробах в «Банке Крови», страх, который я почувствовала в том месте, превосходил эту связь между нашими разумами. И как только я убедилась, что она это увидела, я дала ей больше. Вампиры рычали, кусались, умирали от моих и его рук. Магнара Элиосона. Одна мысль о нем заставляла мой разум воспроизводить образ за образом: кровь, льющаяся к ногам пугающе свирепого истребителя, вампиры, превращающиеся в пепел и руины вокруг него.

Монтана вздрогнула от наплыва информации, образы проносились между нами так быстро, что она не могла разобраться в них, и чем больше я пыталась ухватиться за видения, тем больше они сменялись.

Она моргнула, и воспоминания исчезли, открывая мне вид из ее глаз, что-то подсказывало мне, что то, на что я смотрела, было настоящим, монстр смотрел на нее, тот самый, о котором предупреждал меня Магнар.

Лицо Эрика Бельведера представляло собой маску из безупречного фарфора, его черты, вырезанные из стекла, сияли безбожным совершенством. Глаза Монтаны встретились с его мутным взглядом, и голод, который я обнаружила в нем, заставил мое сердце бешено забиться от ужаса. Он не просто смотрел на нее, как на блюдо, которое нужно съесть, его взгляд был прикован к ней, как у существа, настроенного на полное уничтожение. Но когда я сосредоточилась на ощущениях Монтаны, окружающих меня, я не почувствовала ужаса, меняющего мир, который должен был сопровождать вид этого зверя. Там был страх, но он был далеко не таким сильным, как нужно, как будто она не до конца осознавала опасность, в которой находилась.

Я попыталась крикнуть в пространство между нашими душами, но любые слова, которые я, возможно, пыталась втолковать ей, были потеряны, а горе, которое поглотило меня, встало между нами, и последние моменты жизни нашего отца пронеслись из моего сознания в ее, когда я потащила ее к видению его, лежащего в моих объятиях, на его бинтах было слишком много крови. Его лицо было мертвенно-неподвижным, истина о его страданиях была очевидна, конец его жизни был абсолютен.