В число французов, сопровождавших Рене в Феррару, вошли старшая и средняя дочери дамы де Субиз. Однако сама Мишель не успела уладить все свои дела и присоединилась с сыном к принцессе позже. На покрытие дорожных расходов Франциск I выделил ей 2 450 турских ливров и, кроме того, подарил ещё 10 000 в знак признания её заслуг перед покойными королевами Анной и Клод и принцессой Рене. Король также пообещал ей пенсию в размере 1200 турских ливров и пособие на летнюю и зимнюю одежду. Его неслыханная щедрость объяснялась очень просто: баронесса должна была стать его агентом при феррарском дворе.
Проводив молодожёнов до ворот Парижа, Франциск I торжественно вверил свою свояченицу заботам её мужа:
– Не забывайте, что Ваша супруга – дочь Франции. Поэтому обращайтесь с ней соответственно!
На что Эрколе, усмехнувшись, самоуверенно ответил:
– Поверьте, Ваше Величество, у меня не возникнет трудностей как в том, чтобы понравиться даме, так и в том, чтобы управлять ею!
Что же касается его маленькой жены, то, опустив глаза, она упрямо сжала губы.
Хотя эпидемия ещё не прекратилась, 3 ноября Эрколе и Рене прибыли в Реджо, а 12 ноября совершили свой триумфальный въезд в Модену, принадлежавшую герцогам феррарским. Альфонсо I вместе с высшей знатью встретил своего сына и невестку на полпути между Реджо и Берсильо. Верхом на красивой лошади под балдахином Рене приблизилась к воротам Святого Августина, где её приветствовали духовенство и жители города. Затем она направилась к собору, причём Эрколе ехал впереди неё, герцог – по правую руку, а Ипполито, архиепископ Миланский (брат её мужа), по левую. В Модене в тот же день брак Рене, как говорит хронист, «отпраздновали с большой помпой, чтобы позже нельзя было его оспорить под предлогом того, что он был заключён за границей». Целью десятидневных торжеств, проведённых в обстановке «великой радости и празднества», было подчеркнуть права Альфонсо I на Модену и союз с Францией.
В это время герцог узнал, что флорентийцы предложили его старшему сыну пост генерал-капитана республики. Однако Эрколе, не унаследовавший военного гения своего отца, хотя и принял эту должность, но не был склонен променять свадебные торжества на тяготы лагеря и поле битвы.
Затем новобрачные отправились в Феррару, столицу герцогства, которая считалась вторым, после Флоренции, культурным центром в Италии. Три герцогских эдикта от 17, 24 и 28 ноября предписывали всем лицам, бежавшим из города от чумы, вернуться в свои дома и снять траурные одежды. Рынки снова должны были стать местом сборища покупателей и продавцов, проповедникам было предписано занять свои кафедры, а профессорам вернуться в университет. В день въезда принца и принцессы лавки приказали закрыть, жителям – одеться в самые яркие наряды и приехать, по возможности верхом, на берег реки По, чтобы дождаться герцогской баржи и оказать Рене почётный приём.
В полночь 30 ноября кортеж молодожёнов прибыл в прекрасный летний дворец Бельведер, расположенный за городскими стенами на острове посредине реки По. К этому времени, к радости Рене, к ней уже присоединилась дама де Субиз со своим сыном. На следующий день принцесса в великолепном буцентавре (судне), появилась у ворот Феррары в сопровождении послов Франции, Венеции и Флоренции, придворных дам и восьмидесяти благородных пажей. Оставив своё судно у порта Святого Павла, где её встретили кардинал Ипполито д’Эсте, послы Франции, Венеции и Мантуи, а также духовенство и врачи Феррары, она взошла на алые носилки с золотым балдахином и таким образом въехала в столицу герцогства. Юную Рене снова приветствовали стрельбой из многочисленных артиллерийских орудий с берегов реки и бастионов замка и более мелодичные звуки колоколов городских церквей. Затем она проследовала по большой Страде (главной улице), украшенной красными, зелёными и белыми гобеленами. За нею ехала верхом на лошади дама де Субиз и четырнадцать фрейлин в каретах, а также двигались её пажи в малиновых одеждах и в розовых шляпках, украшенных белыми перьями, и с красными посохами в руках, в то время как дворяне, духовенство и врачи Феррары шли впереди неё. Войдя в кафедральный собор (Дуомо), Рене получила торжественное благословение епископа Коммаккьо и ей были вручены ключи от города в серебряной вазе. Затем процессия прошла от собора до замка Эстенси, который по такому случаю был богато украшен коврами и тканями для приёма невесты.
У подножия большой мраморной лестницы герцогской резиденции невесту ожидала маркиза Изабелла д’Эсте, которая взяла её за руку и повела в зал Гранде, увешанный бесценными золотыми и шёлковыми шпалерами. Здесь послы преподнесли Рене подарки в виде рулонов парчи, бархата и дамаска, а знатные горожане принесли мясо быков и телят, сыры и каплунов. На принцессе было подвенечное платье из золотой парчи, ожерелье из огромных жемчужин и золотая корона на голове, что, по мнению Луиджи Гонзага, мантуанского посла, было неуместно:
– Ведь молодая, в конце концов, не королева, а всего лишь дочь короля!
Но ни Рене, ни те, кто её принимал, не были преисполнены радости. Последней герцогиней, которую приветствовали феррарцы, была Лукреция Борджиа с её милым лицом и грациозной осанкой, поэтому «уродливая и горбатая» француженка неприятно поразила толпу, так же, как раньше своего будущего мужа. В то же время Рене с первого взгляда почувствовала неприязнь к Ферраре, где из-за нездоровых туманов с реки По климат постоянно подвергался перепадам температур.
– Здесь лягушки квакают всю ночь, а вороны каркают весь день! – жаловалась Анна де Партене.
– Это настоящий рассадник блох! – соглашалась с ней мать.
По их мнению, Эстенсе, в отличие от ренессансного дворца в Блуа, был похож на мрачную средневековую крепость. Кроме того, внутри многие покои замка были в плачевном состоянии, так как дом Эсте постоянно испытывал нехватку денег и имел привычку не ремонтировать помещения до тех пор, пока не приходилось перестраивать их заново.
В течение недели после официального въезда принцессы в герцогском театре была показана серия комедий Ариосто, и младший сын Альфонсо I, Франческо д’Эсте, двенадцатилетний мальчик, сам прочитал пролог. После этого Изабелла д’Эсте вернулась в Мантую, чтобы провести Рождество со своими сыновьями, но в начале января снова посетила Феррару, дабы присутствовать на Двенадцатой ночи и карнавальных празднествах, которые были необычайно пышными.
Но поскольку все развлечения, организованные для приёма Рене, были на итальянском языке, они быстро наскучили принцессе. Не зная языка своего мужа, она отказалась прилагать какие-либо усилия, чтобы выучить его, и поспешила замкнуться в своём узком круге приближённых. В отличие от уже сложившейся в Ферраре ещё в XV веке «политики великолепия», Рене стремилась создать собственный гуманистический двор, отличавшийся интеллектуальным равенством мужчин и женщин. Примером ей служило окружение королевы Наваррской, с которой она постоянно поддерживала переписку, обмениваясь мнениями о сложившейся политической ситуации. Конечно, подобное своенравное поведение принцессы не нравилось её мужу и феррарским родственникам.
Единственная из семьи Эсте, кто разглядел за некрасивой внешностью Рене глубокий интеллект и изысканные литературные вкусы, была маркиза Мантуанская. К тому же, Изабелла умела говорить по-французски и в трудностях, с которыми молодой принцессе пришлось столкнуться из-за предубеждений итальянских придворных, оказалась её самым мудрым и верным другом. Вероятно, это под её влиянием вскоре после своего приезда Рене заказала несколько платьев, скроенных по итальянской моде. Но позже вернулась к своему прежнему французскому стилю одежды, который находила «более святым и приличным». Все годы своего замужества принцесса тосковала по «милой Франции».
Изначально для герцога Альфонсо I брак его старшего сына стал несомненным дипломатическим и династическим успехом. За ежемесячные выплаты в 6000 экю на протяжении полугода и предоставление в армию короля за свой счёт ста конных латников герцог получал от Франциска I защиту своих владений. Также Альфонсо были обещаны Котиньола и возвращение его дворцов в Венеции и во Флоренции. Поэтому, когда в начале 1529 года Рене тяжело заболела, это вызвало беспокойство её мужа, чуть ли не каждый день отсылавшего отчёты о течении её болезни во Францию. А после своего выздоровления принцесса получила письмо с поздравлениями от Маргариты Наваррской:
