Узнав о том, что она не ходит к исповеди и на мессу, новый папа Юлий III, в свой черёд, обратился к Эрколе с просьбой повлиять на жену. 18 марта 1554 года герцог издал указ, запрещающий въезд в его государство всем лицам, подозреваемым в содействии ереси.

Невзирая на преданность интересам Франции, отношения с племянником, новым королём, у Рене складывались не столь хорошо, как это было с Франциском I. Её письма к коннетаблю Анну де Монморанси, фавориту двух королей, свидетельствуют о многочисленных задержках сумм, которые выплачивалась герцогине с её земель: она просит вернуть ей ренту за прошлый год, за последние шесть месяцев или за последние два года:

– Я (не могу) найти способ содержать себя, и, несмотря на необходимость, я испытываю невыносимую скуку и сожаление по поводу того, насколько я недовольна тем, что вижу…

Финансовые трудности можно было преодолеть только с помощью займов и благодаря вмешательству Эрколе II, который был не в восторге от этого. Таким образом, система приданого, выплачиваемого в виде ренты, имела два основных недостатка: она ставила принцессу одновременно в зависимость и от короля Франции, и от мужа.

Между тем близился час, когда Рене должна была сделать окончательный выбор между старой и новой религией. Подстрекаемый своим духовником, иезуитом Жаном Пеллетье, Эрколе решил действовать через Генриха II. 27 марта он дипломатично написал королю Франции о своей обеспокоенности по поводу религиозных воззрений своей супруги:

– Мадам Рене, когда прибыла в Феррару, неукоснительно соблюдала принципы религии благодаря безупречному воспитанию, которое она приобрела при христианнейшем дворе… Постепенно, она сблизилась с недовольными лютеранами. На Рождество мы не слышали мессу во дворце мадам, её дочери воспитаны в ложной религии, а еретическая репутация их матери распространилась по всей Италии.

Таким образом, Эрколе II снял с себя всю ответственность за реформаторские взгляды своей жены.

В ответ король поручил Мэтью Ори, великому инквизитору Франции, допросить Рене и не возвращаться домой, пока не вернёт её в лоно католической церкви, «принимая во внимание великие милости, которые Бог даровал ей, и среди прочего то, что она является потомком чистейшей крови самого христианского дома Франции, где никогда не существовало чудовищ».

Жан Ле Лабурьер, священник и историк ХVII века, также сообщает в примечаниях к «Мемуарам Кастельно» подробности об инструкциях, данных королём своему посланнику:

– Доктор Ори должен вручить месье герцогу Феррарскому письма, которые упомянутый король написал ему собственноручно, и сообщить ему, что он получил прямое указание от Его Величества сделать всё, что в его силах, в деле, для которого он направлен. После этого он поймёт, что ему нужно будет сделать, вступив в беседу с мадам герцогиней, чтобы вернуть её в лоно Иисуса Христа.

– И если после таких увещеваний и уговоров, – продолжает Лабурьер, – окажется, что он не в состоянии мягкими средствами вернуть её обратно, он должен посоветоваться с упомянутым месье герцогом относительно того, что можно сделать с помощью строгости…

Впрочем, Генрих II решил подсказать Эрколе, как ему следует наказать жену в случае её упрямства:

– Его Величество желает и одобряет, и даже очень искренне молится и увещевает его, упомянутого герцога, поместить упомянутую мадам в место, уединённое от общества… где она впредь не сможет причинять вред никому, кроме самой себя, забрав у неё… детей и всех придворных, какой бы нации они ни были, которые будут… подозреваться в упомянутых преступлениях, ошибках и ложных доктринах, чтобы они могли предстать перед судом…

Положение Рене стало опасным. Похоже, что ещё до прибытия Ори герцог, действуя по совету своего духовника, 18 марта уволил всех приближённых жены, подозреваемых в «ереси», на вилле Консандоло, где у неё был отдельный двор, в том числе, проповедника, управляющего, раздатчика милостыни и учёного наставника принцесс Лукреции и Элеоноры, Франческо Порта да Крета. У герцогини не было никого, кто мог бы ей помочь, её окружала толпа врагов. С того момента, как Ори прибыл в Феррару, жизнь Рене превратилась в кошмар.

– Произведена инвентаризация её сундуков, – сообщал королю инквизитор, – и я уверен, что больше никто не сможет увидеть книги вульгарных доктрин Германии, которые у неё были, с бесконечными письмами от всех значительных людей, писавших ей из Германии и Женевы.

Всё это было сожжено. Однако усилия Ори оказались напрасными. Инквизитор убеждал, спорил и угрожал, но Рене «с упрямством переносила исполнение всех этих угроз». Кроме слёз, он больше ничего не смог от неё добиться.

– Мы держали её взаперти пятнадцать дней, и прислуживать ей могли только люди, у которых не было никаких лютеранских наклонностей, – в свой черёд, жаловался королю на непокорность жены Эрколе II.

Из своего уединения Рене продолжала вести переписку с Женевой и даже (о, ужас!) ела мясо по пятницам, что прямо противоречило правилам католической церкви. Это были непростительные проступки. Папа не мог мириться ни с её дружбой с женевским реформатором, ни с нарушением заповеди «воздерживаться от мяса». Хотя после ареста герцогини её слуги-французы бежали из Феррары, она пыталась проповедовать среди тех, кто остался.

Этот факт озадачил всех – твёрдость Рене объясняли буллой Павла III. Но нет ничего проще, чем издать новую буллу, отменяющую первую. Кроме того, похоже, что герцогиня либо не использовала её, либо быстро разуверилась в её полезности.

Так и не сломив жену, Эрколе II перешёл к крайним мерам: дочь Людовика XII предстаёт, наконец, перед судом инквизиции как заурядная еретичка, хотя к ней, ввиду её происхождения, нельзя было применить пытки.

Приговор в отношении Рене был вынесен 6 сентября 1554 года. По словам посла Флоренции, герцогиня была приговорена к пожизненному заключению и конфискации имущества, а её французская пенсия была аннулирована. Несмотря на это, она не отреклась от своей веры, и шевалье де Сера, агент Генриха II при феррарском дворе, был удивлён, что женщина могла «пойти на такие суровые меры ради дела доктрины».

В ночь на 7 сентября (чтобы тем самым вселить больший ужас в душу Рене) герцог приказал вывезти её из виллы Консандоло в карете в сопровождении епископа Россетти и кавалера Бонифацио Руджиере да Реджо, своего советника, в замок Эстенси. Там её заперли в покоях Кавалло, окна которых выходили на конную статую Никколо III д’Эсте, первого герцога Феррары, лишив возможности общаться с кем-либо, кроме двух слуг.

Что же касается принцесс Лукреции и Элеоноры, живших с матерью, то их поместили в женский монастырь Корпорации Кристо в качестве послушниц. Так как Рене была любима в Ферраре, можно легко представить, какое волнение вызвало её заточение. Тем не менее, никто не попытался защитить её.

В течение дня или двух она, вероятно, жила, в эйфории от своего стойкого поведения. Затем постепенно мысль об одиночестве до конца жизни овладела её воображением. Она знала, что сорок восемь лет назад в замковую темницу были брошены Ферранте и Джулио д’Эсте за участие в заговоре против своего сводного брата Альфонсо I. А Эрколе II, став герцогом, даже не подумал освободить своих родственников, и один из них уже успел скончаться в заточении. Неужели её тоже ждёт подобная участь? Но больше всего Рене мучила мысль о детях. Ведь она так любила их и получала большое удовольствие от воспитания дочерей! В общем, герцогиня продержалась не больше недели.

13 сентября Эрколе II прекратил судебное разбирательство. Инквизитора Ори попросили покинуть герцогство, а материалы судебного процесса, в свою очередь, были сожжены.

Стало известно, что духовник герцога был вызван в замок той, «которая раньше боялась имени Пеллетье и яростно отвернулась от него», и что он принял исповедь герцогини, «произнесённую с глубоким душевным волнением и потоком слёз», а также совершил таинство Евхаристии над кающейся грешницей в соответствии с обрядами Римской церкви. Какие разнообразные чувства, должно быть, вызвала эта новость! Как торжествовали фанатики! Какое удивление и скорбь это вызвало у реформаторов! Впрочем, для подавляющего большинства жителей Феррары это была действительно радостная весть. Теперь их герцогиня будет освобождена из этого позорного заключения – она, чья жизнь была сплошным потоком милосердных поступков, и о чьей вере судили по её делам.