На нас обоих находило это состояние, когда мир вокруг преображался, расплывался на новые части, и уже не было пределов между землей и небом, понятным и непонятным, живым и безжизненным, а был предел между материальным и едва ощущаемым, насыщенным и пустым, живым и затухающим, жарким и бесчувственным.

Я как в бреду сидела у костра и пыталась поймать, задержать в сознании хоть одно из пробегающих в голове ощущений, похожих на мысли и образы, но в итоге оставалась ни с чем, ничего не могла задержать и запомнить. Такое происходило только ночью, днем же я не могла что-либо почувствовать, как не пыталась. И Черт вел себя днем иначе, он как будто вообще не помнил о том, что на нас вдвоем набрасывалось по ночам, когда выдавалось время побыть в тишине, наедине со своими чувствами.

Я не отрицаю, что причины наших диких размышлений могут быть куда проще, чем всевеликое прозрение, и нам стоит опасаться таких наваждений. Может, все это связно с тем, что я вместе со своим конем схожу с ума на какой-то неведомой мне почве. Может, дело в дурманящей пыльце трав, растущих в лесах, где мы спим, или в табаке, который я не так смешиваю… Но каждый вечер я все равно сижу у костра и как наркоман блаженствую, растворяюсь в воздухе, сливаясь с окружающим миром. В это время я забываю обо всем на свете и не помню ничего из того, что я вообще могла когда-либо помнить.

Утром я проснулась от чудесного запаха, который шел от котелка. Леопольд уже встал и готовил нечто потрясающее.

— Доброе утро! — улыбнулся оборотень, когда я села на плаще, протирая заспанные глаза. — Ты опять поздно легла?

— Наверное, — пожимаю плечами. — Что сегодня в меню, шеф?

— Каша с травами и ягодами, которые я нашел в лесу, — рассказал он, пока я быстро умывалась водой из походной фляги.

— Пахнет замечательно.

— А то! — усмехнулся оборотень, попробовав варево. — Вроде, готово… жаль, что у нас нет сахара или хотя бы меда.

— Ничего, и так слопаем.

Мы с Леопольдом, поскольку мыть миски никому не хотелось и нас было только двое, ели ложками прямо из котла. Черт обычно завистливо смотрел на нас и обиженно фыркал. Сейчас скотинка просто исходила слюной от желания поесть вкусной кашки.

Не выдержав, конь уселся около костра и умоляюще посмотрел на меня.

— Тебе нельзя горячее: это вредно.

В ответ на это Черт боднул меня лбом в плечо, растопырив рыжие уши. На левом ухе блеснуло маленькое золотистое колечко.

— Люциус, ты же знаешь, что я не могу снять его. Как я могу доверять тебе и позволять быть человеком, если ты сам себе доверять не можешь? Ты себя не контролируешь, а ты знаешь, что случится, если ты опять натворишь дел! Рэм выследит тебя и тогда тебе даже зеленой травки не пощипать: будешь лежать во сырой земле, если от тебя вообще что-то останется! Каша этого не стоит, поверь.

Конь обиженно вздохнул, встал и, когда уходил, шлепнул меня по голове хвостом в отместку.

После завтрака мы быстренько собрались и двинулись к городу. Когда мы подошли к стенам, Леопольд обернулся попугаем и полетел первым, сказав, что он на разведку и встретит меня уже в городе, на главной площади.

А нас с Чертом у самых ворот остановили два стражника.

Это были рослые мужики, каждому из которых было лет по сорок. Растолстевшие, лысеющие и дурно пахнущие, они походили на двух сторожевых псов, заскучавших от недостатка прохожих, на которых можно было бы полаять.

— А ну стой! — гаркнул один из них, останавливая меня. Он был высокий и смуглый, у него были редкие темные усы и маленькие блеклые серые глаза под широкими черными бровями. Неприятная внешность.

Я послушно слезла с лошади, сжав в руке монеты, заранее приготовленные для пошлины.

— Кто такая? — спросил стражник.

— Не ваше дело. Мне нужно войти в город, и этого должно быть достаточно, — показываю им две серебряные монетки, но пока не отдаю.

— У нас прекрасный, чистый город, — неприятно усмехнулся другой охранник, цитируя свое начальство. Этот был толстый, с грязными встопорщившимися усами и глазами пьяницы. — И чтобы наш любимый город оставался таким всегда, мы должны тщательно следить за тем, кто в этот город попадает!

— Так я могу войти? — повторяю вопрос.

— Смотря кто ты такая, — усмехнулся первый стражник. — Мы выдаем пропуска тем, кто проездом, и берем по пять золотых с тех, кто приехал сюда обосноваться.

— Я проездом.

— Тогда смотри: бродягам один день в городе стоит одну медную монету; ремесленникам, то есть мастерам, торговцам и бардам, один день будет стоить серебряник; рыцарям и белым совам вход бесплатный. Странствующим ведьмам и колдунам нужно заплатить десять золотых, чтобы войти в город на один день.

— Что!? — воскликнула я в возмущении. Ничерта себе цены здесь!

— Сколько дней собираемся пробыть в городе, ведьмочка? — расплылся в дрянной улыбочке толстый стражник.

— Два дня. Но платить такую огромную сумму я не стану!

— Станешь, как миленькая станешь, — вмешался второй стражник. — Иначе не впустим!

— Кто установил эти правила? — хмурюсь, хотя эти двое все равно не видят моего лица за шарфом и шляпой.

— Мэр и установил, — нахмурился смуглый. — Колдуны нынче что собаки бешеные, все страх потеряли, творят, что в голову взбредет! Ну так в городе своих чокнутых полно, а чужих пускать без оплаты не велено.

— Что за бред вы несете!? Дайте мне пройти!

— Ну конечно, конечно, бред! — покивал толстый, продолжая гадко ухмыляться. — Ты личико-то свое открой, дай посмотреть на тебя, красавица! Али ты просто того… этого… страшная, как с-собака бешеная, а!? Ха-ха-ха!

Оба стражника загоготали, да так мерзко, что мне захотелось их избить. Черт, уловив мое настроение, подошел ближе ко мне и услужив предложил посох, прикрепленный к седлу.

— Максимум, что вы из меня вытяните, это два серебряника, — отвечаю, едва сдерживая злость, когда стражники угомонились. — Больше у меня ничего нет, так что приберегите свои концерты для мага побогаче!

— Ну, нет так нет, нам-то что? — пожал плечами толстый, утерев потекший нос рукой в кожаной перчатке. — Ступай своей дорогой, а в город мы тебя пустить права не имеем.

Это стало раздражать. Ясно было, что эти двое просто хотят наживиться, как и прочие «блюстители порядка». Стража просит пошлину на пару монет больше и остаток кладет себе в карман — это считается нормальным и никто уже давно не обращает на это внимание. Но называть такие огромные суммы, оправдывать их каким-то бредом, да еще и настаивать… Это уже верх наглости!

Можно было бы усыпить этих пьяниц и самой пройти через ворота, но тут не простая дверь, она поднимается каким-то механизмом, который включается стражниками наверху стены. Вряд ли они мне откроют без приказа стоящих внизу. Потому чтобы пройти, мне придется немного потерпеть этих болванов. Может, удастся договориться с ними… в город все равно нужно позарез, иначе следующие дни нам с Лео придется уподобиться Черту и щипать травку.

— Вам нужны проблемы с ведьмой? — спрашиваю не угрожающим, но многообещающим тоном. — Я заплачу, как везде принято, пропустите меня!

— Нам-то проблемы не нужны, потому мы тебя и не пускаем: устроишь беспорядки, а нам что? С нас и спросят! Мы иных колдунов и за деньги не пускаем, а тебя без оплаты тем более не пустим! — заявил смуглый стражник.

— Да ты еще подозрительная какая-то, вспыльчивая больно, — прищурился другой, оглядев меня с головы до ног своим склизким цепким взглядом.

Мне захотелось помыться и как можно быстрее.

— Если вы меня не пустите, я потребую сюда ваше начальство!

— Ага, ага! — засмеялся он. — Может, тебе еще и мэра привести? Али императора!? Ха-ха! Проваливай отсюда, императрица-нищебродка!

— Нет, постой! — возразил смуглый, с укоризной посмотрев на товарища. — Думаю, мы можем договориться с юной… особой, — он перевел взгляд на меня и заговорил таким вежливым и серьезным тоном, что я невольно прониклась к нему доверием просто потому, что он может так говорить. — Прости моего товарища, он перебрал с утра с вином. Нам как раз нужна помощь ведьмы. Ты поможешь нам, а мы тебе, что скажешь?