— Печально такое слышать…
— Это да, ты уж извини, что грустную новость тебе сообщила. Хотя… знаешь что, а у меня есть идея как тебе в этом деле помочь. У тебя же контракт на эти бельгийские прессы уже подписан?
— Больше того, я бельгийцам уже заплатила полмиллиона крон аванса, и теперь прессы эти лежат в ящиках в порту Гетеборга. Но ведь остальные деньги на их оплату появятся не ранее конца года… а я вообще не понимаю, зачем тебе эти прессы, ведь ты же химик…
— Делать баллоны высокого давления. При производстве кокса получаются кое-какие очень нужные мне газы, но в сварной баллон весом в сотню килограммов их влезает килограмма два, а баллон кованный — уже пять. Поэтому сейчас две трети этих газов просто сжигается… но мне это сильно не нравится. И не нравится, что деньги у меня на прессы появятся лишь к концу года, а с учетом их доставки, наладки и обучения рабочих производство нужных мне баллонов не начнется раньше следующего лета… причем не нравится это не только мне. Но если деньги есть у тебя… думаю, я смогу кое с кем поговорить…
— Пять миллионов крон… ну, допустим, что столько денег у меня есть. Но нужно будет обсудить условия предоставления тебе кредита…
— А тебе очень важно, где будет находиться твой завод по выпуску стиральных машин?
— Не очень. Я вообще его думала в Германии ставить, ведь там импорт готовой продукции очень сильно ограничен…
— Тогда предмет для разговора появляется, причем для разговора очень взаимовыгодного. Никакого кредита, ты просто покупаешь половину уже практически готового завода по выпуску таких машин. И сделанные на заводе машины сразу становятся шведскими! Понятно, что себестоимость машин от этого не уменьшится, да и забирать их ниже себестоимости тебе никто не даст — но ведь закон о пошлинах при выводе продукции концессионных предприятий никто вроде не отменял — а там максимальная пошлина не превышает процентов двадцати. Тогда у тебя машина в Хапаланде будет стоить примерно сто десять крон… а нужно ли платить пошлину при ввозе в Швецию шведской продукции, я не знаю…
— Интересно, а как наши таможенники догадаются, что возится именно шведская продукция? — ехидно поинтересовалась Фрея.
— Да хоть по названию! Надо придумать машинкам совершенно шведское название… Три Кронор не подойдет, король обидеться может, а вот «Три звезды»… Три ханор… а еще нужно эмблему компании правильную придумать…
Вера вытащила из ящика письменного стола карандаш, пару листков бумаги. И совершенно неожиданно для себя нарисовала на бумажке десять ромбиков, образовавших и три четырехлучевых звездочки.
— Вот, примерно так: картинка запоминающаяся, броская. И простая: я мужа попрошу, он штампы для такой эмблемы за день сделает. Он все равно для завода в Новгороде как раз станки и делает сейчас…
— Эмблема действительно неплохая, а вот ваше правительство согласится мне завод продать? И какие гарантии, что его Советы у меня не отберут через пару месяцев?
— Во-первых, не завод, а всего половинку завода. Во-вторых, кое-кого уже собираются больно бить за то, что по расчетам уже осенью стиральных машин будет производиться больше, чем народ их купить в состоянии. А этот кто-то знает, что через тебя мы втрое больше машин за рубеж продать сможем. И в состоянии понять, что на самом деле мы поможем тебе таким образом больше зарубежных рынков захватить, причем без ущерба для собственного производства. А гарантии… Я думаю, что гарантией может стать пункт о том, что ты в любой момент будешь иметь право завод нам… то есть свою долю в заводе, обратно Советскому Союзу продать за те же деньги, за которые его и купила. С потерей, конечно, права на сниженные пошлины, но ты же не дура!
— Звучит все это очень интересно…
— Ты где остановилась? У Фреи?
— В отеле, рядом с Красной площадью…
— Так договоримся: завтра часиков в шесть я к тебе в гости заеду… с готовым проектом контракта. И если там тебе все понравится, то мы его сразу и подпишем.
— А от СССР кто подписывать его будет? И когда?
— Я и подпишу. Потому что я работаю в том числе и первым заместителем председателя НТК и юридически право такие контракты подписывать имею. А если кто-то там посчитает, что контракт нам не годится… ну, мне настучат по голове, однако аннулировать его не смогут, все же Советский Союз по своим обязательствам, даже по самым идиотским, всегда отвечает…
— Отлично, значит завтра в шесть? Буду ждать…
Когда гости ушли, Вера подумала, что нарисованная ею эмблема в голове посему-то ассоциировалась с корейской компанией, производившей дешевую рисовую водку: бутылку такой с яркой этикеткой друзья мужу Веры Андреевны привезли с корейской войны. Но там эмблема была совершенно другая, и какая была связь между корейским производителем водки и стиральной машиной, Вера так и не поняла…
Вячеславу Михайловичу Иосиф Виссарионович не напрасно доверил самую трудную работу по развитию отношений с иностранными государствами: в этих делах Молотов разбирался отлично. И аппарат у него тоже был подготовлен великолепно, так что в пятницу вечером Марта, прочитав подготовленный Молотовым договор, поставила под ним свою подпись и сообщила Вере, что все шесть прессов не позднее утра понедельника отправятся по железной дороге в Советский Союз. И обещание свое выполнила, так что уже в среду эшелон со станками, переставленный на «русскую колею», побежал уже по советским железным дорогам в сторону Кургана. Там эти прессы действительно были нужны «еще вчера», хотя совсем даже не для производства баллонов высокого давления. То есть баллоны там тоже намечались к выпуску, но основным направлением производственной деятельности нового завода был выпуск корпусов артиллерийских снарядов.
Необходимость в которых окончательно прояснилась уже в следующий понедельник: девятнадцатого июня Германия ввела войска на территорию Польши. Причем «в этот раз» немцам даже не пришлось устраивать провокацию в Гляйвице: какая-то польская банда напала на поезд, в котором немцы везли очень приличную сумму денег в Данциг. Деньги они украли, убив при этом двоих немецких охранников, а Гитлер на следующее утро заявил, что о перевозке этих денег знали лишь польские правительственные чиновники, и именно они бандитов на поезд и натравили. В принципе, войны иногда начинались и по менее серьезным поводам, но тут поляки еще и добавили красочных мазков для полноты картины, ответив, что «немцы сами во всем виноваты». А все, что случилось после этого, у Веры удивления практически не вызвало. Кроме одной мелочи: в течение суток пограничные войска СССР на полькой границе были приведены в полную боевую готовность, к пограничникам были подтянуты сразу четыре дивизии КГБ — и граница была перекрыта наглухо: СССР не принимал никаких беженцев из Польши. А вот тех поляков, которые по каким-то причинам в этот момент оказались на территории СССР, немедленно депортировали…
Впрочем, и в этом ничего необычного не было: поляки себя давно уже выставили врагами Советского Союза, а всяких провокаций от «перебежчиков» дожидаться никто не желал. И не только от поляков: на территории СССР и немецких граждан нашлось чуть больше двадцати тысяч. Но их даже депортировать никто не стал, немцев просто «интернировали». Жестко интернировали, больше двух десятков немцев, которые интернироваться резко не пожелали, отделались, как охарактеризовала случившееся Вера, «легким летальным испугом».
— Почему «легким»? — удивился Лаврентий Павлович, который об этом Вере и рассказал.
— Потому что сразу померли, а не помучались в концлагере. Но уж тут ничего не поделать…
Лаврентий Павлович лишь головой покачал, услышав эту сентенцию, и вернулся к обсуждению проблемы, с которой он к Вере и пришел:
— Старуха, я все понимаю, и даже перепады твоего настроения игнорирую. Но ты все же попробуй сосредоточится и ответь: что нужно сделать, чтобы быстро, буквально в течение пары недель, увеличить производство бронежилетов?
