Вере очень понравилось то, что Ирсен не строил из себя «большого начальника», а просто старался решить любую возникшую проблему наиболее быстрым способом: ну, не нашлось переводчика, так зачем терять полдня и вытаскивать его из посольства, когда он и сам русский прекрасно знает? Еще ей понравилось и то, что молодой корейский вождь действительно думал о развитии страны и нуждах своих людей: в разговоре за обедом, последовавшим после экскурсии, он задавал Вере действительно серьезные вопросы. Например, не будет ли для людей вредно есть выращенные на сильно удобренных полях продукты:

— Мне рассказывали, что японцы во время оккупации страны удобряли рисовые поля какой-то химической солью, но рис получался… довольно горький. А у людей, которые потом ели этот рис, приключилась… болезнь.

В разных вариантах Вера Андреевна эту историю слышала (и читала) уже много раз, поэтому на вопрос корейца она ответила с широкой улыбкой:

— Это довольно известная история, но к удобрениям она отношения не имеет. Японцы по ошибке на поле высыпали не поташ, а глауберову соль. На одно-единственное поле, довольно небольшое. И высыпали ее там недостаточно для того, чтобы полностью погубить урожай, но достаточно, чтобы зерно стало горьким. А если учесть, что эту соль используют и как слабительное средство, то и причины якобы болезни понятны. А если использовать настоящие удобрения, при этом строго следя за тем, чтобы их в землю класть ровно столько, сколько нужно, то никакого вреда от собранных продуктов никому не будет.

— Спасибо за ответ. А вы можете нам помочь наладить производство таких удобрений? Товарищ Сталин сказал, что по всем вопросам, касающимся химии, надо к вам обращаться.

— Помочь, конечно, можем… но, боюсь, что в Корее удобрений, кроме азотных, произвести не получится: у вас нет ни залежей калийных солей, ни фосфоритов…

— Японцы удобряли поля рыбой… но у нас рыбы и людям не хватает.

— Из моря можно не одну только рыбу для таких целей доставать, к тому же у вас сейчас прекрасное море рядом.

— У нас сейчас ловят много рыбы, но все же еды людям не хватает — поэтому приходится прежде всего думать об увеличении урожаев в полях и на огородах. И если вы сможете поставлять нам какое-то количество этих удобрений до тех пор, пока мы сами не станем их производить…

— Я вам сейчас ничего пообещать не могу, но подумаю о том, что можно будет сделать. Потому что мы тоже заинтересованы в процветании дружеской Кореи…

СССР был в процветании не одной Кореи заинтересован. Советский Союз очень много сил и средств вкладывал в процветание Монголии (которая в обмен уже поставляла в СССР почти полтора миллиона тонн стали и уже очень заметные количества молибдена и меди, а так же мяса). Очень немаленькие средства вкладывались и в Маньчжурию, где урожаи зерна росли уже который год — и которая обеспечивала Советский Союз чуть ли не четвертью недорогой фаянсовой посуды и территории за Байкалом уже на сто процентов фаянсовой сантехникой.

В Маньчжурии основными сельхозкультурами были гаолян и чумиза — и оттуда в СССР уже с тридцать девятого года пошли серьезные поставки птицы (главным образом курятины) и свинины. Так что на Дальнем Востоке страны стало очень хорошо с мясом — но только там. Потому что для перевозки мяса нужны были в большом количестве вагоны-рефрижераторы, а их очень сильно не хватало и в европейской части страны. Поэтому (в том числе и поэтому) еще одной заботой Веры была организация производства мясных консервов, для которых не требовались ни металлические банки, ни даже стеклянные. С белой жестью в СССР было не особо хорошо, а возить стекло через всю страну оказывалось очень накладно. А предложения наладить выпуск мясных консервов в алюминиевых банках широкой поддержки в Госплане не нашло: страна занималась реализацией планов товарища Кржижановского и весь доступный алюминий уходил на изготовление проводов для ЛЭП. То есть его и авиаторам все же давали в достаточных количествах, а вот на все прочее… Даже Верин аргумент о том, что «алюминий из банок к нам вернется в виде вторсырья» никто не воспринял: для банок использовались алюминиевые сплавы, которые впоследствии ни для самолетов, ни для проводов уже не годились…

Поэтому и Верина кафедра в университете, и ее академический институт сейчас занимались единственной главной задачей: им предстояло запустить в Мукдене не позднее лета текущего года первую фабрику по выпуску мясных консервов в пластиковых пакетиках: ведь на производство такого упаковочного материала много алюминия не требовалось.

Такие консервы — для войск КГБ — уже на двух небольших фабриках выпускались, но Лаврентий Павлович поставил одно дополнительное (и очень серьезное) условие: никакого радиоактивного кобальта! То есть условие это было не особо и критичным, ведь лавсан до температуры ниже двухсот градусов практически не размягчался и уже расфасованное мясо прямо в пакетах можно было и в автоклавах нужное время продержать для полной стерилизации. Но, как всегда, мелкие мелочи столь благостную картину портили: при автоклавной стерилизации почему-то расходились сварные швы на каждом чуть ли не третьем пакетике…

Когда Вера в очередной раз за ужином пожаловалась на «свою несчастную жизнь», Катя, которая эту страшную историю слышала уже множество раз, высказала свое мнение:

— А может пакеты разваливаются потому что сок попадает на шов? У вас же, как я поняла, воздух из пакета полностью вытягивается, вот мясной сок края и пачкает…

— Пачкаем, но при заварке краев пакета там такое давление, причем в нужном направлении оно увеличивается, что любой сок мясной просто выжимается.

— Вер, а я понял, — в разговор влез и Витя, — тут дело в том, что вы новую установку сделали очень быстродействующей. На старых у вас пакет сначала зажимался, затем неторопливо из-под шва выжимались ненужные всякие составляющие…

— И что? Тут делается точено так же, просто немного побыстрее.

— А то, что раньше у вас сам пакет, пока происходило его сжатие, успевал прогреться. А сейчас в нем совершенно холодное содержимое — и прогрев закупоривающего шва происходит уже неравномерно: с одной стороны его консерва охлаждает, а с другой нет ничего.

— Но если шов греть дольше, то пакет просто весь расплавится.

— А вы его вообще не грейте. У нас в соседнем отделе сложные пластиковые детали, которые целиком отлить очень трудно, делают из нескольких простых частей, которые сваривают ультразвуком. При этом пластмасса внутри не греется вообще, а вот там, где две части с минимальным хотя бы зазором встречаются, от вибрации и трения возникает очень локальный нагрев, да такой, что любой пластик просто плавится. Но как только две части сплавляются вместе, все мгновенно охлаждается и получается вообще монолит. Может и вам так же попробовать?

— Так, а кто это у вас ультразвуком пластик варить догадался? Ты мне его завтра пальцем покажи: если у нас этот подход сработает, то парню минимум «Знак почета» светит… я с тобой с утра в институт поеду, потому что мне придется этого таланта с собой забрать… не физически, но он мне должен будет сделать заварочную часть упаковщика где-то за неделю максимум.

— А с чего такая срочность-то?

— С того, что солдат в окопе ждать не может, ему нужно быть сытым и сильным.

— Какой солдат? — немного испуганно спросила Катя.

— Советский. Наш, советский солдат…

Восьмое марта — это хотя и праздник, тем более «международный», но все же вполне себе день рабочий. Обычная рабочая суббота, но в сорок первом этот день стал рабочим все же не для всех. Решением правительства (а точнее, решением созданного осенью прошлого года ГКО) именно восьмого марта в Кремле состоялось награждение «особо отличившихся женщин» высокими правительственными наградами. Женщин в Кремле собралось почти восемь сотен, и награды им вручал буквально с утра и до вечера «всесоюзный староста»: ему по должности предполагалось этим заниматься.