— Вы, Лаврентий Павлович, неправильно вопрос ставите. Я же про заряды для снарядов не просто так в самом конце рассказала. Для меня важно то, что людям молоко… ну и газировку покупать удобнее станет, что затраты на доставку продуктов в магазины сократятся, что воровать торговцам станет сложнее, ведь молоко в бутылках они уже водой разбавить не смогут. Но что в мире творится, вы даже лучше меня знаете — и как в таких условиях не подумать, что нужно будет делать, если все же война начнется? Вот я и подумала — и подумала, как на военные рельсы подешевле да попроще перейти. Бутылочная форма стоит около тысячи рублей, на молокозаводе на крайний случай десяток сделали как раз под снаряды — но в цене всего завода это вообще не заметно…
— Понятно… то есть вообще непонятно: ты все время говоришь про ненастоящие деньги, а сама только деньги и считаешь!
— Деньги — это всего лишь мера учета овеществленного труда, и я именно труд и учитываю… по возможности.
— Да уж, учитываешь ты всё хорошо, очень даже хорошо. Тогда посоветуй: кого нам на должность главного учетчика назначить? Сама знаешь, Валериан уже совсем плох, врачи опасаются, что он даже до конца года…
— А у самих что, соображалка отсохла? Тут и думать нечего: Валентина Ильича. Сейчас в НТК четверть предприятий страны, чуть меньше трети сельского хозяйства — а промпродукции НТК выпускает больше половины, а уж в сельском хозяйстве… Товарищ Тихонов планы составлять умеет не хуже Куйбышева и Струмилина, а если ему еще передать аппарат Госплана…
— Хм, почему-то такая простая мысль нам даже в голову не приходила. Но не получится ли так, что после этого НТК, оставшись без такого руководителя, показатели не обрушит?
— С чего бы это? Валентин Ильич же не сам всеми предприятиями руководит, он только говорит, в какую сторону им развиваться — а там уже по Управлениям народ определяет, как эти ценные указания максимально эффективно претворить в жизнь. И, заметьте, направления развития он тоже не единолично придумывает, в НТК работает, если хотите, коллективный разум…
— Спасибо, мне твоя идея даже нравится. Обсудим, решим… последний вопрос: а когда ты новой музыкой народ одаришь? Серго вон давеча интересовался.
— Я вообще-то музыкой занимаюсь когда мне делать нечего, а сейчас дел у меня даже слишком много. Так что пусть Сережа сам музыку посочиняет, у него может и получиться. Только вы ему такое не советуйте, я думаю, что у него в точных науках больше получится: талант есть, и интерес к ним имеется. А вот музыкальный талант… научить человека играть на каком-то инструменте — дело простое, и полезное тоже: все же человек обученный лучше музыку понимать будет, а гармония в душе помогает и любую другую работу лучше делать. Но вот дать человеку именно талант — дело совершенно дохлое.
— Это ты верно заметила… Ладно, спасибо. А эти бутылки-то вообще мыть можно?
— Можно, хоть мылом, хоть даже щелочью. Вот только кипятить бутылки для стерилизации я бы не порекомендовала…
К празднику начал потихоньку проявляться эффект от введения платы за обучение. Вера Андреевна вообще-то запомнила некоторые результаты — но они касались главным образом высшего образования, а вот насчет того, что творилось в школах, она имела лишь самое общее представление. Ну а теперь все увидела своими глазами буквально «изнутри». Хотя бы потому, что поручение об обеспечении оборудованиям химкабинетов в школах с нее никто не снимал.
За неполные две недели число учащихся в старшей школе сократилось почти на десять процентов: те, кто осознал, что плату за старшие классы они не потянут, наперегонки стали забирать документы — ведь без них и на работу, хотя бы учеником, устроиться было нельзя — а люди сильно боялись, что «на всех мест на заводах не хватит». А еще больше люди боялись, что не хватит мест в ФЗУ — и это опасение имело под собой веские основания. А ведь выпускник ФЗУ после года обучения на производстве мог получить зарплату раза в полтора большую, чем проработавший год на том же заводе учеником. Просто потому, что заводской «ученик» — это на самом деле подсобный рабочий, которого к станкам особо никто и подпускать не станет, и научиться он за год ничему и не сможет…
По подсчетам товарища Струмилина, к следующему учебному году количество старшеклассников вообще должно было втрое сократиться, а вот что он не подсчитал, так это сокращение количества школьников вообще. Потому что довольно много кому — в особенности на «новых территориях» — правила предоставления детям образования сильно не понравились, и люди массово стали Советский Союз покидать. То есть далеко не все люди — однако НКИД как-то договорился с Джойнтом, и теперь, если за потенциального эмигранта иностранцы были готовы оплатить расходы на его содержание и заплатить за билеты… Правда и тут все было не так грустно, как предполагала поначалу Вера: из примерно пятидесяти тысяч вынужденных переселенцев из Польши, завербовавшихся в Приишимские степи на строительство канала, почти двадцать тысяч решила что от добра добра не ищут и никуда уезжать не стали. Что, впрочем, практически полностью «скомпенсировалось» массовым выездом большого числа «деятелей искусства». Последние, правда, начали валить из страну не из-за школьной реформы, просто договор НКИД с Джойнтом обеспечил им заметное упрощение всех необходимых процедур — а главной причиной такой эмиграции стало то, что новые законы в области авторских прав полностью пресекло им возможность жить на постоянные выплаты за давно проделанную работу. Да и за новые «творения» безумных гонораров вроде не предвиделось: даже если каким-то невероятным образом получилось бы изготовить многосоттысячный тираж, гонорар за такое издание все равно был сравним с зарплатой какого-нибудь инженера…
Однако Вера сочла, что в целом ситуация улучшается, ведь на предприятиях химпрома все проблемы с кадрами — по подсчетам того же Струмилина — должны были полностью исчезнуть уже к началу следующего лета. В том числе и потому, что на химических заводах даже понятие «ученичество» отсутствовало, а все желающие там поработать отправлялись или в полугодовое училище, или — гораздо чаще — в двухгодичный техникум. И училища с техникумами (иногда совсем небольшие, а иногда и рассчитанные на тысячи учащихся) имелись при каждом заводе…
Еще одним следствием школьной реформы стало существенное увеличение производства продукции легпрома, главным образом швейных изделий. Швейных-то фабрик давно уж в каждом втором городе понаставили — а «высвободившиеся» девочки, шить, как правило, уже умеющие, пошли работать швеями-мотористками на эти фабрики. Товарищи в правительстве этот момент тоже учли, по фабрикам нужные указания еще в середине октября разослали — и теперь чуть ли не половина этих фабрик начала работать в две смены. Тут, конечно, тоже проблем выявилось немало, ведь фабрикам не только швеи нужны, но и ткани с нитками и прочей бижутерией — но это были проблемы решаемые, ведь и ткацкие фабрики тоже стали быстро переходить на двух и даже на трехсменную работу. А у них с сырьем проблем уж точно не было: когда хлопок для производства пороха не требуется, то получается гораздо больше этого хлопка направить в текстильную промышленность. Да и о химических волокнах все же забывать не стоит…
А еще товарищ Молотов озаботился по поводу импорта разных тканей. Вот только чтобы обеспечить этот импорт, пришлось немного обездолить отечественных меломанов: почти весь тираж пластинок с новыми записями Вивальди и Бетховена был отправлен в Швецию (откуда они быстро разошлись по всей Европе). Иосиф Виссарионович поэтому даже выразился в том плане, что «можно было бы заранее выстроить еще пару пластиночных заводов» — но он и сам прекрасно понимал, что НТК делает все, что может. А обеспечивать фабрики сырьем на текущий момент было гораздо важнее… впрочем «музыкальный голод» слегка утолили выпуском гибких пластинок на лавсановой пленке: качество у них было, конечно, так себе, зато и стоили эти пластинки копейки (на самом деле их продавали по девяносто копеек в конверте буквально из газетной бумаги), а то, что они не стереофоническими были — так вообще плевать, у народа стереопроигрыватели редко водились…
