Последствия этого «мелкого музыкального хулиганства» начали проявляться еще до выхода даже пробного тиража пластинок: во Владимирском высшем музыкальном училище появилась новенькая кафедра перкуссии, а заведующей кафедрой была назначена Оля Миронова. Правда семнадцатилетняя девушка было воспротивилась назначению, но Вера ее быстро переубедила:
— Оля, ты на ударных играешь лучше всех в мире…
— Вы все же ошибаетесь…
— Не ошибаюсь: таких ударных установок никто в мире, кроме как на вашем заводе, не делает — поэтому нигде в мире и музыкантов, на них играть умеющих, нет, а Саша сказал, что ты играешь лучше всех на заводе и вообще во Владимире. Так что у тебя и выбора-то нет: нужно твои умения подрастающему поколению передавать. А то, что в семнадцать лет ты уже станешь профессором…
— Я в профессора не гожусь, я же только музыкальную школу окончила, а профессорам нужно и высшее образование…
— Ну вот ты, как заведующая кафедрой, сама себе это высшее образование и дашь. Быстро дашь, и мы тебя сразу профессором и назначим. А теперь, когда домой вернешься, подбери еще преподавателей: я думаю, что на первый курс можно… и нужно набрать человек двадцать музыкантов, не меньше. Мне только из подмосковных школ уже семь заявок на преподавателей перкуссии подали — а где их взять? В стране даже на литаврах играть умеет человек хорошо если сто, а преподавать из этой сотни меньше десятка могут. Я уже не говорю о маримбе…
— С маримбами на заводе дела не очень идут, розового дерева из Гондураса у нас хорошо если на пару инструментов хватит, а палисандровые — у них звук не такой. Да и палисандра у нас маловато. А стеклянные делать — там столько работы, стеклянная по цене получается просто невероятно дорогой… мы их только две штуки и сделали, но первую, мне кажется, еще несколько месяцев допиливать придется. Там же стекло на самом деле сошлифовывать по микронам приходится!
— Вот, видишь — ты уже работать завкафедрой начала. Вопрос с деревяшками мы решим, со стеклом… это пока пойдет по разряду выпендрежа, и нам еще разве что парочки для студий звукозаписи на всю страну хватит. Так что второе тебе задание, после, конечно, подбора преподавателей — расписать мне потребности в иностранных материалах, и чем скорее, тем лучше. Ну а третье — ищи учеников!
— Вот с учениками проблем точно не будет, — улыбнулась девушка, — только на заводе я помогаю ударную установку десятку парней осваивать… Но они сейчас по ученической мобилизации, как их в училище-то перевести?
— Придумаем как, это уже вопрос не твоего уровня…
Вопрос с будущими учащимися был точно не в компетенции семнадцатилетней девчонки, пусть даже и назначенной заведующей кафедрой в музыкальном училище. И даже не в компетенции зампреда НТК: страна твердо встала на мобилизационные рельсы и выпускники семилеток поголовно мобилизовывались в промышленность. Ну и в сельское хозяйство, конечно — а вариант избежать такой мобилизации был только один: идти учиться в школу-десятилетку. Что привело сразу же к серьезному перекосу в системе образования: десятилетки были буквально переполнены. Не хватало самих школьных зданий, не хватало учителей. И если со зданиями вопрос был в принципе решаемый в достаточно короткие сроки (только за прошедшее лето было выстроено чуть меньше десяти тысяч новых школ), то с учителями стало совсем уже грустно.
Вера, один раз уже через такую ситуацию прошедшая, на очередном заседании Комиссии НТК попросила Валентина Ильича «передать в правительство» ее предложения по решению проблемы. Проверенное временем решение, хотя об этом никто, кроме самой Веры, и не знал…
Верино предложение Валентин Ильич озвучил как раз на «музыкальных посиделках», и — к его удивлению — оно вызвало дружный смех Струмилина, Молотова и Сталина.
— Не пойму, что в этом смешного… — недовольно пробурчал он.
— Не смешного, а радостного, — все еще лыбясь во все тридцать два зуба, ответил ему Вячеслав Михайлович. — В кои-то веки мы смогли что-то умное придумать раньше Старухи!
— И что же вы придумали?
— Вот именно то, что ты нам и предложил от ее имени.
— Лично меня удивляет лишь то, что суммы оплаты она предложила точно такие же, как мы в постановление проставили, — заметил Станислав Густавович, — но мы эти суммы три месяца… четыре высчитывали, а она…
— А она, небось, больше года считала, — поспешил развеять удивление госплановца Иосиф Виссарионович, — что ей еще было делать, сидя дома с грудным младенцем? Вот и насчитала… и теперь я думаю, а не выгнать ли с работы никому теперь не нужного товарища Струмилина?
— Ну и выгоняй, — обиделся Станислав Густавович, — а я тогда устроюсь простым расчетчиком в плановый отдел Химического управления НТК.
— Не дорос ты еще, чтобы у Старухи расчетчиком работать, так что даже не надейся на столь быстрый карьерный рост, — рассмеялся уже Валентин Ильич. — Но вы меня порадовали: я-то думал, что вас придется еще пару месяцев уговаривать… а ситуация с рабочими в промышленности у нас сейчас действительно аховая.
— Не прибедняйся, — недовольно ответил ему Иосиф Виссарионович, — вполне терпимо у нас дела в промышленности идут. Ты летом уже какой, шестой тракторный завод запустил?
— И что? Только в НТК больше половины заводов в одну смену работают, да и то не в полную мощность! Рабочих заводам не хватает катастрофически, а школьники после семилетки стараются в десятилетку идти… кто работать-то станет? То есть если вы постановление свое примете, то, я хочу сказать, с рабочими полегче будет. А когда вы его принять-то собираетесь?
— Там еще немного его доработать нужно, но, думаю, уже в этом месяце мы его примем. Так что готовься уже с ноября пополнение на свои заводы принимать.
— Так изо всех сил готовимся! Одних ФЗУ уже тысячи три выстроили, в некоторых уже набор учащихся пошел. Только я вот до сих пор понять не могу, как это Старуха сумела их так дешево станками обеспечить…
— Не дешево, — отозвался Струмилин, — это только контрактные цены небольшими выглядят. Но у нее в контрактах за досрочное исполнение поставок немаленькие такие премии оговорены… вот немцы и стараются побыстрее все поставки провести. Хотя, если смотреть на реальные наши затраты, то да, цены на станки для ФЗУ получаются приемлемыми: расплачиваемся-то мы по сути отходами нашего химпрома — а сколько они у нас стоят, только Старуха, пожалуй, и знает…
— А Госплан что, даже этого не знает? — удивился Берия.
— Я же тебе говорил: она затраты по-своему считает, и по ее расчетам там все вообще гроши какие-то стоит.
— Кстати, про гроши: я, честно говоря, так и не понял, почему она считает, что каски эти — будь они неладны — недорогими получаются. Ведь как ни крути, пять с лишним тысяч…
— Ну ты уже надоел! Ладно, в последний раз объясняю. Мы, когда безналичные расходы учитываем, считаем, что рабочий при производстве средств производства нарабатывает столько же, сколько и рабочий-табуреточник. То есть… у нас соотношение тяжпрома с легпромом примерно девять к одному, а если с сельским хозяйством считать, то вообще почти двенадцать к одному, и станки и все прочее такой получаются у нас дорогими — если в безналичных деньгах считать. А она считает, что любой рабочий нарабатывает ровно на свою зарплату в наличных рублях — что и я считаю правильным — и у нее цены получаются в двенадцать раз меньше. Я бы тоже так считал, но вот директора в промышленности категорически такой метод не приемлют: одно дело отчитываться, что твой завод произвел продукции на десять миллионов, и другое — что на девятьсот тысяч… Так что если те же каски по ее методике оценивать, то она уже не пять тысяч стоит, а всего восемь сотен. И две трети от этой суммы — это цена напрасно сжигаемого на электростанциях угля! Но когда Глеб эту проблему решит…
— Я помню, ты уже говорил.
— А я вот раньше этого не слышал, — сообщил Иосиф Виссарионович. — Но я думаю, что… если ты считаешь способ Старухи верным, то мы на него и перейдем: нам же неважно, на сколько миллионов завод продукции произвел, нам важно, сколько штук этой продукции он изготовил. Слава, Валериан уже совсем плох, так что давай ты проект постановления о переходе на новую форму учета промпродукции составишь. Только, пожалуйста, без этих твоих финтифлюшек!
