Вроде все так, да, рассудочно я это понимаю, только от понимания собственной правоты ничуть не становится легче. Велико искушение вернуться и попросить прощения… непонятно за что, только бы сгладить! От акта самоуничижения меня отделяет лишь четкое понимание того, что так мы тоже далеко не уедем.

Всю дорогу повторяю как мантру: «Я ни в чем перед ним не виновата, я ни в чем перед ним не виновата!».

У дома помогаю Юльке выбраться из автокресла. Перчатки где-то в карманах, открываю металлическую дверь, а ее поверхность до того выстыла, что к ней примерзает кожа. Отрываю пальцы с легким шипением. В лифте дую на них и молюсь, чтобы хоть Костика не оказалось дома, но когда это мне так везло?

– Ой! А я забыла папину Валентинку! – спохватывается Юлька.

– Ничего, не расстраивайся, мы сейчас быстро новую сделаем, – заговорщицки шепчу я, стаскивая с мелкой комбинезончик. На звук из гостиной выходит Рожков и застывает, внимательно на нас глядя, подперев плечом стенку. В последнее время это его привычное поведение – молчать и вот так пялиться. Кто-то скажет, это лучше, чем если бы он, например, устраивал скандалы, но как по мне, это попахивает маньячеством. Дома я нахожусь в постоянном напряге. Даже когда его нет, я не могу расслабиться, ведь он может в любой момент появиться. Ключи-то у него есть.

– Не хочу новую! Хочу старую!

– Тогда надо было проследить за тем, чтобы ее забрать, – парирую я более жестко, чем обычно. Юлька, как совенок, обиженно хлопает глазами. – Может, все-таки нарисуем новую? Или папа останется без подарка?

– Нарисуем.

– С Валентином, папа!

– С Валентином, Юль. Рассказывай, сколько открыток получила в саду?

– А я сегодня в сад не ходила, – простодушно пожимает плечами Юлька. – Одну мне подарил Макс.

– А кто у нас Макс? Ты мне про него не рассказывала. Мне уже доставать ружье, чтобы отгонять от моей сладкой булочки кавалеров? – скалится, а Юлька, не понимая юмора, озадаченно сводит брови.

– Макс – мой друг. Сын дяди Ефрема.

Чуть подрагивая внутри, засовываю верхнюю одежду в шкаф. Затылком чувствую, что Рожков опять на меня пялится.

– Как интересно.

– Иди мой руки, а я пока поищу цветную бумагу, – натужно улыбаюсь.

Юлька послушно убегает в сторону ванной. Я шагаю к кухне, но Костик ловит меня на полпути:

– И давно наша дочь дружит с дауном Меринова?

– Он не даун. Обычный парень. Иногда, когда Юлька со мной, они пересекаются. Что-нибудь еще? Я хочу чая заварить.

– Только чая? А как же поесть после тяжелого рабочего дня?

– Я не голодна.

– А что так? Накормил кто-то?

Да что за день-то такой, а?!

– Кость, а ты на каком основании интересуешься? Мы разводимся. Разве нет? Не сегодня, так завтра подпишем бумажки и разойдемся как в море корабли. И ради Юльки, пожалуйста, давай это сделаем по-человечески. Оставь ты нам с дочкой квартиру, я выплачу твою часть, – повторяю в который раз. – Не веришь – я тебе напишу расписку.

– Дура ты, Вер. Приземленная дура. Копейки какие-то туда-сюда перекладываешь, считаешь...

– Я? Ну, знаешь! Если для тебя это копейки, подарил бы свою часть дочери. Так ведь нет, Кость. Выходит, не такие уж и копейки, да? Или ты тоже приземленный дурак?

Может, зря я, конечно, так говорю. Рожкову правда явно не по нраву. Но сколько можно меня оскорблять? Что за день сегодня?

– Я себе будущее на сто лет вперед обеспечил. Осталось лишь немного подождать. А ты еще локти будешь кусать. Одна. Потасканная и никому не нужная.

– Одной я не буду хотя бы потому, что у меня есть дочь.

– Ну, жизнь – штука сложная. Может, и дочери не станет.

Как раз этот момент Юлька выбирает, чтобы вернуться.

– Мам! У тебя почему еще ничего не готово?! – возмущается, подперев бока кулачками. А у меня внутри дрожь, а у меня в голове паника… Как только дочь не напугать?! Не задушить в объятьях? Слова Костика выбивают почву у меня из-под ног. Поселяют в душе предчувствие худшего. Понятно, что именно на это он и надеется, но все же! Это уже второй раз, когда он мне едва ли не прямо говорит о том, что может разлучить нас с Юлькой.

– Решила, что будет лучше сделать это вместе. Пойдем? – моргаю, поглубже заталкивая панику внутрь себя.

Одну несчастную открытку мастерим весь вечер. Юлькина фантазия разгулялась. И там, где задумывалось обычное сердце, вырезанное из бумаги, появились цветы и стрела.

Ближе к ночи от Ефрема приходит сообщение с прикрепленной к нему фотографией забытой Валентинки.

«Вы забыли».

«Ничего. Завтра заберу».

«Муженек не расстроится, оставшись без подарка?»

«Папа? Ты, наверное, хотел написать – папа».

Не желая знать, что Ефрем ответит мне на это сообщение, отключаю телефон. Укладываемся с Юлькой в кроватку. Костику даже в голову не пришло уступить мне взрослую спальню. Все, что мне оставалось – либо перебраться в гостиную, куда он в любой момент может зайти, либо к Юльке. Я выбрала последний вариант из-за пусть и хлипкого, но все же замка на двери.

Сон не идет. Маньячные взгляды Костика не добавляют аппетита за завтраком. Закидываю Юльку в садик и еду к Ефрему. Я успела полюбить его дом за то время, что здесь работаю. Теперь это даже работой нельзя назвать. Мне нравится поддерживать его в чистоте, я кайфую, готовя новые блюда для своих мальчиков, как их про себя зову, и даже глажка мне полюбилась. Потому что это какой-то особенный вид удовольствия – касаться одежды, которую он не сегодня так завтра наденет. И будет весь день носить… твои касания, получается.

Работу по дому я делаю на совесть, как для себя. С разрешения Ефрема в свободное время покупаю шторы, какие-то баночки-скляночки, коврики в ванную, обновляю постельное, ведь то, что Меринов купил сам, не выдерживает ни критики, ни испытания нашим сексом. В общем, навожу уют. И кайфую от того, что делаю жизнь Ефрема комфортней, пусть даже в таких мелочах. Забочусь о нем как могу. И все кажется, что это непременно расскажет ему о моих чувствах! Но нет. Меринов слеп. Меринов обиделся насмерть. Приезжаю утром – он уже уехал. Ухожу вечером – его еще нет. Разве можно быть настолько категоричным?! Я же все объяснила! И не в счет те сообщения, что он прислал на следующий день после ссоры:

«Ты можешь переехать ко мне».

«Вы», – уточняет вдогонку.

«Не можем, Ефрем. И ты знаешь почему».

И еще через день:

«Вот тут сдается квартира. Глянь. Я оплачу».

«Это очень далеко от детского сада. Придется ездить на другой конец города».

На это сообщение он ничего не ответил. Я написала:

«Подожди хотя бы до развода. Слушание уже в четверг».

И это сообщение Ефрем тоже оставил без ответа.

Четверга жду как чуда! Но заседание, как назло, переносят из-за болезни судьи.

Еду к Ефрему, а у самой глаза от отчаяния на мокром месте. Кажется, это все никогда не закончится. А ведь я не меньше его устала от этой неопределенности.

Как раз заканчиваю уборку в душевой, когда он заявляется. Мы не виделись практически десять дней. Я отбрасываю тряпку и, устав что-то из себя строить, шагаю впритык к нему и обвиваю руками шею.

– Что с разводом?

– Ничего, – лащусь носом. – Заседание перенесли.

Меринов застывает как изваяние в моих руках.

– То есть вы все еще живете вместе?

– Но ведь не потому, что я этого хочу! – психую я и со всем отчаянием, что во мне скопилось, со всей силой толкаю Ефрема в грудь. Его глаза темнеют. Сжимаются кулаки. Но мне плевать! Меня срывает напрочь! Я еще крепче в него вцепляюсь и впиваюсь в его губы… Я так скучала, боже мой. «А ты скучал?!» – немой вопрос в глазах. Этот гад молчит, будто не понимает, что я без его ответа подохну! И тогда я снова его толкаю. На этот раз гораздо сильнее. А потом еще, и еще, высвобождая бурлящие в груди возмущение и боль. Правда, Меринову довольно быстро надоедает мой концерт. Он за шкирку меня хватает и, встряхнув как котенка, рявкает:

– Какого хрена ты делаешь?!