— Тут еще кое-что есть, — наконец, выдавил Комаров. — Арзамасцев — ну, тот молодой следак… Парней сегодня опрашивал, которые с тем каталой залетным играли.

— И что?

— Один из них каталу прижал, заставил проигравшему деньги отдать, твоим именем козырял — люди слышали. Но он точно не из твоих. Я же бригаду Штыря всю знаю.

— И что думаешь? — хозяин рынка подался вперед, выражая заинтересованность. Пока еще легкую.

— Думаю, надо за этими парнями присмотреть, — ответил милиционер. — Странные они. Уверенно себя ведут, нагло даже. Как будто под крышей. Не перешел ли кто-то тебе дорогу, Вано.

— Вот и присмотри, Леша, выясни, — бандит потянулся за виноградинкой и отвернулся от Комарова, показывая, что тому пора.

Универмаг «Русь» даже по меркам наступившего нового времени считался крутым. В будущем его закроют за ненадобностью, потому что построят целую кучу новых торговых центров, а в здание переберется районный суд. Но здесь и сейчас это единственное место во всем городе, где можно купить практически все. Недаром сюда приезжают не только со всего Новокаменска, но и из района.

В детстве я очень любил этот магазин, потому что на второй этаж вели эскалаторы, как в московском метро. В столицу мы тоже сперва ездили часто — то на ВДНХ, то в зоопарк. Потом папа с мамой совершали туда рейды за колбасой, которой не было даже в ярославских магазинах. Добираться было не очень удобно — до Новокаменска не ходили прямые электрички, только с пересадками в Ярике. Альтернативой стали автобусы. И ближе к концу восьмидесятых они были настолько заполненными, что люди ездили в Москву стоя. Почти все — за той самой пресловутой колбасой.

Обо всем этом я вспоминал, пока мы бродили по универмагу в поисках парфюмерного. А точнее — нормального парфюмерного, потому что дорогих бутиков у нас еще не было, народ неплатежеспособный, зато хватало магазинчиков с товарами сомнительного происхождения. И продавался там не только забытый в будущем Dragon Noir, которым пахли в девяностые почти все мужики и даже подростки-школьники. Запах ядреный, от одежды фиг отстираешь. Нет, были там кроме ноунеймов еще и реплики известных брендов. Польские «Шанель» и турецкие «Кензо» –я был научен своей прошлой жизнью и спокойно проходил мимо «комков», где толпился народ, свято веривший в реальность поддельных духов. Дюс порывался затащить меня в парочку таких магазинчиков, но я качал головой и упрямо шел дальше. В итоге друг просто махнул рукой и покорно плелся следом. По дороге мы заглянули в парочку отделов электроники — хотел присмотреть себе плеер, но цены так агрессивно кусались, что мне нечем было ответить. Из адекватного по стоимости был разве что еще советский «Квазар», так называемый «стереофонический кассетный проигрыватель». Но купить я его смогу, пожалуй, только минимум с первой зарплаты на АРПе.

А вот и нормальная парфюмерия — не бог весть что, зато настоящая, а не та, которая остается на одежде бензиновыми пятнами, переставая пахнуть уже минут через пятнадцать. Или, наоборот, как тот же Dragon Noir, выветриваемая с огромным трудом. Нет, это пусть и уже не особо модное, зато по ГОСТу. Как в одной детской книжке, старина, а вот не старье. Классика. Прибалтийские «Дзинтарс», потом «Тет-а-тет» и «Сардоникс» от фабрики «Новая заря» — это для женщин. И наше, мужское — «Тройной», «Шипр», «Саша». Все от той же «Новой зари», кстати. Пожилая женщина, торговавшая всем этим парфюмом, поначалу удивилась нашему с Дюсом интересу, даже отвечала нехотя. Видимо, думала, что мы сейчас прозреем и, кривя носы, удалимся. Но мы с таким знанием и уверенностью нюхали пробники, что она прониклась. И даже сделала скидку, когда я назвал аромат «древесным», а не «отстойным». Кстати, оказывается, кроме «Саши» был еще «Паша», вот мы с Дюсом и прикупили себе вроде бы разные одеколоны.

— Пора, — я посмотрел на часы. — Спасибо!

— И вам спасибо, ребятки, приходите еще, девчонкам своим что-нибудь прикупите! — радостно проводила нас бабушка-продавщица.

— Обязательно! — улыбнулся я, и мы с Дюсом помчались к месту встречи.

Сначала понадеялись на автобус — добежали до остановки, обрадовались, что через пять минут должен подойти «второй», вот только… По расписанию они ходили последний раз году в восемьдесят девятом, максимум в девяностом. А сейчас — как бог на душу положит. Чертыхнувшись и насмешив своей наивностью людей на остановке, быстрым шагом направились вглубь деревянных кварталов, чтобы срезать путь и сэкономить время.

— Успеем, — выдохнул я, вновь посмотрев на часы и прикинув оставшееся расстояние. — Давай на ходу поодеколонимся… Э, э! Стой! Не надо так лить!

Пришлось остановиться, потому что Дюс на полном серьезе вылил своего «Паши» аж с пригоршню и собирался облиться им как простой водой… Заставил его сцедить, сколько получится, обратно в бутылек, остальное — что поделать! — на землю.

— Смотри, — говорил я. — Совсем немного берешь и на пульс, еще чуть-чуть на шею. Надо чтобы от тебя при движении веяло ароматом, а не таращило, как от железнодорожной цистерны.

— Так я ни разу же!.. — виновато разводил руками Дюс.

— Вот и учись, пока я жив, — улыбнулся я.

Мы посмеялись над его прыткостью, нашли неподалеку водную колонку — отмыть руки от остро пахнущего «Паши».

— Надо будет такой следаку подарить, — предложил друг.

— Зачем? — удивился я.

— Ну, как же… Паше — «Пашу».

Он засмеялся, довольный своей неуклюжей шуткой, и меня почему-то тоже пробрало. Не знаю, наверное, от хорошего настроения. Все-таки мы удачно сходили на шоппинг — прикупили цепь для Серегиного велика и нам по одеколону. Еще и хычынов поели. Жирных, сытных и невероятно вкусных.

— Давай, — сказал я, нажимая на рычаг.

Колонка загудела, спустя пару секунд выплеснув струю ледяной воды. Я не рассчитал, и во все стороны полетели брызги, чуть смягчил напор, поток ослаб. Дюс принялся отмывать руки, распространяя вокруг отчетливый аромат древесного «Паши».

Я заприметил старый, еще советских времен «лайфхак». Дощечка на веревочке — блокируешь ею рычаг колонки и спокойно набираешь воду, моешь руки или… Точно! Если уж попал в прошлое, надо брать все, что доставляло тебе удовольствие.

— Пить хочется! — сказал я, вставил дощечку, отрегулировал, чтобы струя была тонкой, и припал к леденящей искрящейся на солнце жидкости.

Когда говорят, что раньше вода была вкуснее, скромничают. Она была потрясающей! Не знаю, может, там и куча всяких примесей, я не химик. Ее еще называют «сырой» водой, и плевать. Потому что это вода, а не жидкость, ее напоминающая. Холоднющая, вкусная, освежающая. Пить хотелось бесконечно, невозможно оторваться.

— Дай-ка я теперь, — хохотнул Дюс, и я уступил ему заветный краник с амброзией.

Мы напились, и дальше движения были легкими и свободными, хотелось не идти, а лететь. Светило ясное летнее солнце, небесную синь разрезали редкие облака, легкий ветерок выдавал порции прохлады, когда мы слишком перегревались. Жизнь казалась по-настоящему райской, несмотря на то что на дворе стоял девяносто третий год, и вся жесть лихого периода была еще впереди. Хотя преступность уже зашкаливала, криминал приступил к дележу города, кого-то уже даже убили — расстреляли на выходе из кафе. Не помню, кто это был, какой-то забытый в будущем авторитет. Мне было все равно, потому что я снова был молод. Снова передо мной была вся жизнь. И огромная фора для бизнеса.

— Стоять!

Чужой голос донесся словно бы через вату. Или даже из какой-то другой реальности. Оборачиваться не хотелось.

— Стой! Сто-ой!

Голос недовольный, раздраженный. И явно обращаются к нам, теперь нет сомнений. Я остановился, Дюс тоже. Мы обернулись. К нам приближался тот самый парень, который крутился на рынке. Точно он — мешковатая одежда, неопрятный и с бегающими злыми глазками.

— Куда торопимся, чушпанье? — снова это отвратительное слово.

— Нам в разные стороны, — спокойно ответил я.