— Заливай новый раствор! — гремит у левого.

Ён мотает головой. Он старается дышать, вытирая рот рукавом защитного костюма, когда его спины касается лëгкий ветер. Он мог бы и не заметить его вовсе, но будучи сейчас в измождённом состоянии, тело реагирует на малейшие изменения вокруг. Инстинкт самосохранения срабатывает даже в век, когда ничего не должно угрожать. Уловить движение, тишайшее дуновение или дыхание в момент своей уязвимости — явление одновременно удивительное и пугающее.

Он резко выпрямляется и оглядывается. Только высокие стены и помойка. На повороте в соседний переулок виднеется ускользающая тень. Ён сперва не верит — померещилось, небось! — но на автомате следует за ней. Затем до ушей долетают тихие шаги. Кто-то удирает от него кошачьей поступью.

Ён бросается в погоню.

— Не стоит этого делать, — предостерегает Борд. — По крайней мере, в одиночку.

Ён не слушает. Если он увидит убегающего и если им окажется тот самый Майстер Диль, Ён сможет помочь в его поимке. Облагородит своë существование, приняв значительную роль в нашумевшем деле. Докажет, что тоже на что-то годится. Вот она — возможность, да ещё в гремучей смеси с пониманием того, что терять нечего.

Он едва успевает затормозить перед тупиком. Упустил. Кто бы ни пробежал мимо него, он во сто крат быстрее и ловчее. Ёну повезло, что он вообще заметил его присутствие.

Размышляя над тем, как доложить о призрачном бегуне и поверят ли ему, Ён забывает, что идёт по кровавой мешанине. От раздумий его пробуждает иная картина. В маленькой комнате, похожей на караоке-кабинку, у телевизора стоят все, кто находится на месте преступления.

Ён смотрит на экран и чуть не начинает ругаться. Утренняя молитва Великого Гао! Чтоб ему пусто было!

Однако что-то не так. Люди обычно восхищенно вздыхают, согласно кивают, шепча имя мессии. Сейчас зрители стоят как вкопанные и коллективно бледнеют.

Ён подходит ближе. Гао как всегда вещает о любви и понимании.

— Чего застыли? — спрашивает он в гробовом молчании.

— Я не была уверена, поэтому проверила по соцсетям… — ни с того ни с сего начинает оправдываться Лия. — Но там пишут то же самое… Почти вся сеть полегла. Люди в недоумении… Это… Это…

Ён снова смотрит на экран. Что такого они увидели, что повергло их в ужас?

— Это запись, — отвечает Диан. — Впервые за всё время молитв, это не прямая трансляция с Великим Гао. Нам поставили повтор…

Стены прилифтовой зоны Ён помнит до мельчайших неровностей. Дом, в котором он провёл детство, отличается от того, где он живёт сейчас. Его фасад не похож на унылую коробку с окнами-вырезами. Творение архитектурной мысли, в районе таких же шедевров, где на одном этаже располагаются две квартиры и нет узких, режущих комнаты на ряды коридоров.

Когда Ён приезжает на ужин, то на теле словно появляется рана. Его разрывает пополам, и он иногда проверяет, действительно ли цел. Эта очевидная граница между миром родителей и миром, в котором он существует теперь, проходит прямиком по нему. Стоя перед дверью, он машинально опирается на правую ногу. Кажется, под ней твёрдая земля. Левая же, наоборот, будто над обрывом. Если ступить на неё сильнее, то потеряешь равновесие и упадёшь.

Квартира напротив пустует. Господин Ширанья ни с кем не желает делить этаж, потому полностью его скупил. Просторные апартаменты достались Юну, однако старший сын не спешит использовать полученный на совершеннолетие подарок. Он беспрепятственно заходит в дверь, перед которой Ён топчется и гадает, когда ему наконец откроют. Так всегда. Сами назначают день и время, а затем заставляют ждать, хотя точно слышали дверной звонок.

— Не проверила мой запрос? — уточняет Ён, понимая, что проторчит у порога достаточно, чтобы покончить с одной из проблем.

— Я протестировала себя вдоль и поперёк, — заверяет Борд, — дважды, но не нашла никаких отклонений. И насчёт твоей новой дурной привычки…

— Странно, — Ён смотрит то на начищенный до блеска пол, то на свои пыльные ботинки. — На месте преступления я слышал помехи.

— Никакой ошибки нет, — повторяет Борд. — Возможно, ты был излишне эмоционален и тебе померещилось. Рекомендую записаться к специалисту.

— С больной головы на здоровую?

— Со мной всё в порядке. Я прошла тесты, — повторяет Борд. — Всё функционирует в пределах зелёной отметки. Никаких скачков и зависаний. Обрыва в сети тоже не было. А вот ты не проверялся с тех пор, как проходил комиссию для поступления на работу. И то, те вопросы явно были для галочки…

Ён ловит себя на том, что ухмыляется. Надо же! Ворчит, как будто в ней смешались возмущение и волнение. Жаль, что программа никогда не сможет по-настоящему испытать чувства. Жаль человеку, конечно; для машины это великая удача.

Где-то в глубине души Ён надеется, что дверь не откроется ни через минуту, ни через пять. Тогда он с чистой совестью развернётся и уйдёт. Однако его чаяниям не суждено сбыться. Только он отступает на шаг, чтобы исполнить задуманное, раздаётся щелчок внутреннего замка.

Ëн перебрасывает взгляд с пола на ноги встречающего. Мягкие тапки, носки с весëлым рисунком, оттянутые чашечки на штанах, старенький свитер — разве такое носят не милые и забавные люди? Улыбка на идеальном лице. Только мелкие морщины намекают, что человек напротив гораздо старше гостя. Глаза Ëна вот-вот должны встретиться с его глазами, но тот отворачивается и уходит вглубь квартиры, оставляя дверь открытой.

Новый замок Стали Вара щëлкает за спиной резко и чëтко. Господин Ширанья снова обновил систему безопасности. Перед выборами он особенно чуток к любой, пусть мало-мальски вероятной угрозе. И данные второго сына он не внëс, так что приложить руку и зайти, как если к себе домой, у Ëна не получится.

Коридор, вечно светлый даже без окон, заканчивается гостиной. В комнате размером больше, чем квартира Ёна, стоит огромный стол, до краёв набитый едой. Порадоваться бы богатому разнообразию, но попробовав её, Ён с неделю будет ощущать привкус химикатов в тех пайках, которыми он питается там, снаружи. Только-только привык к ним, и вот он — аромат настоящего мяса, который предвещает рвотные позывы от дешёвой пищи.

Дома ничего не меняется. Окна закрыты автоматическими жалюзи. Солнечный свет сюда не проникает. Однако цветы, которые выращивает госпожа Ширанья, прекрасно себя чувствуют и при искусственном. Ён отчётливо помнит случай, когда какое-то особо привередливое растение не хотело приживаться в месте без настоящего солнца, сколько бы хозяйка над ним ни пыхтела. В итоге она сдалась и со злости приказала выкинуть заморыша на помойку.

— Тебе свет мой не нравится? — проворчала она. — Ну пожалуйста-пожалуйста! Там другого тебе будет с лихвой!

Отправляясь в тот день на занятия, Ён видел, что над цветком никто не сжалился. Можно было поставить его рядом с баками или на тротуар. Но его швырнули, причём не попали в мусорку. Горшок раскололся, и растение валялось на дороге с поломанными ветками и остатками земли, которую успели потоптать и разнести на несколько метров. Ён отнёс его в ближайший парк и положил под дерево.

К его удивлению, цветок не просто прижился, он разросся и облагородился такими соцветиями, что люди, проходившие мимо, не могли не восхищаться. И всё бы хорошо, но госпожа Ширанья, которую дёрнуло пойти не своим обычным прогулочным маршрутом, а через парк, увидела куст и признала в нём выброшенное строптивое растение. Спокойным характером она не отличалась, потому поломала куст и заявила, вернувшись домой:

— Кто-то строит против меня козни! Какие же мерзкие у этого человека методы! Как смеет он пихать мне под нос мои же ошибки! Кто-то, кто знает, как сильно я не терплю поражений!

— Может, — заметил тогда Ён, — дело вовсе не в тебе. Может, кто-то просто перенёс засыхающее растение туда, где ему будет лучше. По доброте душевной.

— Что за чушь? — сильнее взбесилась госпожа Ширанья. — По доброте душевной? Не будь дураком! Никто в этом мире ничего не делает «по доброте душевной»! Никто! Ничего! Попомни мои слова!