Ён не успевает толком открыть дверцу, как незнакомец срывается с места и несётся прочь. Только вышитые белыми нитками на куртке крылья мелькают, когда их касается свет от направленного фонарика.

— Кто он?

— Мне не удалось установить связь, — отрапортовывает Борд.

— Получила блок при запросе подключиться?

— Я не смогла найти его сеть.

— Значит, точно нужно отловить! — шагает к Черничному переулку Ён. — Запроси подмогу!

— Уже, но из-за Долгого пути движение приостановлено.

А парень-то не дурак! Знал, что ничего ему не будет, потому и вёл себя нагло. Ён ускоряется, словно не преступника хочет поймать, а убежать от стыда за собственную глупость.

— Без подключенного устройства он не виден, — отрезвляет его Борд. — Даже дроны растерялись. Сейчас его не догнать. — Ён останавливается, но продолжает всматриваться в темноту переулка. — Надёжней будет вернуться подготовленными и выловить его. Он знал, куда бежать, значит не первый раз сюда приходит.

Ён хотел бы сам прийти к этим умозаключениям, и теперь, когда Борд управилась с анализом вперëд него, чувствует нешуточный укол зависти.

— Дожили, — протягивает он.

Борд не понимает его огорчения и, более того, не принимает его во внимание, чем сильно удружает.

Оставшееся время Долгого пути и дороги к участку Ён молчит. Борд его в этом поддерживает. В желудке покалывает от ожидания, что в попытках ободрения она вот-вот подключится к приёмнику и начнёт поиск раздражающих заводных песен. Однако обновление справляется на ура, в этот раз она правильно улавливает настроение.

Участок по-прежнему залит тяжёлым сплавом из тишины и покоя. Ён выгружает заказ на ближайший стол и направляется докладывать о нерадивом курильщике. Дело до этого однако не доходит.

— Совсем ума лишилась, — шепчет Диан. Че Баль громко выдыхает в знак согласия. Все, кроме Ёна, толпятся возле небольшого экрана. — Какого уровня в них информация? На эти байты точно небольшой райончик, вроде нашего, месяц можно было снабжать водой. А она что? Открыла информацию об измене своего мужа — как будто кроме неë кому-то важно, сколько бабёнок он жахает — и сделала еë общедоступной. Просто в утиль пустила. Свинорылый! — замечает он Ёна. — Куда крадёшься? К начальнику? Занят он сейчас. Звонок какой-то важный. Не отвлекай его. Вот чёрт! — цедит он сквозь зубы. — Вы только гляньте, как важничает! Будто планету спасла своими откровениями!

По телевизору идут дебаты. Онлайн трансляция с политиками, претендующими на пост следующего мэра. Ён, как видит, из-за чего поднялось негодование, тут же теряет интерес. Раздаёт булки и кофе, а сам садится за стол.

— Ширанья точно победит, — говорит Диан. — Я за него буду голосовать. Эта дамочка на полном серьёзно полагает, что кто-то поддержит стерилизацию, за которую она ратует?

— По мне так вполне закономерное предложение, — отзывается Лия. — Позволяет наверняка иметь лишь одного ребёнка. А не как у еë муженька, трое и все от разных. Для кого-то ребёнок получается первым, а для кого-то — нет. Честно ли это? И как его тогда записывать в документы. Перворожденный он или нет?

— А что если единственный ребёнок, например, умрёт? — отпивает из одноразового термостакана Че Баль и сперва удивлённо смотрит на него, а затем озирается по сторонам. Он видит Ёна только сейчас и перестаёт ёрзать. — Иного, считай, уже не заведёшь. Да и мало ли чего может случиться!

— Человечество эти личные трагедии как-нибудь переживёт, — отмахивается Лия. — Если не понимаешь, лучше молчи! Не хватает тебе осознанности. Тоже небось боишься за неё голосовать, потому что не сможешь тогда от жёнушки своей гулять. И вообще ничего не сможешь!

— С чего решила, что только мы этим грешим? — Диан отпускает хмурость со своего лица. Вместе с ней уходит и внезапная бледность. — На прошлом участке, где я работал, муж убил свою жену, когда узнал, что она не от него родила.

— Пожалела бы, да некого, — холодно отвечает Лия.

— А с ребёнком что? — уточняет Ён. — В приют отдали?

— Естественно, — глядит на него Диан. — Кому такой позор нужен?

Когда чего-то становится много, то это что-то приобретает статус мусора. Даже если и выкинешь, не убудет. Ёна с детства учили, что такая участь грозит только вещам. Но чем чаще он выходил на улицу и общался с окружающими его людьми, тем больше понимал, что это не так.

— У человека есть естественные, базовые инстинкты, — умничает Че Баль. — Они достались от природы и если их выкорчевать, то человек самим собой не будет. А она прямо сейчас, на дебатах, клянётся, что если выберут еë, то она один из них — размножение — сделает практически незаконным. Это ж против природы, считай, пойдём.

— Штрафы же ввели, — Лия скрещивает руки на груди.

— Сравнила тоже, — ухмыляется он, — штрафы и стерилизацию. Итак большая часть не знает, что такое иметь брата или сестру. Кстати, каково это? — Они словно по указке поворачиваются к Ёну. — Свинорылый, может, сейчас-то расскажешь! Узнаем хоть, какого выбора нас лишают.

Выражение «свинорылый» давно должно было стать комплиментом. Свинина сейчас тот ещё деликатес, между прочим. Тем не менее, старое значение сильно засело в умах людей. Каким бы драгоценным ни было натуральное мясо, слышать в свой адрес, что у тебя свиная морда, неприятно.

— А каково — не иметь? — спрашивает Ён.

Че Баль пожимает плечами и поворачивается обратно к экрану. Другие повторяют за ним.

— Он ведь тебя на пять минут всего старше? — спрашивает Диан. Ён кивает им в спины. — Вот она, конкуренция в деле. Ещë не родился, а уже нужно бороться за место. — Он снова глядит на Ёна. — Да не потей ты так! Чай не допрос с пытками учинили! Просто думаю, как же он, должно быть, ненавидит тебя. Вы же, получается, близнецы? — Ён кивает в очередной раз. — Однояйцевые? Тогда точно ненавидит, — соглашается он сам с собой. — Ты ж буквально его лицо до операции. Все, кто с вами обоими знаком, знают и видят то, что он пытается скрыть и забыть, как страшный сон.

— А ты бы своего ненавидел? — Ёну действительно интересно, потому вопрос звучит громко и уверенно.

Диан вздрагивает, то ли не ожидая от него подобной прыткости, то ли по каким-то личным причинам.

Для Диана лицо наверняка будет важнее. Ён не раз слышал шепотки в участке. Стоило Диану отвернуться от сослуживцев или отойти куда, моментально начинались обсуждения одного не то чтобы странного, но всё-таки подозрительного слуха. Мол, родители начали переделывать ему лицо в детстве. Кто знает, может, к зрелости его черты выровнялись бы. Именно поэтому частенько ребёнка не трогают, ждут когда каждая частичка его тела сформируется окончательно, а лицо исправится и станет куда приятнее. Случаи бывали, так что Диан вполне мог надеяться. Теперь-то никто и никогда не узнает, вдруг по итогу он вырос бы в носителя истинной красоты.

Родители Диана обновляли ему лицо каждый год, поскольку оно росло и менялось вместе с остальным телом. Закрепить черты, разумеется, не получалось. А, выросши, он привык к ежегодным изменениям и сам заказывает себе новые внешности.

Правда ли то, что Диан перекраивает лицо как по расписанию, Ён пока не знает, равно как и не знает, с чего зародился этот слух. Он пришёл в участок от силы полгода назад, Диан перевёлся тоже сравнительно недавно.

— Чего слетелись перед телевизором, словно мухи! — Начальник Пон выскакивает из кабинета, будто остро нуждается в уборной. — Вызов! Лия, Диан и… — Он печально глядит на Ёна. — Ты тоже! Собирайтесь! Я поеду с вами! Че Баль! Чтоб не отлынивал здесь, пока один!

Взбадривается только Ён.

— До конца смены всего ничего осталось, — ноет Лия. — Может, пожалеешь нас?

— Нет! — Син Тэ Пон стоит у входной двери. Когда он успел пересечь помещение и натянуть куртку из мятой искусственной кожи, никто не замечает. — Торгуетесь со мной? Ноги в руки — и вперëд!

— Где хоть? — Диан берëт карточку от служебной машины со стола Ёна.

— В ночном клубе.