На утро Ён допытывается у Диля:

— Диан жив? — Только Диль совершенно его не понимает. Тогда он уточняет: — Второй полицейский…

Затянутое замешательство в его взгляде заставляет Ёна отступиться. Правильно, стольких перебил! Ещё бы каждого помнил!

Сейчас Ён, пришедший в себя от ночных метаний, буравит взглядом очередные поджаренные тушки крыс, но не притрагивается к ним.

— Ты ничего не ешь, — замечает Врач нелюбовь Ёна к местной кухне.

— Когда будет еда, обязательно набью желудок под завязку.

Мало ли что намешано в дряни, которой его потчуют. Мало ли на чём она выросла.

— Пускай морит себя, сколько пожелает, — появляется на пороге Диль. — Как проголосопанится, всё, что дадут, сметёт.

Ён закатывает глаза. Нашёлся тут знаток жизни!

— Ты сегодня быстро, — встречает его приветственным кивком Врач.

Ён потерялся во времени, но, кажется, не прошло и двух часов с тех пор, как Диль отправился в город.

— Ложная тревога! — тот, тихонько звеня, проходит вглубь кабинета и бухается на кушетку. Не снимая пыльных ботинок, он растягивается на ней во всю длину и тяжко вздыхает.

— Что за стенами? — Врач задаёт этот вопрос всякий раз, когда Диль возвращается..

— Там все с ума сходят в попытках скопировать Гао, — отвечает тот без охоты. — Целая культура подражания!

— Всего за три дня, — качает головой Врач и достаёт пачку из кармана. Зубами прикусывает фильтр и шепелявит, удерживая сигарету во рту и не желая её уронить. Стоит она недёшево. Как минимум одну почку — эту пачку Врач взял в уплату операции, которую делал утром. — Стали бы они так мракобесить, узнай, что он на самом деле такая же безродная шавка, как и мы?

Диль зло косится на него:

— Я и так здесь редко, а тебе прям неймётся делать это при мне?

Врач вытаскивает сигарету изо рта и, опустив голову, словно впервые нашкодивший сопляк, кладёт её обратно в пачку.

— Прости, — говорит он тоном, будто совершил непростительный проступок.

— Синь Гао[1], — тут же забывает о своей злости Диль, — так движение прозвали. — Он ловко поднимается и садится на край кушетки. — Слово уже нарицательным стало! Теперь так называется ну… ягнение, когда кто-то пытается повторить за другим то, на что у него не хватает навыков или таланта. А самих таких людей — синями. — Он хмыкает.

— Что смешного? — Ён не разделяет его веселья.

Мир превращается в невесть что, и он может остановить разрушение, отдав дурацкую флешку в правильные руки, но вместо этого прозябает на городском отшибе, оставаясь в живых лишь по милости не пойми кого.

Диль корчит рожу и пожимает плечами, а после продолжает:

— Тебе вообще лучше в город не соваться! Из-за тебя хотят вернуть смертную казнь, — и присвистывает, отдавая дань притворного уважения.

— А что говорят про волю Гао? — Ён надеется услышать иное, и когда его ожидания не оправдываются, искренне удивлён и никак не возьмёт в толк, когда всё пошло наперекосяк. Неужели его решили сделать козлом отпущения? А как же честь участка, за которую печётся Син Тэ Пон? Как же хоть какие-то доказательства его присутствия на месте преступления? Его же там явно не было. Одной встречи на улице разве достаточно, чтобы заклеймить его убийцей?

— Что ты хитростью выманил её у бедняги Гао, убил его, а затем послал её сам себе по почте, чтобы не только стать известным полицейским, раскрывшему дело века, но и вроде как последователем мессии, ведь волю-то он тебе оставил.

— И зачем мне так мудрить?

— Влияние? — опережает Диля Врач. — Люди частенько думают о других то, что видят в себе. И неважно, — подмигивает он Ёну, — в черте города они живут или за серой стеной.

Диль подскакивает и, тихонько звеня, направляется к выходу.

— Уже? — удивляется Врач. — Я не проверил твои раны.

— Сами заживут, — отмахивается Диль. — Этот дурундук теперь часто покидает здание, — жалуется он. — Но его по-прежнему нереально выловить. Он как будто знает наперёд, что я собираюсь делать. Может, среди нас шпийон? — Ещё не договорил, а взгляд уже нацеливает на Ёна.

— Скажи мне, о ком речь, и я отвечу, так ли это. — Ён слегка склоняет голову, таким образом прощаясь с Дилем и заканчивая неприятный разговор.

— У, какие мы цари, — морщится тот и пропадает в дверях.

— Мне кажется, — то ли растерян, то ли испуган за своё психическое состояние Врач, — или он звенит? — При Диле он своего замешательства не показывает, потому Ён, знающий их от силы пару суток, считает нормальными, по крайне мере для этой шайки, звенящие шаги Диля. — Уже который день… — Ён кивает, чем придаёт ему уверенности. — И никак это не исправляет? Что он опять натворил? Почему у него всё время что-то не так? Как он собирается выслеживать кого-то, когда его за версту слышно? Диль! — Но того уже и след простыл.

Ёна меньше всего сейчас волнует, что кто-то звенит. Большую часть его мыслей занимает вопрос, как Диль получает указания от Деда? Ведь на нём нет Борд, которая могла бы служить источником связи. Да и сети здесь нет, чтобы работал хоть какой-то прибор, передающий информацию. Ён просто видит, как Диль вдруг по середине разговора собирается и уходит. Они передают друг другу сообщения как-то иначе?

Вечером третьего дня Диль врывается в кабинет в особо приятном расположении духа. Ещё и закидывает что-то в рот из пакетика, что загадочно мнёт в руках. Нечто громко хрустит, попадая ему на новенькие зубы.

— Был сегодня в Яблоневом саду, — мечтательно тянет он. — Тётка Ни Дай, вот, угостила тремя… — Он достаёт яблоки, но затем щурится на Ёна и убирает одно обратно в поясной мешочек. Застёжка звенит, ударяясь о причудливый брелок, так же звонко, как и голос Диля. — Два яблока. Смотри не подавись, Врач.

Врач смотрит на Ёна, молча предлагая ему угощение, однако Диль на удивление быстро соображает:

— Да не переводи ты на его еду! Откусит и выплюнет. Чего так сильно пчелишься? Он всё равно только нос воротит! Такие, как он, ничего не ценят! Смотри, что покажу! Будешь? — он хитро улыбается, протягивая Ёну подозрительный пакет.

— А что это? — Ён, конечно, есть не будет, но на всякий случай надо убедиться, что не отказался от чего-то достойного.

— Сушёные тараканы, — с гордостью сообщает Диль.

Ён не удивлён. Его ожидания всецело оправданы.

— Часто такими деликатесами балуетесь? — спрашивает он у Врача.

Тому нечего ответить, зато Дилю непременно есть что сказать:

— Конечно, нет. Отлови их, потом пожарь! Думаешь легко? — В его голосе Ён улавливает нотки снисхождения. Правильно! Что он, Ён, понимает? — Специально для меня приготовили!

— Тогда не смею тебя объедать, — понимающе кивает Ён.

Диль смотрит на Врача взглядом: «Видал? Что я говорил!» Того его дешёвый трюк не убеждает. Наоборот, он тоскливо мотает головой и кладёт одно из двух яблок ближе к Ёну.

— И чего такой довольный? — берёт его Ён. — Приятно подобную грязь жрать?

— А чего грустить, когда есть что пожевать? — щетинится Диль. — Ты тут пасть-то свою особо не разевай! Будь рад тому, что дают! Место… это… своё знай! — Ён оставляет его животные замашки без внимания. — Ух, — злится тот. — Ну, когда его уже можно будет разорвать на мелкие-примелкие кусочки? — жалуется он Врачу. — Совсем ведь обнаглел?

Врач тоже не особо замечает его хищные порывы. Откусывает от яблока и хмурится:

— Разве им уже подошёл срок? Яблони вроде недавно отцвели.

В воображении Ёна тут же разрастаются сотни гектар цветущих деревьев. Ходить по такому лесу, не переходить! Вот бы прогуляться до тех мест! Конечно, он сюда не в отпуск приехал, но зачем зазря возможность упускать?

— Не, эти из запасов, — объясняет Диль.

— За какие же заслуги?

— К тётке Ни Дай, к её девицам — к ней-то самой чего — повадился какой-то подлец. Попортил ей товар, вот она меня и попросила разобраться.

Врач понимающего кивает, а вот Ён никак не возьмёт в толк, о чём этот юродивый толдычит.