В октябре одна тысяча девятисотого синьор Эмилио проснулся в старом домике в пригороде Милана с больной плешивой головой, долгами и драгоценной скрипкой. Две его жены дрались за ошметки разодранной оливковой рощицы, дочери торопились выскочить замуж и требовали приданого, единственный сын не желал учиться, предпочитая сесть батюшке на шею и болтать ногами до самой старости. Все. Синьор Ферробоски поплескал в лицо тепловатой вчерашней водой из умывальника, поискал чистый воротничок, не нашел, плюнул и нацепил сюртук прямо на голую шею. Насыпая кофейную труху в турку, он еще раз взвесил неулыбчивое настоящее, сравнил с блестящим прошлым и приоткрыл ширму над безотрадным будущим. Дальше тянуть некуда и незачем.

Утро не обещало дождя, спелые сады призывно булькали падавшими на землю грушами, запах изобилия и гниения дразнил крылатые ноздри, солнце грело макушку под старой коричневой шляпой. Синьор Ферробоски собрал себе поесть – сыр, кусок лепешки и горсть сушеных слив, сощурившись, посмотрел на дымчатую даль, обещавшую в юности так много, а давшую в итоге совсем незначительно, сложил перекус в узелок, подумал, вытащил из чулана скрипку, завернул в старый плащ и двинулся пешком в город. У него имелся на примете покупатель, старый граф из Ментона, кто хотел пополнить коллекцию. Тот уже не первый год бомбардировал письмами и вот приехал лично. Значит, дела у него плезирные, обильно сдобренные золотым маслицем. Толстосума надлежало пощупать, а со скрипкой не церемониться, за двести пятьдесят лет, кроме расходов на хранение, она не принесла никакой прибыли.

К обеду над городом нежданно-негаданно собрались тучи, забухтели грозными голосами. Синьор Эмилио уже добрел до отеля, где остановился граф, попросил доложить о себе, но его милость изволили беседовать с виноторговцем, пришлось притулиться в холле и ждать. Портье ввиду неказистого сюртука и обветшалых сапог военного образца разговаривал надменно, сначала взвешивал каждое слово на оттопыренной губе и лишь потом ронял поверх головы просителя.

Синьор Ферробоски заказал стакан самого дешевого вина и сел к окну считать слезинки дождя на стекле. За соседним столиком усаживалось пить кофей нарядное семейство в неподобающе теплых одеждах. Мадам повесила на ручку кресла подбитую мехом пелерину, сыновья держали на весу суконные пальто, а муж – шинель с золотыми погонами. Эмилио прищурился и разглядел на эполетах двуглавого орла – русские. Они бегло и восторженно говорили по-французски об Амвросианской базилике и Кастелло Сфорцеско. Понятно, путешественники приехали выгулять свою любознательность.

– А когда мы сходим на концерт? – прозвенел юношеский тенор. – Непременно надо послушать Фрица Крейслера, maman, рара. Он играет на Гварнери и Страдивари, нельзя упускать редкий шанс!

– Конечно, mon cher, сходим, послушаем. – В голосе отца слышалось снисходительное недовольство, казалось, он не разделял сыновнего восторга, но матушка вступилась за отпрыска.

– Мишель, не обижай Сэмми.

– Я не хочу. – Младший из братьев, ерепенистый подросток, воинственно задрал подбородок. – Лучше в Ла Скала.

– Гарри, уймись. В Ла Скала тоже непременно сходим, а сейчас нас ждет баронесса на чай, где вы оба должны себя учтиво вести.

– А может быть, нам купить в Италии хорошую скрипку? – Старший сын смотрел, не отрываясь, на бережно усаженный на кресло плащ соседа-оборванца. Разглядел, глазастый русенок.

– Фи, Сэмми, это невоспитанно. – Мать проследила за его взглядом и одернула.

– Отчего же, мадам? – вступил в беседу синьор Эмилио. – В Италии действительно лучшие скрипки в мире. Вы не прогадаете, если купите здесь инструмент для своего сына. Вы музыкант, месье? Ах, простите, забыл представиться. – Он назвал свое имя, галантно поклонился и добавил: – Из Кремоны, родины великих скрипичных мастеров.

– Неужели, синьор? – Арсений раскрыл рот и восторженно уставился на испитое лицо Ферробоски.

– Да. В самом деле. И даже имею кое-какие родственные связи с домом Страдивари. Синьор Эмилио пустился в долгий рассказ о своих корнях. Русский полковник пододвинул кресло, освобождая новому знакомому место за их столиком, заказал кофе и пирожных.

Взгляды перекочевали от плаксивого окна к словоохотливому соседу, тот сыпал превосходными степенями сравнения, расписывал мастерские Амати и Гварнери, но больше всего, конечно, Страдивари. Святая Мадонна не зря привела его сегодня в этот начищенный холл. Может быть, все получится: вон как глядит старший сын русских богачей, глаза так и горят синим огнем, яркие, как гиацинт весной.

– M aman, заедем в Кремону, – выдохнул Арсений, допивая остывший кофе, – умоляю.

– Нет, mon ami, никак не получится. Нас ждут в Ницце на юбилей к третьему ноября. Прости.

– Вы можете подыскать инструмент и в Милане, – синьор Эмилио искренне пожалел поклонника сладкоголосых виолин, – и весьма недурной. У меня самого есть скрипка на продажу. Но ее автор – великий Страдивари, поэтому цена немалая.

– Это она? – Бесцеремонный Гарри приподнял край плаща и уставился на черный футляр.

– Да. Она… Ну, мне пора, мои друзья, надеюсь, ваше пребывание в Италии окажется незабываемым. – Синьор Эмилио начал прощаться. Пора бы графу освободиться, скрипка заждалась.

– Насколько дорогая? – молчавший до этого полковник приподнял скептически бровь, его супруга насторожилась, пышная грудь замерла под кружевами.

– Граф Рей ждет меня, господа, – вкрадчиво понизил голос синьор Эмилио, – он давно приценивался к моей скрипке. Его милость собирает коллекцию старинных музыкальных инструментов, моя красавица станет ее бриллиантом.

– Так насколько дорогая? – Полковник его, казалось, не слышал.

– Граф Рей хочет заплатить за нее четыре тысячи франков. – Ферробоски врал, на самом деле речь шла всего о двух тысячах.

– Это целая тысяча рублей, – Корниевский недовольно скривил губы. – Сенюшка, нам нет резону тратить целое состояние на скрипочку.

– Э то копеечная цена, – зашептал Арсений, – в Париже недавно продали скрипку за двадцать тысяч франков. Я читал в журнале.

– А что, если я вам предложу пятьсот рублей? – Михаил Аркадьевич не зря слыл крепким хозяином, он с полувзгляда разгадал хитрость кремонца и теперь уже хотел торговаться. Пусть не выгорит эта скрипочка, нет разницы – надо вывести пройдоху на чистую воду и показать сыновьям, как ведутся нечистоплотные дела.

– Пожалуй, я пойду по своим делам. Благодарю за кофе и за компанию, – откланялся Эмилио, – и надо еще уточнить, действительно ли банковский курс рубля равен четырем франкам.

– Постойте, – мадам все же не утерпела, – а где гарантии, что это именно Страдивари?

– Клеймо мастера стоит на ней, и вы можете зайти к экспертам, каким только пожелаете, хоть в России, хоть в Италии.

– Семьсот рублей, – отрезал полковник, – хочу сделать сыну подарок на именины.

– Самое меньшее – тысяча. Мне граф Рей столько дает.

На вырученные деньги сеньор Ферробоски уехал в Верону, купил лавочку и стал торговать сладостями. Дело неожиданно пошло, закружевилось прибылями, зацвело шуршащими лирами. Через два года его отыскала брошенная жена, пристроившая дочерей замуж без приданого, преуспевающая чета благостно дожила свой век, не обращая внимания на бушевавшие вокруг грозы и благословляя дальнего родственника, прикарманившего одну из скрипок трудолюбивого зятя.

Арсений Корниевский окончил Санкт-Петербургскую консерваторию и намеревался продолжить обучение в Вене, он выступал со своим инструментом перед самыми взыскательными слушателями, любил музыку больше жизни и мечтал о европейской славе. Скрипка Страдивари, купленная за тысячу рублей у случайного знакомого в миланском отеле, оказалась подлинной, что подтвердили знатоки сначала в Милане, а потом и в России. В те времена про талантливые подделки еще не знали, эта отрасль начала процветать позже. Многие музыканты завидовали Сэмми, некоторые пытались перекупить инструмент со знатным клеймом, но он не уступал. Он сам ее любил, и родители наконец поверили, что вложение это не пустопорожнее, не придуманный для доверчивых павлинов миф и не причуда. Карьера музыканта вроде бы складывалась, империалистическая война не больно повлияла на грезы, навеянные каприсами Паганини и фугами Баха. Мечты разбил исторический залп крейсера «Авроры».