— Ладно, говорит она удовлетворенно. — Мне пора идти.

— Могу я пригласить тебя куда-нибудь? Быстро спрашиваю я. — На свидание?

— Конечно, я бы этого хотела.

Я держу телефон в руке еще долго после того, как она уже ушла на работу, как будто я держу частичку ее, что — то, что поможет мне продержаться, пока я не смогу держать ее в своих объятиях — по-настоящему.

Я выбираю высококлассный итальянский ресторан, в котором для нашего свидания требуется блейзер. Я чувствую себя легкомысленным подростком, совершающим смехотворно короткий путь от моего крыльца до ее двери.

Татум открывает дверь прежде, чем я успеваю поднять руку, чтобы постучать, одетая в желтый сарафан в черный горошек под черным укороченным свитером, черные туфли на массивных каблуках и белые носки. Она великолепная модель в стиле пин-ап.

— Это для меня? спрашивает она, широко раскрыв глаза, когда рассматривает букет роз на длинных стеблях, который я держу в руках.

— Конечно. Я передаю их ей, и она зарывается лицом в мягкие лепестки, вдыхая их аромат.

— Большое спасибо, говорит она. — Они прелестны.

— Ты тоже.

— Это Лукас? Нина зовет изнутри.

Татум добродушно закатывает глаза. — Да, Нина.

— Что ж, пусть он войдет и поздоровается!

Татум со вздохом отступает назад и широко распахивает дверь. Я вхожу внутрь, ерошу пальцами волосы, прежде чем пройти вглубь квартиры. Из кухни появляется Нина в развевающемся красном кимоно, одной рукой она нежно обнимает Марцелла.

— Ну, привет, мистер, говорит она. Я встречаю ее на полпути, когда она наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку.

— Приятно снова тебя видеть, говорю я Нине, прежде чем обратиться к геккону. — И тебе тоже, приятель.

— Марцеллус борется с линькой, объясняет Татум, ставя розы в вазу с водой. — Нина помогает ему снять оставшуюся кожу.

— И он получит небольшое угощение за то, что был таким хорошим мальчиком, с нежностью говорит Нина ящерице, прежде чем отправиться обратно на кухню. Я следую за ними, наблюдая, как Нина открывает банку с детским питанием — грушевым пюре. Она макает ватную палочку в кашицу и протягивает ее Марцеллу, чей длинный язык немедленно высовывается, чтобы слизать ее. Это настолько абсурдно, что я не могу удержаться от смешка.

— Розы, говорит Нина, одобрительно кивая. — Приятный штрих.

— Лукас очень милый. Татум ставит наполненную вазу на кухонный стол.

— Теперь, когда Марцеллус поужинал, говорит Нина, поворачиваясь ко мне, — куда вы двое направляетесь?

— У нас заказан столик на семь часов.

— И вот я здесь, болтаю без умолку. Нина машет руками, выгоняя нас из квартиры.

— Идите, идите, наслаждайтесь, и не делайте ничего такого, чего не сделала бы я.

— В меню почти ничего не осталось.

Татум целует Нину в щеку, прежде чем я успеваю заметить, как они заговорщицки улыбаются друг другу, а затем мы выходим за дверь.

Я беру ее за руку, и мы направляемся к моему грузовику. — Ты прекрасно выглядишь.

— Спасибо, говорит она. — Ты тоже… э — э, я имею в виду, красивый.

Я смеюсь, останавливаясь, когда она подходит к почтовому ящику.

— Подожди секунду. Она роется в своей сумочке. У меня кровь стынет в жилах, когда я вижу, как она достает из сумки письмо, адресованное ее отцу в исправительную колонию.

Тому, кто не отвечает.

Я хочу остановить ее, но не могу придумать достаточно веской причины, которая не показалась бы подозрительной. Она опускает письмо в почтовый ящик, и у меня пересыхает во рту.

— Хорошо, говорит она, — теперь мы можем идти. Я просто хотела передать это письмо своему отцу. Я киваю, потому что не знаю, что сказать. — Это странно. Он давно не отвечал.

Я сглатываю, преодолевая комок в горле.

— Доставка почты внутри может быть немного беспорядочной. Полуправда ощущается как камень в желудке.

— Верно, говорит она. — В этом есть смысл. Состояние американской тюремной системы плачевно, поэтому я уверена, что такую простую вещь, как доставка почты, довольно легко нарушить.

И снова я просто киваю, потому что знаю, что первое правило лжи — держаться как можно ближе к правде. Я чувствую себя мудаком. Но я отбрасываю это чувство в сторону, ради Татум, или так я говорю себе. Я хочу, чтобы этот вечер был идеальным для нее. Я хочу, чтобы это был вечер, о котором она будет вспоминать с нежностью и удовольствием, потому что это меньшее, чего она заслуживает.

— Никто никогда раньше не дарил мне цветов, тихо говорит она, глядя в окно моего грузовика, пока мы едем к ресторану. — Я не считаю растение алоэ вера, которое тетя Нина дала мне от солнечных ожогов прошлым летом.

— Я рад, что они тебе понравились. Я чувствую странную нервозность, когда заезжаю на парковку ресторана. Я просто так отчаянно хочу, чтобы сегодня вечером все прошло как надо. Наблюдая, как она отправляет это письмо, когда мы уезжали, у меня возникло неприятное ощущение, что все обречено пойти наперекосяк.

Нет. Нет. Я качаю головой и обхожу вокруг, чтобы помочь Татум выбраться из грузовика.

— Спасибо. Она улыбается, ее грудь подпрыгивает, когда она спрыгивает вниз.

Я держу ее за руку всю дорогу до ресторана.

Regina Cucina — итальянское заведение старой школы, с бордовыми кожаными кабинками, белыми скатертями и приглушенным освещением. Мы садимся друг напротив друга, и к нам подходит официант в смокинге с растрепанным пучком седых волос, с меню в руках.

— Одно для юной леди, говорит он, протягивая Татум меню в кожаном переплете, — и одно для ее отца.

Татум хихикает, краснея из-за ошибки официанта. Я не могу удержаться от неловкого смешка вместе с ней. Официант нервно переводит взгляд с одного нас на другого и складывает руки в молитвенном жесте.

— Простите, говорит он. Я допустил ошибку?

— Мы с этой юной леди не родственники, просто говорю я. Он кивает.

— Тогда могу я предложить этой паре бесплатную закуску сегодня вечером? спрашивает он, постепенно приходя в себя.

— Было бы прекрасно, говорю я.

Он принимает наши заказы на напитки, а затем возвращается с тарелкой тонко нарезанных и обжаренных цуккини.

— Вау, мурлычет Татум, когда он снова уходит. Я подаю ей немного цуккини, прежде чем положить себе. — Это выглядит восхитительно, папочка.

Я фыркаю, готовясь к уколу вины, которого так и не последовало. Игривая манера, с которой она только что произнесла слово «папочка», отличается от того, как она говорит о своем отце. В этом есть игривость.

— Ты выглядишь восхитительно, малышка. Теперь ешь свои овощи.

— Да, сэр. Она шутливо отдает честь, и дразнящий блеск в ее глазах почти вызывает у меня желание позвать официанта и сказать ему, что вы чертовски правы, я ее папочка.

Tатум

Я чувствую себя принцессой. Нет, все гораздо лучше, потому что это не какая-то сказка. Это я и этот красивый, невероятный мужчина гуляем по парку, смеемся и едим, клянусь, лучшее мороженое в рожках, которое я когда-либо пробовала. Или, может быть, это просто так вкусно из-за компании. Лукас наблюдает за моим ртом, пока я облизываю десерт с чуть большим энтузиазмом, чем необходимо.

— Я чувствую, что о человеке можно многое сказать по тому, какое мороженое он заказал, говорю я.

— Это так? Он медленно отхлебывает из своего клубничного молочного коктейля.

— Что говорит обо мне мой заказ?

— Ну, молочный коктейль — это практично, классически и, возможно, немного безопасно.

Он смеется. — Безопасно?

— Конечно. Я здесь, перемазываю пальцы шоколадом, готова рискнуть испачкать платье на этом свидании ради того, чтобы получить то, чего я действительно хочу. А ты просто пьешь свое мороженое в виде коктейля.

— Кто сказал, что это не то, чего я действительно хочу? Он замолкает, и я оглядываю его с головы до ног. Он точно не похож на парня, который идет на компромисс, когда это действительно важно.