Лукас

Сердце стучит отбойным молотком в груди, когда я захожу в салон. Глупо так нервничать. Это же всего лишь гребаная стрижка, верно?

Черт, кого я обманываю? Правда в том, что я наблюдал за этим салоном с другой стороны улицы большую часть двух дней, ожидая шанса сделать свой ход. Я подготовил идеальную возможность столкнуться со своей целью, все как обычно: после обеда в будний день, когда мамы Ноксвилла могут выделить несколько минут, чтобы избавиться от секущихся кончиков.

Гул фенов наполняет пространство, как туман, пронизываемый взрывами смеха. Я ждал, пока в салоне будет так много народу, что меня придется посадить с помощником стилиста.

Но теперь, когда момент настал, я сомневаюсь в себе.

Это вполне невинное желание увидеть Татум во плоти. Мы общаемся уже много лет, это вполне естественно. Я давно запомнил каждое ценное слово в каждом полученном от нее письме, поэтому мне легко вспомнить подробности, которыми она делилась о своей работе.

Наверное, каждый должен с чего-то начинать, — писала она. Но мне так хочется поскорее перейти от манекенов к реальным людям. Честно говоря, меня сводит с ума необходимость ходить за обедами для стилистов, как будто это имеет хоть какое-то отношение к стрижкам. Тем не менее, работа постоянная, и мы получаем зарплату, так что это уже кое-что.

Я не мог удержаться от улыбки, представляя, как она носится по всему салону, моет кофейные чашки, подметает состриженные волосы, приветствует клиентов. Эта сцена успокаивает, и я снова и снова прокручиваю ее в голове, как фильм, главная героиня которого была моим постоянным спутником в те изнурительные годы заключения.

Увидеть все это вживую и в цвете прямо сейчас — это настоящий трип. За последние несколько дней я увидел, как воплощается в жизнь больше моих фантазий, чем готов признать. Все — от горячей чашки чертовски хорошего кофе до уединенного душа, от ресторанной еды до интернет-порно. Боже правый, за последние шесть лет они добились больших успехов в интернет-порно. Но это едва ли не самое любимое в моей свободе.

Лучшим плюсом, несомненно, является возможность видеть мою подругу по переписке во плоти. Последние четыре года из своего шестилетнего срока я переписывался с Татум.

Только она об этом не знает.

Сотрудница регистратуры поднимает взгляд от своего планшета и улыбается мне, демонстрируя мазок сиреневой помады на зубах.

— Привет, говорит она с мягким южным акцентом. Чем я могу вам помочь?

Я сканирую комнату в поисках Татум и замечаю, что почти все места заняты.

Идеально.

Я прочищаю горло. — Здравствуйте, я не записывался или что-то еще…

— Запись на стрижку? мягко говорит администратор, наклоняя голову. — Это не проблема. Мы принимаем посетителей. Ее длинный наманикюренный ноготь щелкает каждый раз, когда она прикасается к стеклянной поверхности планшета. — Похоже, единственный свободный человек сейчас — наш ассистент стилиста. Вы знаете, что это означает?

— Да, все в порядке…

— Это означит, что она не является полноценным стилистом. Она все еще учится. Но, честно говоря, мужская стрижка — это легко и просто, так что я уверена, что она справится. Еще одно постукивание по планшету. — Могу я узнать ваше имя, пожалуйста?

— А, Лукас Янг? Не знаю, почему я сбиваю тон в конце, как будто это вопрос.

— А номер телефона?

Я прочищаю горло, чтобы разрядить его. — Зачем?

Регистратор вздыхает, с ее улыбки исчезает часть теплоты обслуживания клиентов. — Чтобы мы могли в будущем просмотреть ваш счет, сэр.

Я киваю и даю ей номер, позволяя своему взгляду метаться по салону, пытаясь заметить Татум, отчаянно желая увидеть ее приближение. Мои ладони влажные, и я чувствую, как пульсирует вена на моей шее. Это очень неприятное чувство, которое, как я надеюсь, скоро закончится.

Из-за угла L-образного салона появляется розовая девушка. Мое зрение затуманивается при ее приближении. Розовые волосы, розовые губы. Она встречает мой взгляд, ее глаза бледно-голубые, как летнее небо после грозы. Когда она улыбается, мое сердце замирает в груди.

— К вам пришли, — говорит регистратор Татум.

— Привет, говорит Татум, протягивая мне руку. Я на мгновение замираю, упиваясь сладким предвкушением того, что наконец-то коснусь ее кожи. Я беру ее руку, пожимаю ее и не хочу отпускать.

— Я Татум. Почему бы вам не пройти за мной, и мы помоем голову шампунем.

Я киваю и смотрю, как она поворачивается на каблуках и направляется в заднюю часть салона. Черно-белый клетчатый пол скрипит под подошвами моих рабочих ботинок, но я не обращаю на это внимания, как и на суету в салоне вокруг нас. Вместо этого я слежу за покачиванием ее бедер, пораженный ее видом. Она не знает меня, но я знаю ее. Ее школьная выпускная фотография бережно хранится у меня в бумажнике, как сокровище. Но это намного лучше. Видеть ее улыбку, прикасаться к ее руке. Я тяжело сглатываю и пытаюсь придумать, как сказать ей то, ради чего я проделал весь этот путь.

— Присаживайтесь, говорит она, жестом указывая на кресло.

Еще нет, говорю я себе, сжимая губы в тонкую линию. Я сижу, отдавшись на ее милость, пока она откидывает кресло так, что моя голова оказывается над раковиной.

Она включает воду.

— Не слишком горячая?

— Нормальная, говорю я.

Татум мочит мои волосы, а потом прикасается ко мне. Она массирует мне кожу головы, взбивая шампунь в пену, и мне кажется, что я могу превратиться в лужу и меня засосет прямо в канализацию. Она нежна, но тверда, работает с легкой уверенностью, которая не должна меня удивлять, но удивляет, учитывая, как свободно она пишет о своих тревогах.

Иногда мне кажется, что я никогда не буду так хороша, как другие здешние стилисты. Я пытаюсь вспомнить, что все они начинали там, где я сейчас, но это похоже на гору, на которую невозможно взобраться. Чаще всего я задаюсь вопросом, что я вообще здесь делаю. Буду ли я когда-нибудь достаточно хороша…

Острое воспоминание о ее письмах возвращает меня к реальности. Я пришел сюда, чтобы рассказать ей правду о письмах, которые она написала, и о тех, которые она получила в ответ. Она заслуживает знать, с кем делилась своими надеждами, мечтами и мнениями все эти годы, так же как она заслуживает понять, почему любые будущие письма, которые она отправит, останутся без ответа.

Она выключает воду и осторожно выжимает лишнюю влагу моих волос, прежде чем накинуть полотенце мне на плечи и помочь сесть.

— Спасибо, бормочу я, поднимаясь в полный рост, который, по крайней мере, на фут выше, чем она. Она улыбается мне.

— Сюда. Она указывает на другое парикмахерское кресло перед широким зеркалом, и я подхожу к нему, по пути уворачиваясь от копны остриженных волос.

Я сажусь и рассматриваю свое отражение в зеркале. Тюрьма не была особенно добра ко мне; я выгляжу так, словно постарел на дюжину лет за те шесть лет, что меня не было. Тем не менее, я привык к волосам цвета соли с перцем, и я совсем не возражаю против морщин, которые появляются в уголках моих глаз, когда я улыбаюсь. Единственное, что дало мне свободное время в тюрьме, — это возможность заниматься спортом каждый день. Я стал более подтянутым, чем когда-либо за всю свою жизнь, и мне это нравится.

Так почему же тогда мне трудно смотреть себе в глаза?

— Хорошо, говорит Татум, кладя руки мне на плечи.

— Что привело тебя в мои объятия?

Ах, точно. Я лгу этому прекрасному созданию.

Через два года после отбытия срока я попал в пару к новому сокамернику, переведенному из другой тюрьмы на севере штата. Джин Фицрой был мерзким сукиным сыном, который с такой же вероятностью обругает тебя по имени и плюнет тебе в лицо, как и поздоровается. К счастью, этот ублюдок бросил на меня один взгляд и решил, что я просто немного крупнее и злее на вид, чем ему бы хотелось. Это привело к совместному, хотя и холодному, образу жизни, который прекрасно устраивал нас обоих. Но все изменилось для меня в тот день, когда я нашел поздравительную открытку от Татум.