Ева тоже была отсюда. Это давало нам на одно препятствие меньше, которое нужно было преодолеть. Ее семья была здесь, и это было очевидным местом для нас, чтобы растить нашего ребенка.

Я заехал в гараж, направляясь внутрь, где задержался в гостиной, переводя взгляд с пола на окна, выходящие на подъездную дорожку. Часы на стене тикали слишком медленно, и каждый раз, когда я поднимал взгляд, ожидая, что уже почти два, стрелки едва двигались.

Тиканье становилось все громче и громче, пока я не издал разочарованный стон и не заставил себя выйти из гостиной. Я прошествовал в свою комнату, не по какой-то особой причине, просто ее окна не выходили на фасад дома. Мои ноги замерли, когда взгляд упал на кровать.

Неделями я представлял Еву там. Ее темные волосы разметались по моей подушке. Ее карие глаза встретились с моими, пока я двигался внутри нее.

Я не заметил, что презерватив порвался. Конечно, мы выпили бутылку вина в центре города и еще одну, когда приехали сюда. К тому времени, когда я доставил ей три оргазма, я был измотан и ни на что не обращал особого внимания.

Или, может быть, она вскружила мне голову. Потому что та ночь с Евой, ну… это было похоже на путешествие назад во времени.

Я подошел к комоду у стены, осторожно выдвинул верхний ящик. Под рядами сложенных носков, засунутых в дальний угол рядом с моими боксерами, была квадратная бархатная коробочка. Последний раз я держал ее в руках в тот день, когда переехал сюда.

Петли слегка щелкнули, когда я открыл крышку. Золотое кольцо прочно сидело в белом атласном футляре. Бриллиант огранки «маркиз» сверкал в свете лампы в спальне, как звезда, попавшая в эту крошечную коробочку.

У меня не было логической причины хранить это кольцо. Я купил его для Евы, и не то, чтобы приберегал его для другой женщины.

И все же в тот день, когда я, двадцатидвухлетний мужчина с разбитым сердцем, отнес его в ломбард, я не смог с ним расстаться. Я подошел к прилавку, показал продавцу кольцо, и прежде чем он успел пробормотать цену, я сказал ему, что это была ошибка, и вышел за дверь.

Никто не знал, что я сделал предложение. Ни мои родители. Ни мои братья.

Я также сомневался, что Ева кому-либо рассказала. Может быть, отцу. Может быть, и нет. Я подозревал, что она поступила так же, как и я, и попыталась забыть ту ночь.

Мы встречались в колледже. Мы с Евой познакомились в кафетерии общежития на первом курсе, и после нашего первого свидания — ужина в пиццерии и похода в кино — мы были неразлучны.

Она упоминала о желании переехать в город и исследовать мир после окончания учебы, но это всегда были только комментарии. Как мечты, которые ты подбрасываешь в воздух, как воздушный шарик, зная, что его подхватит ветер и он исчезнет.

В течение нашего последнего семестра она подавала заявления в несколько мест в Бозмене. Я не понимал, что это были ее запасные варианты, а не ее первый выбор.

Она многое скрывала от меня в наш выпускной год.

Как, например, планы уехать из Монтаны. Как, например, планы уйти от меня. Как, например, собеседование, которое она проходила в международной строительной компании, специализирующейся на управлении крупномасштабными проектами. Они помогали строить огромные, квадратные, скучные здания по всему миру.

Она хранила все это в тайне, пока я не сделал предложение.

После окончания учебы я пригласил ее на шикарный ужин, прежде чем привести к себе домой, где опустился на одно колено и попросил ее стать моей женой. Ей хватило одного взгляда на кольцо, и правда выплыла наружу.

Жизнь в Бозмене не была ее мечтой.

Она покинула мою квартиру со слезами, струящимися по ее лицу, и семь дней спустя переехала в Нью-Йорк.

Мы не разговаривали годами. Общие друзья время от времени сообщали мне последние новости о ее местонахождении. Нью-Йорк. Сан-Франциско. Токио. Мельбурн. Бостон. Ева, казалось, всегда была где-то в другом месте.

Тем временем я был в Монтане, задаваясь вопросом, сколько лет мне потребуется, чтобы отпустить ее.

До нашей ночи вместе шесть недель назад я не осознавал, что обида исчезла. И вместо того, чтобы злиться на нее, я просто… скучал по ней.

По ее смеху. По ее язвительности. По ее интеллекту.

По ее причудам. И улыбке.

Та связь была заключительной. Второй шанс достойно попрощаться.

Теперь у нас будет ребенок. Может быть. Боже, все так запутано.

Я сунул кольцо в ящик стола, задвинув его, затем пересек спальню, услышав звук хлопнувшей дверцы машины. Я ускорил шаги по гостиной.

Найду ли я ее снова на тротуаре? Или она все таки дойдет до двери? Я давным-давно усвоил, что торопить Еву обычно означало, что она замкнется. Ей нужно было отвлечься, когда она оказывалась в тупике, вот почему я придумал наши «войны пальцами».

Один из нас всегда позволял другому победить.

Сегодня я не дам ей тридцать минут простоять на холоде. Психует она или нет. Войны пальцев не будет. Если мне придется затащить ее внутрь, так тому и быть. Но когда я открыл дверь, она шла по тротуару.

Мой свитер снова стал слишком тесным, сдавливая ребра, так что я не мог наполнить легкие воздухом.

Густые шоколадные волосы Евы были собраны в конский хвост, несколько завитков обрамляли ее лицо. Ее глаза были скрыты за парой солнцезащитных очков, в которых отражалась яркая белизна снега на моей лужайке. На ней была та же красная парка, что и в Сочельник, но на этот раз ее руки не были засунуты в карманы.

Она была прекрасна. Как и всегда.

— Привет. — Я отступил в сторону, придерживая дверь.

— Привет. — Она заправила солнцезащитные очки в волосы, когда вошла внутрь. Затем оперлась рукой о стену, чтобы снять заснеженные ботинки. — Как работа?

— Отлично. Я встречался с Мэддоксом. Он возвращается домой.

— В самом деле? Это хорошо. Я уверена, твоей маме понравится, что вы все трое будете в городе.

— Она будет рада. — Единственное, чего мама хотела бы больше, так это чтобы у всех нас были жены, чтобы она могла баловать своих невесток. Особенно, если бы одной из них была Ева.

Я помог Еве снять парку, повесив ее на крючок в прихожей, затем махнул ей, чтобы она шла в гостиную, а не на кухню. Сидеть на диванах казалось безопаснее, чем на острове. И учитывая, что ее футболка с длинными рукавами плотно прилегала к телу, а легинсы почти не оставляли простора воображению, я сомневался, что сегодня она швырнет в меня палочкой, испачканной мочой.

— У тебя прекрасный дом. — Она провела рукой по кожаному подлокотнику кресла. — Окна. Дерево. Сводчатые потолки. Горы снаружи говорят: «Доброе утро». Деревья как соседи, которые желают спокойной ночи. Я так и думала, что ты построишь нечто подобное.

— Спасибо.

Комплимент, казалось, немного разрядил напряжение в моем позвоночнике. Как будто она знала, что мне нужна миллисекунда нормального разговора. Возможно, мы мало общались в последние годы, но она знала меня. И если бы была женщина, с которой можно было бы пройти через это, я бы не хотел, чтобы это был кто-то другой.

— Итак… — Она плюхнулась в кресло.

— Ты беременна.

— Я беременна. — Слова были хриплыми и грубыми, как будто она произнесла их в первый раз. Возможно, так оно и было. Ева встретилась со мной взглядом, и в нем было извинение. — Насчет того дня. Я не очень хорошо с этим справилась.

— Все в порядке. — Никто, кроме Евы, не стал бы придумывать новые слова к рождественской песне, чтобы объявить о беременности. Может быть, когда-нибудь в будущем это рассмешит меня. В зависимости от того, что она сделает. — Ты решила, что собираешься делать?

— Это не только мое решение. Мы вроде как в этом вместе.

— Я ценю это. Но если бы это было только твое решение, чего бы ты хотела?

Она опустила взгляд на свои колени.

— Я не знаю, буду ли я хорошей матерью.

Будет. Возможно, у нее не было уверенности в себе, особенно учитывая ее собственную мать. Но Ева стала бы отличной мамой.