Я будто смотрел не на куклу, а на самого себя. Не кривое зеркало, но прямое отражение. На каких бы силах не сфокусировалась другая «я» — она определённо вдохновлялась концепцией нашего существования, зайдя намного дальше и извратив то, что и так уже давно было извращено.

Вот же сука…

Вместе же с этим я почувствовал удивительную лёгкость в голове. С меня будто сняли невидимый груз. Кукла же в руках девушки странно… сморщилась. Я даже не мог описать нормально, что конкретно с ней произошло. Но то, что ничего хорошего — это точно.

— Стало легче? — ласково поинтересовалась альтер «я». — Теперь она твоя.

Эмма нехотя протянула мне куклу. Я молча принял её, чувствуя арктический холод этой хреновины.

Затруднялся сказать, действительно ли мне стало «легче», и не было ли это очередным самообманом. Что-то определённо изменилось, но воздействие твари было слишком тонким, слишком неочевидным, слишком незаметным.

— Профессор прав, — помотал головой я, словно просыпаясь после дрёмы.

Неприятно. Я не мог понять, что изменилось, но что-то определённо изменилось.

Значит, Рид жив? Или не жив? Я считал память стиляги, усомнившись в том, что он видел, но то определённо был Гаррик. Вернее, слепок Гаррика. Или осколок. Или частица. Или проекция. Чёрт его знает. Раньше он определённо был обычным человеком. Чем же он таким воспользовался и что сделал, что смог, будучи простым человеком, избежать лап сверхсущности? Нам нужно как можно быстрее связаться с ним.

Эмма удивлённо хмыкнула.

Сняв с себя другую «я», я поднялся. Фотоаппарат уже привычно лёг мне в руки. Эмма, к чему-то прислушавшись, подошла к окну.

— Ничего не забыл, Феликс?

Ехидный вопрос Эммы заставил меня поморщиться. Я выглянул в окно, увидев молчаливую фигуру в маске. К нам подошёл Чарльз, по достоинству оценив вежливую штуковину в нашем дворе.

— На какое дерьмо ты уже наткнулся, Фишер? — потёр глаза стиляга.

— Ползучее, — ответил я, судорожно принявшись думать, что делать. — В вашем контракте не было ограничений на то, где ты можешь находиться, не так ли?

— Мы не определяем трактовки, — оскалилась Эммы. — Я уже проиграла, лишь Ползучий человек решает, что истинно, а что — нет. Решив помочь мне, ты ввязался в опасную игру, красавчик.

— Как будто у нас есть выбор, — поморщился я. — Будем решать проблемы по мере их поступления. Ты отправишься с нами.

Чарльз весь аж сгорбился от осознания того, что с ним отправятся две ублюдочные светловолосые голубоглазые твари по цене одной.

— Само собой разумеется, — фыркнула альтер «я», с весельем отслеживая реакции уже готового к любому дерьму стиляги. — Звучит забавно.

«Забавно»?

Да, она такая же сломленная, как и Клейтон. Я уже начал сомневаться в том, что сам был таковым: всё познаётся в сравнении. Я могу быть давно сломленным относительно простого человека, но если сравнивать среди себе подобных…

Кажется, что я, что Мистер Стивенсон ещё вполне себе жизнерадостные живчики. Что называется, верь в себя и никогда не сдавайся.

Святая Мария…

Я уже было думал сделать снимок и перенести нас дальше, но Эмма остановила меня, схватив за плечо.

— Не торопись так, — нехорошо улыбнулась девушка. — Я ещё не закончила здесь все свои дела. Мне нужен час.

Я нахмурился, переглянувшись с Чарльзом. Тому явно было тяжело сдерживать себя, но он справлялся. Задумавшись над тем, на что может понадобиться час альтер «мне», перевёл взгляд на дверь, в которую уже несколько раз заходила с печальным для себя концом альтер-маман.

Вместе с тем в голове промелькнули образы трёх карикатурных сук, само существование которых было посвящено превращению жизни малышки Эммы в ужас и безнадёгу.

— Полчаса. Не больше.

Девушка благодарно улыбнулась, прилипнув ко мне всем телом. Со всей возможной нежностью, на которую была способна, Эмма приподнялась на цыпочки и аккуратно поцеловала меня, после чего, истерично захихикав, исчезла, совершив нечто вроде фазового сдвига. Таким, впрочем, меня было уже не удивить.

Не только эта сучка видела многомерность.

Я облизал губы, всё ещё чувствуя на них вкус ванильного мороженого.

Сладко.

— Какого хрена, Фишер?

Мой дружбан, очевидно, не выдержал. Я вскинул брови.

— А ты последовательный в своих вопросах, дружище. Мы же тебе уже всё объяснили.

Вновь выглянул в окно, совершенно не удивившись тому, что сущность в чёрной маске всё ещё смотрела на нас. Меня, если честно, немного напрягал этот взгляд.

Щелчок.

Со вспышкой камеры наши тела погрузились в океан, переместив в парк прямо на свободную скамейку. Уже вечерело, мимо пробегали весёлые детишки с родителями, кто-то уплетал сладкую вату. До нас отдалённо доходил чей-то смех.

Ещё перед щелчком камеры я смешал наши краски с красками окружающей реальности, из-за чего на нас никто не обращал внимание. Подумаешь, из ниоткуда появились мрачный подозрительно «бесцветный» мужик и ублюдочного вида пацан-переросток. Каждый день такое происходит. Главное было вовремя вернуть всё к норме.

Чарльз удивлённо осмотрелся.

— Значит, мы ждём?

— Ждём.

— Я бы на твоём месте не стал доверять «себе», демон.

Я проводил взглядом счастливого маленького ребёнка, в руках которого было ванильное мороженое.

Опустил взгляд на украденное мороженное, под детский вопль где-то на фоне на пробу облизнув его.

Вкус постепенно теряет свою сладость…

Чарльз с каменным лицом уставился сначала на плачущего ребёнка, потерявшего своё мороженное, а затем на меня.

— А мне ты доверяешь, что ли?

— Я знаю твои мотивы и слабости, — парировал стиляга. — Та же тварь, из-за которой ты теряешь голову, слишком непредсказуемая.

Теряю хватку, получается.

— Не совсем, — не согласился я, уплетая ванильное мороженое. — Она такая же выбывшая неудачница, как и я. Все мы. Если не помогу ей, то…

Мой взгляд устремился к одинокому дереву, рядом с которым был пикник у какой-то семьи. Там, за деревом, среди тьмы, стояла безликая фигура в маске и просто смотрела.

— Тебе мало проблем, Фишер? — поморщился стиляга, понимая, насколько мы близки к обрыву.

— Одной больше, одной меньше… — философски пробормотал я, уплетая сладость.

Потом её обязательно нужно будет запить молочным шейком. Возможно, в компании с малышкой Сэнди.

Полчаса прошли быстро. Парк, несмотря на ползучую хренотень, не сдвинувшуюся с места ни на дюйм, казался до безумия мирным. Никто не осознавал, в каком беспросветном ужасе жил. Не понимал, что буквально каждый следующий день мог стать началом конца, до смешного быстрого или же наоборот — медленного, наполненного отчаянием, страхом, слабой надеждой, которая с каждым мигом будет меркнуть всё сильнее и сильнее, пока метафизическая концептуальная судьба не придёт за новой жертвой.

Я видел эту картину уже так часто. Так часто, что…

Застыл, поймав себя на странной мысли. Эта мысль пришла ко мне совершенно неожиданно, абсолютно спонтанно, словно вспышка «вдохновения». Словно давно затерявшийся кусочек пазла, который вдруг неожиданно нашёлся.

Я ведь всё понял ещё в тот момент, когда мир обратился в краски, не так ли? Когда торчок упомянул чувство вины, когда написал картину, смешав реальность и вымысел.

1. Вспомнить.

2. Принять.

3. Простить.

Я уставился на безликую фигуру в маске, понимая, каким же наивным дураком был. Показывая условия контракта, тварь имела в виду не только Эмму. Или, вернее сказать, не столько Эмму.

Сколько «нас».

— Краски… Картина… Видел много раз? — Я огляделся. — Судьба…

Я продолжал сохранять удивительное спокойствие, впрочем, быстро сообразив, почему: достав жестом фокусника из ниоткуда переданную куклу, улыбнулся. Улыбнулся спокойно и где-то даже печально.

Лицо куколки исказилось, всё её тело выгнуло, словно в безумной агонии. По одному её виду было понятно, насколько хреново «ей» было.