– Да, – хмуро кивнул Нолан, не веря своим ушам: эта юная леди защищала Фениксов?! Да ладно бы просто защищала! Она, судя по всему, имела на древнее племя кое-какие виды.

Ксения улыбнулась, будто ожидала такой ответ, и продолжила:

– У нас же из сотни здоровых женщин погибает пятая часть. Пятая часть, Нолан, – это недопустимые потери! Детей погибших если и можно спасти, то не более двух-трёх младенцев. Смертность среди младенцев здоровых выживших матерей процентов пять. Из сотни больных рожениц погибает четыре пятых, и удаётся спасти всего пару детей в таком случае. Если больная выжила, то шанс, что выживет ребёнок не более пятидесяти процентов. Любопытно, не правда ли?

Взгляд девушки скользил из стороны в сторону, будто по записям в книге. Нолан с интересом слушал. Ксения, кивая себе, заговорила вновь:

– Если взять в человеческих парах две сотни женщин, из которых половина будет здорова, а другая больна, то после родов суммарно выживет сто девяносто человек. А если взять сотню пар простых людей с Фениксами и пары Фениксов, то в итоге выживет двести девяносто восемь человек. Что на сто восемь человек больше первого. Так скажите, Нолан, почему бы Фениксам не брать в жёны наших больных женщин, чтобы у их детей гарантированно появился шанс на выживание?

Мужчина помедлил и ответил:

– Вы же понимаете, Ксения, что женщины неФениксы тогда погибнут? Если их дети будут зачаты не от нас, то после первого ребёнка могут появиться и другие. А это какой-никакой, но прирост населения. Разве нет?

Девушка поморщилась, быстро глянула на запертую дверь и, понизив голос, сказала:

– Но какого качества будут эти дети, Нолан? Простите моё высокомерие, но я предпочитаю видеть вокруг себя здоровое окружение, в котором нет места наследственным болезням. Вы сказали про яйцо и скорлупу. А знаете ли вы, что леди Хермина, сестра моего отца была неизлечимо больна?

Нолан оторопел: о таком слышал впервые.

– Чем? – выдавил он. От мужчины не укрылся испытующий взгляд собеседницы.

– Преждевременное старение. По словам отца тётя выглядела всегда вдвое старше. Это переходило в роду по женской линии. Скажите, Нолан, у тёти Хермины есть дети?

– Да, моя жена.

– А у вас дети?

– Сын…

– Надеюсь однажды познакомиться с племянником и сестрой, – широко и искренне улыбнулась Ксения.

«А ведь точно, – мысленно хмыкнул Феникс, – в семейном древе прибыло».

– Так вот, скажите мне, Нолан, – вновь посерьёзнела девушка, – замечаете ли вы у своей жены признаки преждевременного старения?

– Нет! – мотнул головой мужчина. – Я не знаю ваш возраст, леди, но Олли, моя жена, в свои тридцать два года едва выглядит старше вас.

– Любопытно! Вот видите, Нолан! Передача болезни остановилась, стоило смешать кровь с Фениксами! Это ли не повод подумать о том, чтобы вырастить новое здоровое поколение, умышленно скрестив наших больных женщин и ваших мужчин?! Разве вы не считаете, что дети достойны появления на свет, если есть такая гарантия на выживание? – почти кричала Ксения, пристукивая чашкой о столешницу на каждом слове.

Феникс взял долгую паузу, за которую девушка успокоилась, задышала ровнее и сделала глоток давно уже остывшего чая. Затем мужчина заметил:

– Вы, лично вы, леди Ксения, разве не испытываете ненависти к нашему племени за свою тётю?

– Нолан! Да это лучшее, что могло с ней случиться в жизни! Её из людей никто бы замуж не взял! Какие там дети?

– Но всё же?

– Прошлого уже не отменить. И никто не знает, что было бы, если бы однажды тётя не явилась к своему отцу и не сказала, что полюбила Феникса, к которому уходит навсегда. И ей было в тот момент плевать, разрешит отец или нет. Я могу понять тётю! Она полюбила и её полюбили в ответ! Вы понимаете, Нолан, каким счастьем это было для неё?

Мужчина кратко и молча кивнул, затем нехотя произнёс:

– Но то, что вы предлагаете, леди Ксения, исключает любовь. Это случка, как у животных. А в нашем племени, да и вообще у людей многое зависит от любви. Ещё следует принять в расчёт репутацию Фениксов, которая складывалась более полутора тысяч лет. Нас боятся, поэтому не каждая согласится. Даже ради потомства. Даже на грани смерти. Вы это осознаёте?

– Никаких принуждений, Нолан! Женщин я беру на себя! – заявила Ксения и вздохнула, закатив глаза. Затем широко улыбнулась, став похожей на Олли ещё больше, сказала: – Говорю же: это очень романтично – ваше племя, обречённое жечь инородцев. Подумайте на досуге над моими словами, Нолан. Я уверена, вы довольно разумны, чтобы понимать, какие плюсы есть в таком проекте.

– Я понимаю. Но и вы поймите, что люди… Простые люди не готовы умирать и тем самым обрекать своего ребёнка на воспитание в чужой семье. Родители, даже плохие, испытывают к своим детям сильные чувства – так в нас природой заложено…

– Чувства… – хмыкнула девушка, – если бы все действовали разумом, а не сердцем, представляете, как прекрасен был бы наш мир?

– Может быть. Но в то же время он был бы до отвратительного скучным.

– Может быть… – эхом отозвалась Ксения и пожала плечами.

Разговор прервал посыльный. Дважды стукнул и, дождавшись разрешения, вновь заглянул в кухню, отчитался:

– Госпожа, распогодилось, карета подана, кони готовы везти! Возница согласился доставить гостя к южным воротам или куда тому будет угодно.

– Благодарю.

Ксения поднялась и жестом отослала посыльного, Феникс встал следом. Девушка посмотрела ему в глаза долгим пронзительным взглядом и с кокетством произнесла:

– Мне была приятна ваша компания, Нолан. Знаете, мужчины в этом доме… обижены на ваше племя из-за тёти Хермины. Но я вот смотрю на вас и понимаю, что будь я на лет десять старше, влюбилась бы в вас без оглядки и согласилась бы пожертвовать собой ради своего… нашего ребёнка.

– Приятно слышать, что не все настроены против нас. Спасибо.

Нолан вежливо улыбнулся, стараясь не отводить взгляд, пожал протянутую руку.

– Приходите ко мне ещё поговорить. Беседа с вами побуждает на размышления.

– Будем надеяться, что возможность ещё предоставится, – почти искренне сказал мужчина и позволил проводить себя до кареты.

– Я буду ждать! – на последок добавила Ксения, стоя у ворот под навесом.

Детектив кивнул и обратился к вознице:

– Будьте так любезны, отвезите меня к дому Урмё Эрштаха.

Дорога была долгой. Карета тряслась под порывами ветра, дождь то замолкал, то начинался с удвоенной силой, благо, хоть град прекратился. Когда почти час спустя Нолан вышел у дома друга, понял, что не прогадал: в окнах горел свет.

– Я тоже недавно вернулся. Был у Йон-Шу. Но он ничего толкового не сказал, да и вообще выглядит паршиво, – зачастил Урмё, как только впустил напарника.

С рыжих кудрявых волос и форменной одежды старшего детектива стекала вода, руки были перепачканы чернилами. Нолан выглядел не лучше. Урмё выслушал добытые напарником сведения и покачал головой.

– Вот зачем ты сунулся в дом Хайме? Мы же договорились. Кстати, забыл тебе сказать, что жена последнего убитого жила с ним на территории тюрьмы. Вдвойне интересно, как потерявший память мальчишка смог пройти под всем караулом незамеченным. А я их опросил. Никто ничего не видел! Представляешь?

– Глаза им отвели, что ли…

– Не удивлюсь. Хотя это было бы весьма прискорбно: если нет надежды на стражу тюрьмы, то и о компетентности городской остаётся только мечтать. Чем только занимается Йон-Шу на своём посту? Эх, зла не хватает, друг мой Нолан. Кстати, про зло…

– Нет, к Маджеру я ещё не ходил. Завтра навещу двенадцатого советника, а потом домой, в деревню. Возле Маджера всё это время было трое лекарей, в том числе мой отец. Но слова из них не вытянешь, – развёл руками Нолан.

Урмё рассмеялся, видимо имел ввиду под «злом» нечто иное, а не старого противника своего друга. Но потом улыбка стала кривой, огорчённой, и слова прозвучали не лучше:

– Вот так так… Мало вам, Фениксам, что вас люди и Тени не любят, так ещё и меж собой собачитесь. Вас ведь наперечёт осталось – держитесь друг за друга, цените друг друга! Вы ведь там все дальние родичи.