– Борис, вы хорошо знакомы с историей девятнадцатого и двадцатого веков? Особенно, со второй половиной девятнадцатого и первой половиной двадцатого? – Залужин уселся в кресло и сложил руки в замок.

– Гм, ну, у меня есть научная статья о причинах кризиса и начала Первой империалистической войны… Крестьянские восстания, предпосылки Октябрьской революции… А по истории девятнадцатого века я писал диплом. Если мы говорим об истории нашего государства, само собой. Так что да, можно сказать, что знаком.

Залужин, услышав слово «империалистической» улыбнулся и энергично закивал.

– То, что нам нужно, – промурлыкал он, чуть крутясь в своём кресле. – Мы не просто нашли вменяемого человека-историка, но ещё и с академическими знаниями нужного периода! Ах, как прекрасно! А ведь нашли в последний момент. Не иначе, как само провидение нас направило. Как вы наверняка знаете, мы пытаемся достичь бессмертия для человека. Амбициозная задача подразумевает копирование биоматериала из заведомо собранных образцов и выращивание нового тела с разумом и памятью, полностью повторяющими оригинал. Нам удалось расшифровать генетическую память, чтобы восстановить личность человека, а не просто вырастить кусок мяса с тем же лицом. Благодаря биотехнологиям и генной инженерии, мы также способны лишить человека врождённых заболеваний, мутаций, даже если они преследовали его в прошлом теле! Мы даже способны вносить изменения в генетический код, существенно замедляя процесс старения! И мы сможем воскрешать человека не дряхлым стариком, если таковым он ушёл от нас, а предоставить человеку возможность выбрать, в каком возрасте он хочет провести вечность! Ведь как только старое тело придёт в негодность мы просто вырастим новое!

– Невероятно! – выдохнул я.

– Ещё бы! Все эти изменения невозможны в уже, так сказать, готовом теле. О, сколько лет мы пытались вносить коррективы в ДНК, чтобы продлить жизнь наших лидеров и достойных людей! Но теперь, когда проект на завершающей стадии, мы наконец достигли этого. Ух, возможно, мы даже выведем эксперимент в другой статус и его услугами сможем воспользоваться даже мы с вами!

Глаза старика блестели лихорадочной надеждой. Это был блеск азарта учёного, близкого к достижению своей цели. Азарт, не меньший, чем у охотника или спортсмена. Но за этим блеском скрывалось кое-что ещё. Это был дряхлый старик, пусть и поддерживаемый технологиями «Ранасентии», который всеми правдами и неправдами надеялся достичь бессмертия. Польза от проекта для простых людей и даже для лидеров компаний, кажется, интересовала его меньше всего.

– То есть вы хотите сказать, что человек в той белой комнате…

– Да. Ещё совсем недавно этот человек был мёртв. Причём мёртв больше ста лет!

Он пощёлкал клавишами на клавиатуре и развернул экран монитора так, чтобы мы оба видели происходящее: на нём была белоснежная комната и человек, мирно спящий на кровати.

– Прошу любить и жаловать, – не без гордости заявил Залужин. – Владимир Ильич Ленин, собственной персоной!

– Ленин?

На секунду я не понял, о ком говорит Матвей Альбертович. Но эта фамилия точно была мне хорошо знакома и определённо была связана с двадцатым веком. Точно! Ленин! Как я сразу не сообразил! Вождь революции, оратор, философ, доказавший, что пролетарское государство может существовать не только на бумаге. Что идеи социализма и коммунизма – это не только удел фантастов, но вполне себе реальная вещь.

– Офигеть! – вырвалось у меня.

– А то, – хохотнул Залужин и блаженно вздохнул.

– Но как?! Хотя нет, – поправился я, – Скорее: почему?

– Почему Ленин?

– Да, – кивнул я.

Из всех возможных вариантов, кого могла захотеть воскресить алчная и безжалостная корпорация «Ранасентия», Ленин явно был в самом конце списка. Как минимум, они могли бы сделать копию кого-нибудь из своих сотрудников. Того же Матвея Альбертовича, например. Или Алину. Почему-то мне подумалось, что мир станет гораздо более приятным местом, если в нём будет две Алины, чем два Залужина.

– Причин несколько, – ответил Залужин, неотрывно глядя на спящего. – Прежде всего, наше руководство очень боится, что нас обвинят в подтасовках. Поэтому принято решение не использовать биоматериал наших сотрудников. Вторая причина – поиск биоматериала. Тут нужно было решить сразу несколько задач: найти того, кто умер достаточно давно, чтобы не было перетолков, что человек и не умирал. Во-вторых, чей материал хорошо сохранился и его ещё можно использовать. Ну и в-третьих, подопытный не должен храниться в склепах корпорации, дожидаясь возможности воскрешения, как я уже сказал, чтобы нас не обвинили в мошенничестве.

– Всё равно выбор странный. Почему именно он? Почему не, скажем, Эйнштейн? Вроде как его мозг сохранили. Чем вам не биоматериал?

Матвей Альбертович поморщился.

– Пожелание правительства.

Я удивлённо вскинул брови. Вот уж чего точно не стоило ожидать, что «Ранасентия» побоится идти наперекор властям. Это было даже более странно, чем воскрешение Ленина. И ещё страннее, чем пожелание государства оживить Владимира Ильича.

– Правительство финансирует часть проекта, – неохотно добавил Залужин. – Борис, я не знаю и не хочу знать всей этой подпаркетной возни. Не сомневаюсь, что властям тоже хочется жить вечно и им как-то удалось договориться с нашим руководством об участии в проекте. И не маленькое участие, надо сказать. А уж каким образом им это удалось, меня не касается. Они настояли на том, чтобы испытуемый был нашим соотечественником. И не важно, кто конкретно это будет. По этой же причине – договор с правительством – у нас тут болтается этот тип – Мещеряков. Следит за «нравственной стороной эксперимента». Ага, как же. Вроде из Госбезопасности или откуда-то оттуда.

О Глебе Залужин говорил с откроенной неприязнью. Я хмыкнул. Ясно, что Мещеряков поставлен сюда, чтобы вынюхивать тайны проекта. Но вот как Симонов – глава компании согласился на то, чтобы в самом сердце его главного проекта будет болтался откровенный «гэбэшник» – совершенно непонятно. Я снова взглянул на экран: человек лежал неподвижно, в той же позе.

– Насколько я могу судить, – пробормотал я, – эксперимент увенчался успехом?

– Сплюньте, молодой человек! Но вы правы, на сегодняшний день всё идёт хорошо. ВИЛ самостоятельно передвигается, ест, проявляет нормальную когнитивную активность.

– ВИЛ? Вы так его и зовёте?

– Да. Во-первых, чтобы лишний раз не называть его по имени вне стен лаборатории. Во-вторых, вам не следует забывать, что это – не Ленин. Ленин умер много лет назад. Это – выращенный биоматериал с памятью и личностью Ленина. Вам это по первости будет непривычно, вы не сведущи в наших убеждениях, но постарайтесь просто принять это.

– Так зачем здесь я? Вроде как, у вас всё в порядке. С виду, по крайней мере.

Я с сомнением посмотрел на неподвижно лежащего человека.

– А вы здесь нам очень нужны, юноша, – серьёзно ответил Залужин и посмотрел мне прямо в глаза. – Мы почти все здесь – биологи. Генные инженеры. Психологи. Даже солдаты! Но не историки. ВИЛ начинает приходить в себя и задаёт вопросы. Где он находится? Что сталось с его делом? Где его соратники? Сейчас наши психологи составляют план, как его по-тихоньку привести к современной картине мира так, чтобы он не спятил. А мы, чего уж греха таить, не настолько хорошо знакомы с его биографией.

– Используйте нейросеть, – я пожал плечами. – Она уж точно знает всё о его биографии и ответит на все его вопросы лучше меня.

Залужин сцепил руки в замок, положил их на стол и облокотился на него.

– Не всё так просто, Борис. ВИЛ вряд ли поймёт, что такое нейросеть и как можно общаться со светящимся экраном. Вы нужны как минимум для того, чтобы ему это объяснить. Кроме этого, психологи запрещают на пушечный выстрел подпускать его к ней. Врачи уверяют меня, что ему нужно живое общение. И крайне желательно, что человек, с которым он будет общаться, был бы осведомлён о его биографии. Если эксперимент продолжится в том же положительном ключе, то скоро начнутся презентации с его участием. И руководству нужно, чтобы он там не паниковал, чтобы рядом с ним был человек, который ему всё объяснит и всегда поможет, подскажет.