– И я рад, – продолжал ВИЛ, игнорируя выпад из зала, – что благодаря вашим инвестициям, вашему вниманию, опыт этого проекта позволит сохранить в веках лучшие жизни. Важные жизни, которые будут двигать мир вперёд, где нас ждёт больше невероятных открытий.

Симонов расплылся в улыбке, как довольный кот. ВИЛ сказал именно то, что от него ждали. Ильич сделал шаг назад от трибуны. Симонов вновь обнял его и чуть ли не расцеловал, но только хлопнул его плечу. Зал разродился жидкими овациями, многие делали какие-то пометки в смартфонах. Кажется, всё сложилось удачно и «Ранасентия» получит средства на продолжение исследований. Красногромов, от мнения которого зависело покровительство государства, благосклонно кивал и посматривал на молоденькую официантку.

Симонов продолжил свою речь, приглашая всех желающих прийти в лабораторию и лично оценить проходящую там работу. ВИЛ, быстрым шагом, прошёл мимо нас, не удостоив взглядом:

– Идёмте, Борис.

Мы с Алиной переглянулись и поспешили за ним. Он практически бежал по коридору, мимо мелькали огромные старинные окна. Голоса позади стихли. Наши шаги гулким эхом отдавались в древних сводах. Возле выхода нас встретила охрана, посадила в один из лимузинов и мы отправились в штаб-квартиру. Алина сразу же поехала к себе домой.

Всю дорогу ВИЛ молчал, неотрывно глядя в окно. За стеклом мелькала вечерняя столица. По мере удаления от центра, пейзаж стал меняться: стало гораздо больше суеты и машин, наши водители включили мигалки и прохожие, как испуганные воробушки, выскакивали прямо из-под колёс. Даже на такой скорости можно было рассмотреть оборванцев, шлюх, пьяниц и безразличных ко всему полицейских. Наш кортеж мчался по идеально ровной выделенной полосе, в то время как рядом лежала, разбитая ямами, перегруженная магистраль, заполненная всевозможными авто, тонущими в выхлопных газах старинных двигателей внутреннего сгорания.

Я тоже молчал. Мне было стыдно за то, как я вёл себя перед приёмом. И ещё почему-то было стыдно за происходящее за окном. Оправдания себе я найти не мог. Так же молча мы дошли до его апартаментов. В коридорах башни стояла тишина, свет был приглушён. Инстинктивно, мы ступали медленнее и тише.

– Доброй ночи, – тихо сказал ВИЛ. – То, что вам стыдно, Борис Сергеич, – это хороший знак. Я не сомневался в вас.

Он закрыл передо мной дверь.

Я поплёлся к себе и остановился на мгновение напротив окна. Внизу лежала копошащаяся, никогда не знающая покоя столица. Я всматривался в её огни, словно видел впервые.

Это был последний раз, когда я видел главу «Ранасентии» – Габриэля Симонова.

Человек очень быстро привыкает к чудесам. То, что ещё вчера вызывало трепет и благоговейный страх, сегодня превращается в обыденность. Нет вечных чудес. Даже папуас, по соседству с которым построили военную базу с взлётно-посадочной полосой и бомбардировщиками, скоро перестанет замечать их гул. А в современном мире, когда каждый день происходит новый технологический прорыв, всё забывается крайне быстро. Чем удивительнее жизнь вокруг, тем более обычной она кажется.

После выступления Симонова в Кремле презентации и вечеринки становились всё более скромными. Нас уже не звали показываться перед самыми важными, а впоследствии перестали показывать и просто важным. На смену Кремлёвским залам и «Астории» пришли просто хорошие рестораны и выставочные залы. Прессу теперь не то, что не пускали, она сама не отправляла к нам журналистов. Быстрее всего про нас стало забывать научное сообщество. А на смену бронированному кортежу с вооружённой до зубов охраной пришёл просто хороший седан с водителем. И то водителя давали потому, как мне кажется, что нам самим не доверяли машину.

Регулярные осмотры ВИЛа специалистами прекратились. Я не появлялся в самой лаборатории уже пару недель, но когда был последний раз, она практически пустовала: почти всё оборудование убрали, а немногочисленные сотрудники рассказали мне, что проект переходит в теоретическую часть углублённых исследований и возобновление экспериментов произойдёт нескоро. Залужин появлялся только вечером, чтобы поболтать с ВИЛом. Также наведывался Глеб, но делал это теперь редко: похоже, что его действительно скоро переведут на другую работу.

Само собой, мне намекнули, что пора освободить апартаменты в штаб-квартире, так как круглосуточное присутствие в лаборатории больше не требовалось. Первый звоночек о том, что скоро освободят от должности. Какая разница, что интересно ВИЛу, если он сам перестал кого-либо интересовать? По крайней мере, меня забирал каждое утро водитель: самостоятельно добираться и успевать вовремя в деловой центр без выделенной полосы было бы очень тяжело.

Из плюсов: мы стали больше общаться с Алиной. Часто созванивались по вечерам и могли болтать часами. Самое главное: она не замужем. Как оказалось, Алина симпатизирует «Детям Земли» – мечтателям, которые думают, что смогут изменить мир к лучшему, особо ничего не делая, а только указывая на очевидные проблемы современного мира. Можно подумать, что если сообщить всем о радиоактивных свалках, то они пропадут сами собой, без всякого плана действий. В остальном, она была славная девушка, с какой стороны ни посмотри.

Как всегда в восемь утра, я зашёл к ВИЛу. Он, как обычно, читал и попивал крепкий чёрный чай с двумя ложками настоящего сахара. Как всегда поджав ноги и загнув носки ботинок.

– О, Борис, – он был в хорошем расположении духа. – Доброе утро!

– Доброе утро. Как ваше самочувствие?

– Великолепно, спасибо. Не удивлюсь, если они во мне что-то подкрутили, чтобы я чувствовал себя лучше. Не помню, когда я чувствовал себя плохо. Борис Сергеич, а давайте с вами прогуляемся?

Я вскинул брови. ВИЛ сказал это так, будто гулял снаружи каждый день, хотя его ещё ни разу не выпускали из здания просто так.

– Пойдёмте-пойдёмте, – он решительно встал, словно прочитав мои мысли. – Всем давно на нас плевать, не переживайте.

Он оставил недопитый чай на столе и вышел из апартаментов. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Мы молча дошли до лифта и спустились в огромное фойе. Я напрягся, когда мы проходили мимо поста охраны, но никто на нас не обратил никакого внимания. ВИЛ, который уже давно носил современную одежду, ничем не отличался от остальных горожан. Разве что бородки такие теперь не в моде.

Он остановился на площади перед штаб-квартирой и зачем-то подставил лицо хмурому июльскому небу: похоже, скоро мог начаться дождь. ВИЛ с удовольствием набирал полную грудь воздуха и с шумом его выдыхал.

– Как же хорошо!

Он заложил руки за спину и неспеша пошёл по дорожке под шумящими, из-за ветра, лиственницами. Я пошёл следом, ощущая странную лёгкость и радость от того, что не придётся торчать целый день в уже порядком надоевшей штаб-квартире.

– Как мало надо для счастья, да? – ВИЛ громко рассмеялся.

Так мы проходили по дорожкам и улицам около часа. ВИЛ всё смотрел вокруг себя, словно кого-то или что-то искал.

– Я так понимаю, это что-то наподобие правительственного квартала? – наконец спросил он.

– Да. Здесь расположены офисы крупных компаний, несколько госучреждений и штаб-квартир.

Он вновь посмотрел вокруг себя. Мимо нас спешили мужчины и женщины, одетые по последнему слову моды или в шикарные деловые костюмы. По дорогам, почти неслышно, проносились машины последних моделей. По другой стороне улицы, неспеша, шли двое статных сотрудников частной охраны. Кажется, сотрудники «Монолита».

Мы медленно двигались по гранитному тротуару. Машины плыли рядом практически бесшумно, дроны мягко шуршали по выделенной дорожке. Вдруг ВИЛ остановился. Впереди, на перекрёстке, располагался уличный туалет. Такое ВИЛу явно было в диковинку: в гранит были вмонтированы два металлических люка. При приближении клиента, люк открывался и наружу выезжала прозрачная кабинка с унитазом, умывальником, сушилкой для рук и небольшим зеркалом. Как только человек заходил внутрь, стены кабинки переставали быть прозрачными и приобретали серый цвет. ВИЛ остановился и с прищуром стал смотреть на кабинку. Клиент вышел, стены вновь стали прозрачными, всё внутреннее убранство автоматически залилось водой с пеной под сильным давлением. Затем кабинка вновь ушла под землю.