Но вернёмся к главному «тунеядоборцу» времён Сталина и Берии – Хрущёву. В декабре 1949 г., после двенадцатилетнего «царствования» на Украине, обильно пропитанный кровью репрессий, военных катастроф под Киевом, Харьковом, а также войной с украинскими националистами, незаменимый для системы Хрущёв был возвращён Сталиным поближе к Кремлю и занял свою прежнюю должность первого секретаря Московского областного (МК) и городского (МГК) комитетов партии. Началось его стремительное восхождение на олимп уже общесоюзной власти, а для нас настало время подвести промежуточные итоги хрущёвских «заслуг».
Его изворотливый ум, как чуткий радар, улавливал самое главное – колебания нервов и мыслей того, от кого зависело не гамлетовское «быть или не быть», а сталинское «жить или не жить». Высоко ценя только собственную драгоценную персону, Хрущёв при принятии плана действий учитывал главным образом настроение «самодержца». Будучи первым секретарём компартии Украины и Киевского обкома партии, а также членом Военного совета фронта, Никита Сергеевич не мог оставаться в стороне от принятия судьбоносных решений. Нетрудно представить, как в этот момент «хозяину» Украины было неуютно на занимаемой должности, когда отчитываться приходилось не процентами репрессий, коллективизации, не количеством безоружных расстрелянных, сосланных и посаженных, а результатами борьбы с вооружённым противником, забросать которого одними лозунгами невозможно.
Переживать Хрущёву было из-за чего. 11 июля 1941 г. Сталин послал ему недвусмысленную «расстрельную» телеграмму: «…если вы сделаете хоть один шаг в сторону отвода войск на левый берег Днепра, не будете до последней возможности защищать УРов [укрепрайонов. – Примеч. авт.] на правом берегу Днепра, вас всех постигнет жестокая кара, как трусов и дезертиров»[52]. Телеграмма возымела должный эффект. Решение Сталина Хрущёв оспаривать, как всегда, не стал, как и не поддержал попытки пошедших ва-банк Жукова и Будённого убедить далёкого на тот момент от военной стратегии вождя в необходимости отступления. 5 августа 1941 г. Семён Будённый, предвидя проблемы на Южном фронте, попросил отвести войска хотя бы до реки Ингул. Подобное несогласие с позицией Сталина кончилось тем, что 11 сентября Будённый был отстранён от должности главнокомандующего Южным направлением. За свою настойчивость в вопросе необходимости сдачи Киева также поплатился должностью и начальник Генштаба Жуков. Вместо Будённого на фронт послали Тимошенко. Ему, как и при подписании Директивы № 1 от 21 июня 1941 г., не оставалось ничего, кроме как принять точку зрения Сталина, уверявшего, что Киев будет удержан.
Но они ещё легко отделались. Остальные участники обсуждения лишились жизней, только расстрелял их уже не Сталин. 11 сентября Сталин в присутствии Б.М. Шапошникова и находившегося тогда ещё в Москве С.К. Тимошенко вызвал по прямому проводу командующего Юго-Западным фронтом М.П. Кирпоноса, члена Военного совета М.А. Бурмистенко и начальника штаба В.И. Тупикова[53]. Из Москвы последовал приказ: «Немедля перегруппировать силы, хотя бы за счёт КиУРа [Киевский укрепрайон. – Примеч. авт.] и других войск, и повести отчаянные атаки на Конотопскую группу противника во взаимодействии с Ерёменко… Перестать наконец заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути сопротивления… Киева не оставлять и мостов не взрывать без разрешения Ставки…»[54] Кирпонос также пытался убедить Сталина в необходимости отвода войск, но его попытки, как ранее Будённого и Жукова, успеха не возымели. За долгие годы репрессий послушание Сталину стало носить буквально мистический характер, как будто бы у подданных выработался инстинкт повиновения. Все несогласные генералы – от Жукова до Кирпоноса – были готовы скорее положить сотни тысяч жизней солдат, офицеров и свои собственные, нежели ослушаться полубога.
Тимошенко и здесь не изменил своему правилу не перечить и, видя ситуацию на месте, не настаивал на отводе войск, вплоть до катастрофы с окружением. Только 26 сентября, когда «крышка» котла окончательно захлопнулась, приказ об отступлении Сталиным был всё-таки отдан. Но, увы, поздно – уничтоженными оказались четыре армии (5, 21, 26, 37‑я), а две армии – 38‑я и 40‑я – были разгромлены частично. По официальным данным гитлеровской Германии, которые были опубликованы 27 сентября 1941 г., в Киевском котле было взято в плен 665 тыс. бойцов и командиров Красной армии, захвачено 3718 орудий и 884 танков[55]. По актуальным данным Минобороны РФ, безвозвратные потери в Киевской оборонительной операции составили 616,3 тыс. человек[56]. Это число жителей сегодняшних областных центров, таких как Иркутск и Владивосток. При попытке вырваться из окружения 20 сентября погибли не поддержанные Тимошенко и Хрущёвым генералы М.П. Кирпонос и В.И. Тупиков. Командующий 5‑й армией М.И. Потапов попал в плен, а его начальник штаба генерал-майор Д.С. Писаревский погиб.
Такой гуманизм вождя по отношению к «хозяину» Украины ещё не раз будет проявлен в годы войны и после. Безропотное уничтожение большинства партийных руководителей Москвы во времена Хрущёва обеспечило броню для последнего. А в 1942 г. во время Харьковской операции дуэт Тимошенко – Хрущёв показал, что Киевский котёл для них не стал уроком. Они решили проявить рвение в исполнении сталинского приказа от 1 мая 1942 г., в котором тот, пребывая в эйфории от победы под Москвой, царственно повелевал, не принимая во внимание существующий расклад сил на фронтах: «Всей Красной армии – добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев»[57].
В итоге желание выслужиться перед вождём добавило в биографии Тимошенко и Хрущёва ещё один кровавый котёл в 170,9 тыс.[58] солдатских жизней. 12 мая 1942 г. началась операция, целью которой было взятие Харькова. На ней настаивали Тимошенко и Хрущёв, не имевшие реального представления о соотношении сил. Маршал Василевский вспоминал, что слова командования Юго-Западным направлением убедили Сталина, что ситуация под контролем: «Верховный Главнокомандующий решил переговорить с главкомом Юго-Западного направления маршалом Тимошенко. Точное содержание телефонных переговоров И.В. Сталина с С.К. Тимошенко мне неизвестно. Только через некоторое время меня вызвали в Ставку, где я снова изложил свои опасения за Южный фронт и повторил предложение прекратить наступление. В ответ мне было заявлено, что мер, принимаемых командованием направления, вполне достаточно, чтобы отразить удар врага против Южного фронта, а потому Юго-Западный фронт будет продолжать наступление…»[59] Но чуда не произошло, и 19 мая стало ясно, что сил Красной армии для сдерживания немцев не хватит. Несвоевременность принятия решений привела к тому, что Барвенковский выступ, с которого и должно было начаться выступление, превратился в ловушку для советских войск. В результате непродуманных действий ударные группировки Юго-Западного фронта оказались в окружении.
Хрущёв прекрасно осознавал катастрофичность ситуации и собственную роль в ней. В мемуарах он описывает своё жуткое настроение, когда через какое-то время после Харьковского котла его вызвали в Кремль. Остаться на свободе, а возможно, и в числе живых, он не особенно рассчитывал. Но, как показала история, кары за своё преступное согласие с мнением вождя он не понёс. На сталинских весах личная преданность дороже миллиона жизней. В своих мемуарах Хрущёв об этом написал так: «Пробыл я некоторое время в Москве, и Сталин сказал, что я могу уезжать опять на фронт. Я обрадовался, но не совсем, потому что я знал случаи, когда Сталин ободрял, люди выходили из его кабинета и направлялись не туда, куда следовало, а туда, куда Сталин указывал тем, кто этими делами занимался и хватал их. Я вышел. Ничего. Переночевал. Наутро улетел и вернулся на фронт. Там положение было очень тяжёлым»[60].
