Грузовик шел по пустынным улицам городского центра. Звуки сражения эхом отражались от слепых фасадов зданий. Небо все больше темнело, и порывы ветра гнали вдоль грязных тротуаров изодранную в клочья бумагу. Прибитый ветром дым от пожаров теперь стлался понизу, то и дело забивая ноздри и горло.

Уайетт закашлялся, и тут ему на глаза попался человеческий труп, лежавший на тротуаре. Чуть подальше он увидел другой, потом – третий. Это были мужчины, гражданские. Он повернул голову к Фавелю и спросил у него:

– Что это за чертовщина?

Фавель смотрел прямо вперед. Он ответил вопросом на вопрос:

– Вы имеете какое-нибудь представление о том, что такое эвакуация города за несколько часов?

Грузовик замедлил ход, чтобы объехать еще один труп в середине улицы – тело женщины в красном ярко-узорчатом платье и крапчатой желтой накидке на голове. Она лежала ничком, словно кукла, брошенная ребенком, с неестественно вывернутыми конечностями. Фавель сказал:

– Мы разделяем вину, мистер Уайетт. У вас – знание, у меня – власть. Без вашего знания этого всего не случилось бы, но вы дали его тому, кто волен был сделать так, чтобы это случилось.

– Но была ли нужда в убийстве? – почти прохрипел Уайетт.

– У нас не было ни готовых планов, ни времени что-либо объяснять, ни знания самих людей. – Лицо Фавеля было строгим. – Все знают, что на Сан-Фернандесе не бывает ураганов, – сказал он, словно цитируя. – Люди ничего не знали. Это еще одно преступление президента Серрюрье, может быть, самое тяжкое. Увы, пришлось применять силу.

– Сколько погибло? – мрачно спросил Уайетт.

– Кто знает? Но сколько будет спасено? Десять, двадцать или тридцать тысяч? В таких случаях приходится составлять уравнение.

Уайетт молчал. Он знал уже, что ему придется долго и болезненно все это переживать. Но, может, стоило еще раз попробовать поколебать Фавеля в его решении заманить правительственную армию в ловушку и уничтожить ее? Он сказал:

– Нужны ли еще убийства? Должны ли вы, укрепившись вокруг Сен-Пьера, держать оборону? Скольких вы еще убьете в городе, Джулио Фавель? Пять тысяч? Десять? Пятнадцать?

– Поздно, – сказал Фавель строго. – Сейчас я ничего не смогу сделать, даже если бы захотел. Эвакуация отняла у нас много времени, и она не завершена. Моим людям повезет, если они смогут дойти до подготовленных позиций вовремя. В его голосе появились нотки сарказма. – Я не христианин. Это роскошь, которую не многие честные политики могут позволить себе. Но в Библии у меня есть оправдание. Господь раздвинул воды и позволил израильтянам пройти сквозь поток посуху, но он утопил преследовавших их египтян – всех до одного, всех лошадей, все колесницы. Все были уничтожены в Красном море.

Грузовик подъехал к пропускному пункту, за которым Уайетт увидел длинную колонну беженцев, сбоку выходившую на дорогу. Подбежал офицер, и Фавель о чем-то стал с ним говорить. Какой-то белый человек издали махал рукой. Уайетт узнал Костона.

– Вы что-то не очень торопились, – сказал Костон, подходя. – Как далеко продвинулась в город правительственная армия?

– Не знаю, – ответил Уайетт, вылезая из грузовика. – А что здесь происходит?

Костон махнул рукой в сторону колонны.

– Это последние. Через пятнадцать минут они пройдут. В этом месте Фавель организует свою позицию. Здесь проходит ваша восьмидесятифутовая линия. – Порыв ветра вздул рубашку у него на спине. – Я тут выкопал окопчик для нас – милости прошу, если вы, конечно, не собираетесь подняться вверх по Негрито.

– Вы, значит, остаетесь здесь?

– Разумеется, – ответил Костон с удивлением. – Здесь ведь и будут разворачиваться основные события.

Здесь, кстати, и Доусон. Он вас ждет.

Уайетт обернулся и посмотрел на город. Вдали расстилалось море – теперь уже не тарелка из чеканного серебра, а грязная алюминиевая сковородка. Южная часть неба была забита низкими серыми облаками, несущими с собой ливневые дожди и шквальный ветер. Из-за надвинувшихся облаков и дымов над городом воздух потемнел.

Были слышны звуки перестрелки, редкие артиллерийские выстрелы. Порывы ветра то приглушали, то приближали их. Пологая, спускающаяся к городу равнина была пуста.

– Я останусь здесь, – сказал он внезапно. – Хотя, черт меня побери, если я знаю, почему.

В глубине души, он это, конечно, знал. Профессиональный интерес ученого, стремившегося узнать воздействие урагана на мелкие воды, сочетался с какой-то жуткой внутренней тягой наблюдать за обреченным городом и обреченной армией.

– Где именно будет позиция Фавеля? – спросил он.

– На этой гряде. На обратном склоне вырыты окопы.

– Надеюсь, они снабжены дренажной системой? – спросил Уайетт. – Дождь будет такой, какого вам не доводилось видеть, и любая яма, если в ней нет стока, быстро наполнится водой.

– Фавель это предусмотрел, – сказал Костон. – Он хорошо соображает.

– Он спрашивал меня о дожде, – сказал Уайетт. – Наверное, поэтому.

– Мистер Уайетт, – раздался из грузовика голос Фавеля, – штаб оборудован в трехстах ярдах отсюда по дороге.

– Я остаюсь здесь с Костоном, – сказал Уайетт, подходя к грузовику.

– Как хотите. Теперь уже ни вы, ни я сделать ничего не сможем. Остается молиться Хунракену или какому-нибудь другому подходящему богу.

– Пошли к Доусону, – сказал Костон. – Мы там оборудовали себе обиталище.

Он повел Уайетта по обратному склону вниз и в сторону от дороги. Вскоре Уайетт увидел Доусона, сидевшего на краю большого склона. Тот страшно обрадовался:

– О, привет! Я уж боялся, не оказались ли вы снова в плену.

Уайетт принялся рассматривать окоп. Он был снабжен водостоком, который, по его мнению, был явно недостаточен.

– Нужно его значительно углубить и, кроме того, сделать второй, – сказал он. – Где тут у вас лопаты?

– Их вообще-то не хватает. Пойду посмотрю, – сказал Доусон.

Уайетт бросил взгляд вдоль гряды и увидел, что повсюду копошились люди, закапывавшиеся в землю, как кроты. На верху гряды оборудовались пулеметные гнезда и наблюдательные пункты, рылись все новые и новые боевые окопы. Костон сказал:

– Я надеюсь, что вы правы насчет наводнения. Если его не будет, над нами разверзнется ад. Ведь Фавель бросил свои пушки, – невозможно было тащить и их, и беженцев одновременно.

– Мейбл ударит нам прямо в лоб, – сказал Уайетт. – Наводнение будет.

– Да уж лучше в было. С военной точки зрения. Серрюрье сейчас на коне, вероятно, визжит от восторга.

– Если в он обернулся и посмотрел на море, он бы тотчас же смолк.

Возвратился Доусон с куском металлического листа под мышкой.

– Лопат нет. Это, я думаю, сойдет.

Уайетт и Костон углубили сток, сделали еще один. Доусон сидел в стороне.

– Как ваши руки? – спросил его Уайетт.

– Ничего. Врач помог.

– Зачем вы находитесь здесь? Вам надо поскорее уходить вверх по долине Негрито, пока еще есть возможность.

Доусон отрицательно покачал головой.

– Вы видели эту толпу? Я никогда не видел таких измученных, поникших духом людей. Я боюсь, что если я присоединюсь к ним, я заражусь их настроением. Кроме того, может, я все же смогу быть чем-нибудь полезен здесь.

– Не знаю, чем бы вы могли помочь, – сказал Костон. – С такими руками вы ни копать землю, ни стрелять из винтовки не можете. Я вас не понимаю.

Доусон пожал плечами.

– Я больше не хочу чувствовать себя беглецом, – сказал он твердо. – Я уж давно бегаю, как заяц, многие годы. Все. Вот здесь, на этом склоне я делаю остановку.

Костон в удивлении поднял брови, посмотрел, слегка улыбнувшись, на Уайетта и сказал:

– Что ж. Это можно сказать обо всех нас. Ладно. Давайте поглядим, как сейчас обстоят дела.

Последние жители Сен-Пьера уже прошли по дороге в долину Негрито, остались лишь отдельные отставшие фигуры, ковылявшие вдалеке. Темная зелень полей сахарного тростника выглядела теперь как поверхность волнующегося моря, ветер все усиливался. Солдаты замерли у тонких линий окопов на склоне гряды, вскоре их будет значительно больше, когда подойдет отступающая из Сен-Пьера армия Фавеля и займет оборону.