– Да не беспокойтесь, – встревожился Доусон. – Сейчас улица не самое безопасное место на свете.

– Я буду осторожен, – сказал Уайетт, направляясь к двери. Он внимательно посмотрел в обе стороны и, убедившись, что снаружи никого нет, вышел и быстро пересек улицу.

Аптека была разгромлена, но Уайетт, не обращая внимания на хаос, прошел прямо в заднюю ее часть, где хранились лекарства. Пошарив по полкам и ящикам, он нашел бинты, таблетки кодеина, мазь, но антибиотиков не было. Он не стал терять время на поиски и пошел к выходу.

Прежде, чем выйти, он опять осмотрел улицу и замер. Он увидел человека, перебежавшего на другую сторону и спрятавшегося в одном из подъездов.

Спустя минуту, человек выглянул на улицу, держа в руке пистолет. Он махнул рукой, и появилось еще трое. Они двигались перебежками, прижимаясь к стенам домов. Они были в штатском, и Уайетт решил, что это передовые разведчики армии Фавеля. Он тихо открыл дверь и вышел на улицу, высоко подняв руки с лекарствами.

Как ни странно, его сначала не заметили. Когда он был уже на полпути к отелю, его окликнули. Он повернулся, и к нему подошел человек.

– Здесь нет людей Серрюрье, – сказал Уайетт. – А где Фавель?

– Это что? – спросил человек, угрожающе поднимая винтовку.

– Бинты и лекарства. Для раненого друга. Он там, в отеле. А где Фавель?

Ствол винтовки уперся в его спину, но он не повернулся.

Человек перед ним отвел свою винтовку и приказал:

– К отелю!

Уайетт зашагал, окруженный группой вооруженных людей. Один из них толкнул вращающуюся дверь отеля и с винтовкой наперевес вошел внутрь. Уайетт крикнул по-английски:

– Доусон не двигайтесь. К нам гости.

Человек, шедший перед Уайеттом, повернулся и, ткнув в его живот пистолет, угрожающе рявкнул:

– Что такое?

– Я сказал моему другу, чтобы он не боялся, – объяснил Уайетт.

Они вошли в фойе, где в застывшей позе сидел на стуле Доусон и смотрел на солдата, стоявшего с наведенной на него винтовкой. Уайетт сказал:

– Я достал бинты и кодеин – он немного снимет боль.

Люди Фавеля рассыпались по этажу, чтобы произвести осмотр. Действовали они профессионально. Не найдя ничего подозрительного, они вернулись в фойе и сгруппировались вокруг своего командира, которого Уайетт счел за сержанта, хотя знаков отличия на нем не было. Тот ткнул ногой лежавший на полу труп и сказал:

– Кто его убил?

Уайетт, обрабатывающий руки Доусона, поднял голову и пожал плечами:

– Не знаю, – сказал он и вернулся к своему занятию.

Сержант подошел к Доусону и взглянул на его руки.

– Кто это сделал?

– Полиция Серрюрье, – сказал Уайетт, не поднимая головы.

Сержант хмыкнул.

– Значит, вы не сторонники Серрюрье? Это хорошо.

– Мне необходимо встретиться с Фавелем, – сказал Уайетт, – у меня для него очень важное сообщение.

– Какое это важное сообщение, белый человек?

– Это только для ушей Фавеля. Если он сочтет нужным, он вам сообщит.

Сержант подумал и сказал:

– Ты, кажется, говоришь серьезно, белый человек. Но твое сообщение должно быть хорошим. А не то Фавель вырвет твою печенку. – Он сделал паузу и, мрачно улыбнувшись, добавил: – И мою заодно.

Он повернулся и произнес несколько быстрых команд. Уайетт глубоко вздохнул.

– Слава Богу, – пробормотал он. – Кажется, мы движемся куда-то.

Самой высокой точкой мыса Саррат был холм, поднимавшийся на сорок пять футов над уровнем моря. На его вершине стояла четырехфутовая решетчатая радиомачта, на которой были укреплены радарные антенны. От них шли сигналы, которые принимались в небольшом строении у основания мачты. Там эти сигналы, усиленные специальными устройствами в миллионы раз, подавались на экран, который освещал ядовито-зеленым светом лицо старшины третьего класса Джозефа У. Хармона.

Старшину Хармона одолевала усталость и скука. Весь день его туркали офицеры и гоняли по разным поручениям, а ночью его послали исполнять его обычное дело – дежурить у экрана радара, так что спать ему в эти сутки почти не пришлось. Поначалу он был взволнован звуками орудийных залпов, доносившихся через залив Сантего со стороны Сен-Пьера, и еще больше, когда клубы дыма поднялись над городом и ему сообщили, что части армии Серрюрье окружают базу и каждую минуту она может подвергнуться нападению.

Но человек не может находиться в возбужденном состоянии долгое время, и сейчас, в пять часов утра, перед самым восходом солнца, он размяк, и его страшно клонило ко сну. Глаза у него были воспалены, они сами собой стали закрываться, ему казалось, что под веки набился песок.

Он с трудом заставил себя открыть их и, мигая, посмотрел на экран, по которому кругами неутомимо ходил луч света.

Вдруг что-то привлекло его внимание. В одной точке экрана в луче появился крохотный зеленый всплеск и тут же исчез. Пришлось ждать возвращения луча в эту точку, и всплеск повторился – еле заметная вспышка, продолжавшаяся долю секунды. Он зафиксировал направление – 174 градуса.

«Ничего опасного», – подумал он. Направление было на юг, а вспышка была далеко, на самом краю экрана. Реальная опасность, если она возникнет, придет со стороны суши в лице смехотворных военно-воздушных сил Серрюрье. Раньше его авиация была довольно активна, но в последнее время она о себе даже не напоминала. Этот факт послужил темой недолгих разговоров среди офицеров, но для Хармона он ничего не значил.

Он продолжал смотреть на экран и вновь зафиксировал отклонение от норм к югу. По своему богатому опыту радарного оператора он знал, что оно означало, – там, на юге, за линией горизонта, была плохая погода, и прямой луч радара реагировал на нее. Он немного поколебался, потом все же снял телефонную трубку. В его задачу по инструкции входило сообщать дежурному по секции радарного наблюдения о любом, повторяю, любом отклонении от нормы.

– Дайте мне лейтенанта Мура, – сказал он, чувствуя легкое злорадство от того, что имеет возможность вытащить лейтенанта из какого-нибудь укромного местечка, где он сладко спал.

Когда капитан третьего ранга Шеллинг пришел в свой кабинет в восемь часов утра, на его столе уже лежало готовое, аккуратно отпечатанное на пишущей машинке донесение. Он рассеянно взял его в руки, пробежал глазами и встрепенулся – информация, содержащаяся в нем, дошла до него, как вонзающийся в тело гарпун. Он схватил телефонную трубку и гаркнул:

– Секцию радарного наблюдения, дежурного офицера.

Пока он ждал ответа, он еще раз прочел донесение, и оно не понравилось ему еще больше. Трубка у его уха ожила.

– Лейтенант Мур сдал дежурство.

– Сдал? А кто там сейчас за главного? ...Хорошо, дайте мне Дженнингса... Алло, Дженнингс, что там у вас с погодой на юге?

Он выслушал доклад Дженнингса, нетерпеливо барабаня пальцами по столу, и бросил трубку. Лоб его вспотел. Уайетт оказался прав – Мейбл свернул со своего пути и собирается нанести визит на Сан-Фернандес. Он быстро собрал всю информацию о Мейбл, которая у него имелась, сложил листки в папку. В голову назойливо лезли всякие мысли: «Как это чертовски несправедливо! Почему оправдались совершенно ненаучные домыслы Уайетта? Ну почему Мейбл сошел со своего курса, черт возьми? Как мне все это объяснить Бруксу?»

Он почти бегом кинулся в радарную секцию. Одного взгляда на экран ему было достаточно. Он обрушился на Дженнингса.

– Почему мне об этом не сообщили раньше?

– Лейтенант Мур послал вам донесение, сэр.

– Это было почти три часа тому назад! – продолжал бушевать Шеллинг Он показал рукой на экран. – Вы знаете, что это такое?

– Да, сэр, – сказал Дженнингс. – Участок плохой погоды.

– Участок плохой погоды! – передразнил его Шеллинг. – Убирайтесь с глаз моих долой, дурак! – Он пронесся мимо Дженнингса и выбежал в освещенный солнцем коридор. Там он постоял в нерешительности, облизывая языком пересохшие губы. Надо, конечно, сказать командующему. Он покинул радарную станцию, как человек, направляющийся на казнь. Дженнингс смотрел ему вслед изумленным взором.