Элиза спустилась вниз и повернула направо, к библиотеке, зная, что именно здесь она найдет отца, склоненного над бумагами и конторскими книгами, принесенными с завода.

– Папа!

Элиза постучалась, ответа не последовало. Нетерпеливо толкнув дверь, она вошла в огромную библиотеку, залитую солнцем, с окнами, выходящими на юг, и рядами книжных полок вдоль стен.

– Папа, я сегодня участвовала в бегах и выиграла.

Она остановилась. Авен Эмсел сидел спиной к дверям и, казалось, не замечал присутствия дочери, он даже не повернул головы в ее сторону.

– Папа! Я здесь…

Элиза бросилась к отцу на шею. Но вместо того чтобы, как обычно, поцеловать дочь, Авен Эмсел вздрогнул и как бы даже отшатнулся от нее, непроизвольно комкая лежащий перед ним на столе лист бумаги. Никогда прежде отец не обращался с Элизой столь странным образом. Девушка не на шутку перепугалась.

– Папа, что-нибудь случилось? Я… я стучала. Я не думала, что помешаю тебе.

Авен Эмсел медленно повернулся к ней. Его лицо, посеревшее и осунувшееся, стало постепенно меняться, обретая знакомое и любимое ею выражение.

– Кто тебя научил подкрадываться на цыпочках к людям и пугать их до полусмерти? – шутливо пойнтересовался отец. Но Элиза видела его по-поежнему бледные губы и нервно подрагивающее веко.

– Папа…

– Ерунда, моя девочка. Все это пустяки. Мы ведь договорились с тобой сегодня позавтракать вместе, не так ли? Или записка, которую ты мне прислала, была всего лишь розыгрышем? Я заказал белую рыбу. Вареную. Ты ничего не имеешь против, сердечко мое?

– Нет, напротив… очень хорошо.

Элиза подождала, пока отец встал из-за стола и сложил бумаги в стопку, притворяясь, будто не замечает измятой и скомканной верхней страницы.

Выходя следом за отцом из библиотеки, Элиза с тревогой следила за каждым его жестом. Здесь явно что-то не так! По всему видно, у папы неприятности. И должно быть, очень крупные: Авен Эмсел не из тех, кто расстраивается по мелочам. Холодная дрожь пробрала Элизу насквозь при мысли, что с отцом может случиться неладное. И даже вновь заигравшая на его губах улыбка не смогла развеять Элизиного беспокойства.

Они завтракали в оранжерее, восьмиугольной комнате, отделанной розовым итальянским мрамором, с окнами от пола до потолка, увешанными и уставленными десятками горшков с цветами, ветви и листья которых ниспадали вьющимися плетями, создавая впечатление дикой тропической растительности. Среди всей этой зелени стояла ослепительной белизны статуя смеющегося греческого мальчика. В детстве Элиза очень жалела и любила его. Она была уверена, что на самом деле мальчик живой, просто злая колдунья, невзлюбив его веселый нрав, превратила беднягу в каменное изваяние.

За завтраком им прислуживала Мери, горничная-ирландка; она суетливо бегала с подносами на кухню и обратно, кротко и грустно опустив глаза, как человек, в любую минуту ожидающий грубого окрика. Вид у нее был довольно жалкий.

– По-моему, Мери сегодня какая-то расстроенная, – робко заметила Элиза, когда все более или менее подходящие темы для разговора были исчерпаны.

– Расстроенная? Да эта девчонка просто пустоголовая кукла! Не может уразуметь простейшего приказания. А впрочем, если она всю жизнь провела среди свиней и коров, большего от нее ждать не приходится.

Авену Эмселу, как и большинству чикагцев, было свойственно предвзятое отношение к иммигрантам, за последнее время переполнившим все без исключения бедняцкие кварталы города. Немцы, шведы, ирландцы, итальянцы работали от зари до зари за нищенскую плату. Именно из них полностью набирался штат прислуги в самых роскошных особняках на Мичиган-авеню; они же подряжались и на скотные дворы, срабрики, сыромятни, винокуренные заводы, мукомольни: бедолаги не брезговали никакой, даже самой грязной работой.

– Я уверена, она изо всех сил старается усвоить наш образ жизни, – дипломатично ответила Элиза и отодвинула тарелку. – Папа, это так на тебя не похоже. Кричать на бедную ирландскую девочку. Грозить увольнением садовнику, и, заметь, нашему единственному садовнику. Если он уйдет, кто будет подстригать газон и ухаживать за цветами? К тому же последние три недели ты совсем не бываешь дома. Надеюсь, ты не думаешь, что я послала тебе записку, потому что мне скучно завтракать одной?

– О Господи, Элиза, сокровище мое бесценное. – Сокрушенно вздыхая, Авен отставил тарелку с рыбой. – Как дурно я поступил с тобой! – Он виновато посмотрел на дочь. В выражении его лица появилось что-то непривычное.

– Папа, я чувствую, как у тебя тягостно и беспокойно на душе.

«Что с ним происходит? – недоумевала Элиза. – Откуда эта печаль во взгляде?» Никогда раньше Авен Эмсел не выглядел печальным. Даже на похоронах жены он был охвачен яростью, возносил проклятия жестокой, несправедливой судьбе, отнявшей у него любимую женщину в момент рождения ребенка, которому, кстати, тоже не удалось выжить.

Элиза перегнулась через стол и взяла отца за руку. Нужные слова подбирались с трудом.

– Папа, ты… не хочешь рассказать мне обо всем? – Авен посмотрел на дочь, и вдруг его грусть сменилась ожесточением.

– О чем тут рассказывать? – Он криво усмехнулся. – Что сделано, то сделано. Видишь ли, дочка, мир, окружающий нас, полон хищников. Кровожадных акул в человеческом обличье, которые, как добычу, подстерегают тех, кто… идет ва-банк.

Элиза любила яркую, красочную речь отца, но сегодня ей были непонятны его образные сравнения. Да и спрашивала она несколько о другом.

– Папа, о чем ты говоришь?

– Мы с тобой, девочка моя, добыча. Добыча для тех, кто питается человечиной в джунглях делового мира.

– Папа!

Авен Эмсел, почувствовав испуг дочери, вздохнул полной грудью и выдавил из себя что-то вроде смеха. Однако его попытка приободрить Элизу повергла ее в еще больший ужас.

– Бог с этим со всем, дочка. Не обращай на меня внимания. Наверное, я просто устал. В последнее время засиживаюсь за работой до глубокой ночи. Выкинь из головы мои слова, это всего лишь шутка. И признаюсь, прежде чем ты зашла за мной в библиотеку, я позволил себе выпить глоток бренди.

– Вот оно что!

Элиза с облегчением оглянулась на смеющегося мраморного мальчика. Значит, папа просто немного выпил. Ну конечно! Вот почему он так странно ведет себя и так непонятно говорит.

Элиза совсем успокоилась и, откинувшись на спинку стула, слушала увлекательный рассказ отца о случае, происшедшем вчера в клубе. Все присутствующие были поражены внезапным появлением в столовой мула в цилиндре и галстуке; оказалось, что два постоянных члена Чикагского игорного клуба побились об заклад, пропустит ли швейцар мула внутрь по предъявлении членской карточки. Авен заключил рассказ взрывом громкого, искреннего хохота. В это время Мери подала десерт – ореховый пирог с кремом.

– Так ты говоришь, дочка, что выиграла сегодня бега?

– Да.

Авен попросил дочь в подробностях повторить ее рассказ и поинтересовался, кто был ее соперником.

– Не знаю, папа. Я никогда раньше его не видела.

– Ну что ж, в город постоянно прибывают новые люди. Их привлекает промышленность. Выскочки…

На мгновение лицо Авена снова сделалось чужим, но он тут же стряхнул с себя налет печали.

– Так, значит, ты обставила его на целый корпус?

– Да… но это еще и из-за мальчишки-газетчика. Ему пришлось свернуть в сторону. Так что я не знаю…

– Это ерунда. Ему просто не повезло. Ты же не виновата, что удача улыбнулась именно тебе. Я хочу, чтобы ты всегда побеждала, Элиза. Заставь остальных знать свое место и помалкивать. Ты сможешь это сделать, я уверен, недаром же ты отпрыск рода Эмселов, не забывай об этом! Ты бесспорно победила в этом заезде, и знаешь что… – Авен на секунду задумался, а потом воодушевленно добавил: – Пожалуй, ты заслуживаешь небольшого приза. Как насчет новой коляски с корпусом ручной работы из твердой древесины?