Я встала на пороге и начала лихорадочно соображать, что теперь делать. Кажется, спать мне придется на полу ванной. Или в карцере… Не к парням же проситься. Хотя, если бы не Чейн, можно было и пойти. Остальные скорее посочувствуют и прикроют.

А еще с утра придется все объяснять куратору…

Над моей головой снова завыло. И тут до меня дошло, что это вовсе не ветер! Я пробудила стандартный охранный контур, которым была окружена Академия с воздуха. И теперь вой слышно не только мне. Он разносится надо всем плато…

Я успела только застонать в голос. После этого входная дверь домика слетела с петель, и в коридор шагнул Вестейн в распахнутой рубашке и без плаща. Следом за ним ввалился декан Холмен, который рубашку все-таки застегнул, и теперь толстые пальцы путались в петлицах сюртука. После того как за его спиной появился ректор в плаще, наброшенном на голый торс, я поняла, что пропала. 

Куратор оглядел меня с ног до головы, и на его лице промелькнуло облегчение. Декан Холмен подозрительно принюхался и спросил:

– Что произошло? Тут пахнет зельями без точной рецептуры.

Я потупилась и проблеяла:

– Это случайно вышло.

Больше всего в этот момент мне было стыдно перед Вестейном. Мало того что я подняла его посреди ночи, и он мчался ко мне в одной рубашке… Которую, кстати, не спешил застегивать. Так, еще и разнесла его комнату для медитаций. И поставила на уши всю Академию.

Ректор в это время обозрел учиненный мною бардак и коснулся одного из своих колец. Вой тут же утих. Я ждала выговора, но в этот момент в коридоре появились новые лица – одетые как попало Багрейн и Крон. 

– Что происходит? – выпалили они в один голос.

– Что она еще учудила? – добавил Крон.

– Неудачный эксперимент, – процедила я и натянула рукав, скрывая бурые пятна.

– И наверняка с участием снадобий из запретного списка? – ядовито улыбнулся Багрейн.

В его глазах я заметила алчный огонек. Но не дрогнула и спокойно заявила:

– Ничего подобного. На Севере очень качественный жир крысиной антилопы, с таким я еще не работала. На Западе сырье гораздо хуже. Пожалуюсь отцу, пусть прижмет алхимиков – жир они явно разбавляют чем-то подешевле!

Я устремила на декана Холмена предельно честный взгляд, стараясь не коситься на куратора. На ректора я не смотрела и мысленно вспоминала все свои проступки. Теперь наказание точно не обойдет меня стороной. И каким оно будет, страшно представить. Только бы не отчислили. Остальное переживу.

Ректор в этот момент плотнее запахнул плащ и сказал:

– Главное, что все в порядке. Успокойте адептов. С леди Скау мы разберемся утром.

– Леди Скау не в первый раз нарушает правила, – лениво сказал Крон. – Возможно, стоит уже применить более суровые меры?

– Я сам разберусь со своей ученицей, – отрезал Вестейн.

Багрейн сердито фыркнул:

– С этой девушкой ты слишком мягок. Никогда не думал, что упрекну тебя в этом.

– Не сейчас, – прервал перепалку ректор. – Успокойте адептов и байлангов. Вестейн, определи адептку Скау куда-нибудь до утра. 

Куратор с непроницаемым лицом сообщил:

– До утра леди как раз подумает о своем поведении.

С этими словами он указал на дверь карцера. Возражать я не стала. Молча подхватила свой меч и вошла в комнату. Замок щелкнул, и я прильнула к двери ухом. Но подслушать ничего полезного не удалось. Судя по голосам, все учителя торопились вернуться в свои постели.

Сначала я мысленно потянулась к Стуже. Но собака уже спала. Похоже, ее совсем не потревожил вой охранного контура.

Тогда я повесила меч на пояс и начала задумчиво бродить по залу. Сидеть и медитировать не хотелось. Запертая дверь лишила меня возможности тихонько занести подушку и одеяло. Было даже немного обидно. После всего, что между нами было…

Я тут же одернула себя, но обида продолжала зреть внутри. К ней добавилось чувство вины. Мне нужно держаться от него подальше. Отец убьет меня, если узнает, что я целовалась с куратором. А Найгаард убьет Веста. Который затолкнул меня на ночь в это унылое местечко.

Настроение испортилось. Я продолжила бродить по комнате, гадая, что теперь будут делать с крышей и чем мне грозит “неудачный эксперимент”. Одно хорошо, метка скрыта на какое-то время. 

Когда дверь с тихим шорохом отворилась, я вздрогнула и замерла. Вестейн вошел в комнату и оглядел меня. Неспешно притворил дверь и позвал:

– Иди сюда.

Я сразу подумала, что это не очень хорошая идея. Но зачем-то пошла.

Я остановилась рядом, заглядывая своему куратору в глаза. Рубашку он уже застегнул, так что косить оставалось только в распахнутый воротник. Я испытала легкое сожаление, но тут же себя одернула.

– Метка? – спросил он. 

– Пока скрыта, – пояснила я, закатывая рукав.

Вестейн так пристально рассматривал бурые пятна, что я поспешила добавить:

– Без нейтрализатора не смоется.

Куратор рассеянно кивнул и начал ходить по комнате. Я привалилась спиной к двери и начала внимательно наблюдать за ним, пытаясь понять, что происходит в этой беловолосой голове. Наказание откладывается, или его назначит ректор? Может, ночи в этом унылом местечке будет достаточно? Судя по холоду на лице Вестейна, он сейчас изо всех сил сдерживается, чтобы не высказать все, что обо мне думает. 

Наконец, я не выдержала и спросила:

– Что мне за это будет?

Куратор, не останавливаясь, с тяжелым вздохом перечислил:

– Притащила в Академию обезумевшего байланга, приручила обезумевшего байланга, стала причиной скандала на традиционном зимнем балу и в правящей семье, испарила крышу в своей комнате. И это только за последние две недели. Где-то там еще маячит твоя вонючая месть для Иды Эллингбоу и несчастный, покрытый блестящей пылью Нюд. Но его, хвала богам, никто, кроме меня, не видел.

– Испарила крышу в твоей комнате для медитаций, – зачем-то поправила я.

Вестейн подошел ко мне и остановился рядом. Облокотился на дверь рядом с моей головой, и теперь наши лица снова были очень близко. Глава в глаза. Нужно было сделать или сказать что-нибудь умное. Например, бочком отползти в сторону и удрать на другую сторону комнаты. 

Нам стоит держаться друг от друга подальше. Для Севера последний из Аабергов и внебрачная дочь Правящей герцогини – гремучая смесь. Если кто-то узнает… Да и что скажет мой отец, было страшно представить. А еще я только что смогла скрыть метку. Неясно, как развитие рисунка повлияет на только что обретенную маскировку.

Но вместе с этим внутри зрело любопытство. До этого мы целовались исключительно в обстоятельствах, когда я была не в себе. Яд иглоспина, первая спонтанная “проверка связи” со Стужей, да еще и при таком потрясении для меня. Не думаю, что кто-то из нас двоих способен на подобные безумства на трезвую голову. 

Я постаралась заглушить разочарование, которое вызвала эта мысль, и попыталась скользнуть в сторону. Но этого мне не позволили. Вестейн сжал мой подбородок. Затем он медленно обвел мои губы большим пальцем, то ли стараясь оттянуть неизбежное, то ли позволяя мне сделать еще одну попытку сбежать. Но моя способность трезво мыслить иссякла. 

Поцелуй, который за этим последовал, был дурманящим и жадным. А еще до безобразия коротким. Или мне теперь всегда будет мало? Но пульсация на запястье сообщала, что продолжать не стоит. Вестейн перестал терзать мои губы и шепнул:

– Никогда больше так не делай. 

Он сделал многозначительную паузу, и я пробормотала:

– Постараюсь. 

Нужно было заверить его, что я все осознала и больше никогда. Но язык не повернулся врать. А еще ужасно не хотелось, чтобы он уходил. К счастью, тут у меня хватило ума промолчать и не просить Вестейна об этом. 

Короткий стук дверь прервал повисшую тишину. Куратор ловко отодвинул меня в сторону и открыл дверь. Служанка, пыхтя и кланяясь, занесла в комнату свежую постель. Я уставилась на девушку круглыми глазами. Она ответила мне таким же обескураженным взглядом и удалилась, продолжая кланяться. Я посмотрела на Вестейна.