В целом ночь выдалась относительно спокойной. Сашке я сказал, что буду на телефоне, и объяснил, где именно меня найти в случае чего. Сам же умылся, почистил пальцем зубы пастой из одного на всю ординаторскую дежурного тюбика «Колгейта» и направился в паллиативное отделение наблюдать за Семеновой.

За чтением тестов к грядущему зачету по терапии меня разморил сон. Где-то в третьем часу ночи завибрировал телефон, на связь вышел Варосян. Сонным голосом дежурный по больнице попросил меня глянуть какого-то пациента из четвертой терапии. Оказалось, ложная тревога — мнительный мужик за шестьдесят, которого мы принимали часа четыре назад с гипертоническим кризом, никак не мог дождаться терапевта. Жена ему, видите ли, сказала, что как только он ляжет в больницу, его посмотрят, обследуют и назначат лечение.

— Как таблетки назначат, тут же сфотографируй их и пришли мне в ватсап! — гласило итоговое наставление супруги в приемнике.

Исполнительный и послушный «каблук», видимо, принял наставления жены под козырек и все это время терпеливо дожидался своего лечащего врача.

— Ага, как же, — сурово отчитал я мужика больше чем вдвое старше себя, — в два часа ночи ваш лечащий врач бежит и спотыкается, чтобы вас посмотреть.

Про себя же добавил: «Держи карман пошире, а то не унесешь».

— А разве нет? — искренне удивился мужик, на что я только тяжело вздохнул. Святая наивность в его глазах заставила меня набраться терпения и объяснить потерявшему всякие жизненные ориентиры пенсионеру, что да как у нас в медицине происходит.

— Сергей Иванович, вас осмотрели я и дежурный терапевт по больнице. Вам назначили превентивное лечение. Давление мы вам снизили. В палату определили. Инфаркт исключили. Теперь — до утра. Утром придет палатный врач и займется вами.

— А сейчас он где? Он что, не может сейчас подойти?

Я лишь глаза к небу закатил, мысленно попросив у провидения сил и терпения.

— Сейчас ваш лечащий врач дома. Спит. На работу ей только к восьми утра. Прямо сейчас она ну никак не появится. Так что вам остается только смириться и лечь спать.

— Точно?

«Нет, блин, я съел ее, а останки закопал в горшке из-под фикуса!»

Вдох, выдох.

— Точно, Сергей Иванович.

— Ну, тогда я спать? — протянул мужчина, недоверчиво поглядывая мне за плечо, словно пытаясь разглядеть палатного терапевта, прячущегося от своих настырных пациентов в густой тьме коридоров дремлющего стационара.

— Доброй ночи, — на автомате пожелал я, выходя из палаты, и сразу же пожалел об этом. В ответ мне в спину мгновенно прилетело:

— И вам, доктор, спокойной ночи!

«Вот, блин, мудак…» — довольно искренне выругался я на самого себя и нырнул к лестнице — ждать лифт под пристальным взглядом назойливого пациента вообще не улыбалось.

И ведь знаю, что не нужно ничего желать пациентам, чтобы не услышать от них ответные пожелания. Нет же, все равно ляпнул «Доброй ночи». И мужик этот тоже хорош. Ну кто в здравом уме и светлой памяти доктору на дежурстве спокойной ночи желает? Теперь все — хрен тебе поспать, хрен тебе почитать, хрен чаю попить. После такого пожелания о спокойной ночи можно забыть. Проверенная примета. Хуже только таракана тапком прихлопнуть в ординаторской, сидя жопой на столе, где твоя же сумка лежит.

И правда, не успел я обратно к бабке Семеновой зайти и расположиться в удобном гостевом кресле (вип-палата и такими удобствами располагала), как мерное шипение кислородного редуктора разорвал писк аппаратуры, сигнализирующий об остановке сердечной деятельности.

«Ну, вот и началось…» — только и успел подумать я и кинулся качать пациентку.

Далее время полетело очень быстро. Это только в кино в экстремальной ситуации у главного героя перед глазами все замирает и плывет, словно в замедленной съемке. В жизни же все иначе. Когда оно, это самое время, необходимо, словно воздух, его как раз и не хватает.

На тревожный сигнал прибежала заспанная медсестра Маринка.

— Чего тут? — деловито спросила она, откладывая в сторону «амбушку» (Амбушка, или мешок Амбу — механическое ручное устройство для выполнения временной искусственной вентиляции лёгких). Захватила, видимо на автомате, не сообразила, что бабка Семенова и так на аппарате ИВЛ (ИВЛ — искусственная вентиляция легких).

— Да вот, — пропыхтел я, ритмично качая пациентку и чувствуя, как под руками хрустят свеженькие переломы ее хрупкой грудной клетки, — решила наша Семенова сегодня нам статистику подпортить.

Маринка мельком глянула на кнопку вызова реаниматолога, которую я нажал еще до того, как начать реанимационные мероприятия, и успокоилась. На том ее работа, по сути, и заканчивалась.

— От меня нужно что-то, Гриш?

— Да нет, — пыхтел я, — открой им двери только, сейчас ломиться начнут.

Буквально через минуту ворвались реаниматологи. Деловито разместившись в палате, они начали выкладывать из своего оранжевого чемоданчика необходимый для реанимации инвентарь. Дежурный реаниматолог (его, кажется, Семеном звали, а отчество из головы вылетело) спросил:

— Давно качаешь?

— Минуты две.

Со лба скатилась капелька пота. Качать человека, на самом деле, не такая уж и легкая задача. Опять же, в фильмах про медицину, которые я, к слову, терпеть не могу, это мероприятие до безобразия простым кажется. Знай себе качай да покрикивай на окружающих, чтобы вкололи столько-то кубиков того-то и приготовили дефибриллятор. Чушь и бред в кино показывают, доложу я вам. Там актеры не качают, а так, гладят слегка. Настоящий непрямой массаж сердца надо с душой делать, так, чтобы грудная клетка на пять-семь сантиметров внутрь прогибалась. Не каждые молодые ребра такую нагрузку выдержат, что уж говорить о ребрах пожилых пациентов. Ломаются, как прутики, после первых же толчков. Старые реаниматологи даже присказку такую знают: «Не сломал ребер — не делал реанимацию». А для реанимирующего врача сей процесс больше на очень интенсивное кардио в спортзале смахивает. Без должной подготовки обычного человека минут на пять-семь хватит, далее начнутся проблемы с техникой, а после и вовсе эффективность реанимационных мероприятий скатится до нуля.

Про дефибриллятор я вообще молчу — им в кино шарахают всех налево и направо, хотя по факту этот прибор нужен лишь для одной цели: изменить ритм сердца с неправильного, а именно с фибрилляции желудочков, на правильный, синусовый. Все. Только для этого и ни для чего иного. Против остановки сердца он не годится, тут нужно качать. Качать и колоть. Колоть и качать. Чем, собственно мы сейчас и занимались. Я качал, а реаниматолог готовил нужные препараты.

— Интерн? — готовя растворы по вене, спросил Семен.

— Ординатор первого года, — уже почти задыхаясь от ритмичной нагрузки, пропыхтел я.

— А тебя, ординатор, на монитор ЭКГ смотреть не учили?

— А чего на него смотреть? — возмутился было я, переводя взгляд на экран, который, кстати, в спешке действительно не удосужился изучить, как следует — так, увидел изолинию и давай качать. Рефлекс, чтоб его.

— Ну-ка, руки убери, — скомандовал реаниматолог. Я остановился и поднял руки, так чтобы их было видно всем. — Ну, а я что говорил?

Я взглянул на монитор ЭКГ, где весело скакала кривая фибрилляции желудочков. Я, кстати, такое впервые видел, но диагноз распознал сразу.

— Что делаем, ординатор? — сухо поинтересовался Семен, явно намекая, что сейчас будет экзаменовать меня по реанимации.

— Дефибрилляцию?

— Догадлив, — задумчиво протянул реаниматолог и отодвинул меня в сторону, давая место своему помощнику, чтоб тот развернул прибор. Маринка тем временем уже разрезала ночную сорочку нашей многострадальной пациентки, оголив ее иссохшуюся грудь. В области грудины уже растекалась довольно большая гематома — явный плод моих реанимационных усилий. Кажись, перестарался я.

— Семен… — я запнулся, так и не вспомнив отчество реаниматолога.

— Борисович, — подсказал реаниматолог.

— Семен Борисыч, а может… — и я красноречиво показал скрещенные руки, намекая на то, что мучить бабку еще и дефибриллятором будет, на мой взгляд, уже перебор.