Что да, то да, перехватил он нас весьма эффектно. Ночью, во время стоянки в Чите, одновременно с телеграммой, уведомляющей об этом.

В моем штабном вагоне имелась радиостанция, но дать радиограмму Всеволод Евгеньевич не сообразил. Или постеснялся обращаться с этим в иркутский филиал нашего Холдинга. В результате ему и сопровождающему его помощнику пришлось активно шуметь, чтобы их вообще пустили в наш литерный поезд, билетов-то в него не продавали.

В общем, пока суд да дело, объяснялись мы уже за завтраком, подъезжая к Иркутску. Было видно, что профессор глубоко переживал за проблемы, возникшие у проекта. Даже его знаменитые усы как-то поникли, а аккуратная бородка выглядела примятой.

Понять это было можно, как-никак, крупнейший из его проектов. Да и вообще, на сегодняшний день — это крупнейшая из построенных и проектируемых станций в Российской Империи.

— Как раз с этим всё ясно! — ободрил я его. — Нам надо ненадолго остановиться в Иркутске и разобраться, чего именно хотят противники проекта и кто они. А затем договориться с ними, либо переубедить общественность, если это невозможно. Надеюсь, материалы для презентации готовы?

— Разумеется, для обоих вариантов.

— Каких ещё вариантов?

— С прораном[1] и без него, разумеется.

Ага, понятно! Дело в том, что в качестве водохранилища Иркутской ГЭС выступает весь Байкал целиком. Но в том месте, где он переходит в Ангару, достаточно мелко, а часть скального выступа даже видна над водой. Знаменитый Шаман-камень.[2]

— Чтобы ГЭС выдавала проектную мощность необходимо обеспечить пропуск достаточного количества воды за единицу времени. Для этого есть два пути — либо взрывами создать проран в подводной части скалы, либо поднять уровень озера примерно на метр.

Да, помнится, что-то такое я читал и в оставленном мною прошлом. Там выбрали повышение уровня Байкала. Значит, и тут стоит тот же выбор.

— Ну как же так, Всеволод Евгеньевич! — с укоризной заметил я ему. — Вы беспокоитесь за судьбу проекта, а сами даёте повод его сторонникам разделиться на две группы. При этом противники будут едины. Как вы думаете, есть ли при этом у нас шансы на одобрение?

— Но, Юрий Анатольевич, как же объективность? Общественность должна иметь информацию и сама выбрать…

— Я понял вашу позицию. Что же, раз вы настаиваете, то в Иркутске я задерживаться не стану. Времени и так мало, чтобы тратить его на безнадёжное дело.

Тимонов аж воздухом подавился!

— Пач… Па-чи-му без… Кха. Кха… Но почему безнадёжное?

— Потому что его научный руководитель не готов приложить все усилия для его реализации! — отчеканил я. — И готов пожертвовать интересами дела ради того, чтобы несколько его приятелей из столичных интеллигентов восхитились его объективностью.

— Но позвольте!

— Нет, не позволю! Вы сами говорите, что некие неведомые силы ополчились на наш проект. Значит, против нас с вами начата война. И то, что она не объявлена, а противник скрывается, говорит только о том, что на этой войне противник не придерживается никаких правил и обычаев.

Мой собеседник только захлопал глазами, а меня поддержал Семецкий, успевший, к счастью, не только закончить свои таинственные дела, но и присоединиться к нам в пути:

— Я много общался с генералом Клембовским, выдающимся знатоком данного вопроса. И заверяю вас, дорогой профессор, что он, как и я, полностью поддержал бы Юрия Анатольевича. Партизанская война — одна из самых беспринципных и жестоких.

— Вы сравнивали эти варианты? — спросил я, направляя беседу в конструктивное русло. — Какой из них лучше?

— Для нас во всех смыслах выгодно создание прорана. На два года короче, почти на десять процентов дешевле, вчетверо меньше сооружений потребуется перенести. Да и Кругобайкальская железная дорога не будет затоплена.

— Почему тогда вообще рассматривали альтернативу?

— Там среднегодовая выработка электроэнергии процента на три выше. То есть, на горизонте полувека этот вариант получается более выгоден. Если забыть о набегающих за это время процентах по кредиту. Ну и есть опасения, что взрывы повредят местной уникальной фауне.[3]

— Ничего! Наши взрывники набрались опыта, пока мы каналы строили, так что я уверен, сумеем не повредить. Убираем из презентации вариант с затоплением Кругобайкалки!

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…К моему удивлению, выяснить, кто же подталкивал общественность Иркутска на протесты с налёту не удалось. Все активные участники и даже местные газетчики либо кивали друг на друга, либо утверждали, что пришли к этой мысли самостоятельно.

При этом масштаб протестов явно указывал на некое внешнее влияние. А такая конспирация — на серьёзность нашего противника. В результате я не стал тратить время на самодеятельность, а отправил Артузову шифровку с заданием разобраться. Кирилл Бенедиктович у нас уже состоявшийся профессионал, вот пусть сам и решает, какие силы выделить на эту задачу.

Я лишь обратил его внимание на неуловимость оппонентов. Ведь они должны были вложить в этот процесс не такие уж маленькие деньги, подкинуть соответствующие идеи. Обычно при этом остаются заметные следы. Не всегда это пригодные для суда показания и улики, но некие зацепки, характерный почерк, заметные умолчания при общении. А тут — глухая стена.

Так что я не сомневался, что разбираться он пришлёт самых опытных следователей. Может быть даже к своему учителю Кошко обратится. Или к Нику Картеру.[4] Тот хоть и не местный, но сыщик удачливый и творческий.

Ну и про то, что сыщикам надо обеспечить эффективное силовое прикрытие я тоже упомянул. Не потому, что сомневался в профессионализме своего главного «безопасника», просто до сих пор мы ни с чем подобным не сталкивались. А чутьё и опыт из покинутого мной будущего буквально кричали об опасности схватки с этим противником.

Я же сосредоточился на том, чтобы «погасить» недовольство местных. Оно делилось на три части: «понаедут тут и станет у нас неспокойно», «опять столичные всё под себя сгребут» и «а нам-то что с того? Пусть делятся!»

Отвечать на эти претензии рационально, как пыталась делать команда Тимонова, совершенно неэффективно. Все эти претензии, по сути своей, растут из подсознания, а потому в ответ надо зажигать эмоции. Ну, как Остап Бендер перед шахматистами в Васюках…'

Иркутск, улица Амурская, Здание Общественного Собрания,

4 (17) августа 1912 года, суббота, после обеда

— Дамы и господа, повторяю, это не просто мощнейшаяэлектростанция в России. Это — основа процветания и славы вашего города. Посмотрите на Беломорск! Всего пятнадцать лет назад на этом месте располагалось мало кому известное село Сороки. Но теперь герб Беломорска и эмблему Холдинга «НОРД» вы можете встретить где угодно. А ведь там строились маленькие станции, можно сказать, экспериментальные.

Я остановился на секунду и сделал несколько глотков воды. Мне реально требовалось смочить горло после четвертьчасовой речи, но помимо этого я давал слушателям небольшую паузу, чтобы высказанная мысль улеглась в их головах.

— Поймите, такое количество электрической энергии не позволит нам просто повторить то, что мы уже делали в Беломорске, Костомукше, Сегеже или электростали. Нет! Тут будут осваиваться новые производства. Новые пластики, новые, удивительные металлы. Мы построим здесь завод по производству самых совершенных табуляторов. А рядом откроем институт по разработке счётных машин! И я не я буду, если через десять лет счетную машину с гордым именем «Ангара» не будут стараться поставить в самых передовых университетах и проектных бюро всего мира!

Свет ненадолго померк, и на экране, расположенном за моей спиной показали несколько слайдов с картинками табуляторов и целыми залами, набитыми непонятными, но сияющими счетными машинами.

Да, возбуждаем надежды и местный патриотизм. Только так можно перебить тревогу по поводу «понаедут и лишат нас покоя». Потому что покоя точно лишат. Но взамен нужно дать гордость и надежду.