— Увы, люди и без таких камер уходили в виртуальность. Но будет польза и на Земле. Эти камеры виртуальной реальности могут помочь глубоко выспаться. Я в последней командировке этим пользовался. Залезал в капсулу и за четыре часа высыпался от души!

— А ещё что?

— Эти капсулы не только со зрением работают, всё куда глубже. Поэтому они и для удалённой диагностики годятся! И для тренировок. Лётчики, спецназ, гонщики — все могут в виртуальности тренироваться. Без опасности для жизни, а мышцы там нарабатываются как при реальных тренировках.

— А дуэли там можно устраивать? — вдруг поинтересовалась невеста.

— Дуэли?

— Ну да! На шпагах или просто мордобой? А то у нас на днях два придурка с курса из-за Светки так подрались, что оба теперь в травме лежат — один с переломом, а второй — с растяжением связок!

— Об этом я не думал, но уверен, что так тоже можно. Хоть магией, хоть из бластеров пусть стреляются, хоть на шпагах дерутся. Травм не будет, а выход ярости дадут.

— Да, хорошая идея. Жаль, что войну так заменить не получится. А то в газетах пишут, что Китай железом бряцает! — пробормотал хозяин квартиры.

«Ну, с этой угрозой мы, кажется, справились!» — подумал молодой Воронцов. — «Уран — настоящая Голконда, теперь человечество долго не будет ограничено в ресурсах. А вот век назад всё было куда опаснее!»

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…Войну ждали многие. Тот же Уэллс писал и о 'сухопутных авианосцах» в войнах будущего, и даже, к моему удивлению, про атомные бомбы. Другие фантасты упоминали про воздушные битвы, бомбардировки городов с воздуха, про оборудование линии фронта колючей проволокой и применение там снайперов. И про массовое применение пулеметов.

А я уже не знал, когда именно она начнётся, и кто будет на какой стороне. Когда итальянцы вдруг напали на Турцию[3], я начал было опасаться, что Первая Мировая начнётся даже раньше 1912 года, несмотря на неготовность к ней всех участников. Сам я такой войны не помнил, и гадал, не является ли моё вмешательство её причиной. Но время шло, а эта война не спешила разрастаться. Я же продолжал готовиться…'

Беломорск, квартира Воронцовых, 23 апреля (6 мая) 1912 года, воскресенье, вечер

— Юрий Анатольевич, от своего лица и, уверен, от лица остальных присутствующих, хочу поблагодарить вас и высказать восхищение вашей смелостью! Эти ваши «политбои» — это нечто особенное! Да-с! Они воспитывают в молодых людях привычку к взвешенному собственному суждению и умение аргументированно отстаивать его! Ну а то, что вы открыто посещаете их после прошлогоднего циркуляра министра просвещения, да ещё вместе с супругой и остальными вашими приближёнными, не боясь вызвать неудовольствие властей, мы лично воспринимаем, как поддержку!

Да уж! И как на такое отвечать? Тем более, что от циркуляра господина Кассо пострадал не только Вернадский, но и присутствующий здесь Ферсман, его ученик, и его коллега и ровесник — Владимир Афанасьевич Обручев. Первого отстранили от преподавания в МГУ, второй ушел за любимым учителем сам. А третьему по-иезуитски предложили «сменить учебное заведение». Вот только в университетах Обручев, ввиду отсутствия докторской степени, преподавать не мог, а из институтов горное или геологическое отделение имелось только в Томском Технологическом, из которого его и «попросили».

Черт! Казалось бы, я должен был уже закалиться, общаясь с Жюлем Верном, Эдисононом, Менделеевым, Черновым, Теслой, Нильсом Бором и прочими мировыми знаменитостями. Но вот так, запросто принимать у себя трёх человек, имена которых во времена моего детства знал любой образованный человек, это пусть на несколько секунд, но заставило усомниться в реальности происходящего!

— Увы, Владимир Иванович, но вынужден отказаться от ваших похвал. Смелости в этом нет ни капли! Во-первых, циркуляр министра Кассо, запрещающий любые политические собрания в университетах, нарушает положение Временных правил от 1905 года, согласно которым ходатайство о закрытии университета — это право Совета университета и только его. Во-вторых, ещё в прошлом году Советы Беломорского и Петрозаводского университетов обратились к премьер-министру Столыпину, с просьбой приостановить действие данного циркуляра до вынесения окончательного решения.

— И что? — полюбопытствовал Обручев.

— А дальше, Владимир Афанасьевич, он передал этот вопрос Наместнику Беломорского генерал-губернаторства.

Тут я слегка улыбнулся и продолжил:

— Затем он был ранен, лечился… А потом был назначен как раз-таки Наместником.

Гости заулыбались.

— И в таковом качестве постановил, что до отмены действия Временных Правил собрания допускаются!

Тут мне оставалось только прерваться и посмеяться вместе с гостями.

— А во-вторых, — продолжил я, когда гости отсмеялись, — традицию политбоёв одобряли и Великий Князь Александр Михайлович, и его супруга, Ксения Александровна, одобряет её и Пётр Аркадьевич Столыпин! Так что о неудовольствии властей и речи нет! Напротив! Это — весьма лояльное мероприятие! Ведь молодёжь тянется ко всему запретному. И потому я считаю правильным на поле битвы идей не запрещать оппонентам высказываться, а бить их аргументами!

Тут они слегка помрачнели.

— Нет, господа, не поймите меня превратно! Я высоко ценю мужество, с которым вы рискнули своим положением. И всем сердцем поддерживаю прогресс. Говорил же я лишь о том, что в данном конкретном вопросе меня не за что хвалить! Потому что я предпочитаю в делах продвижения прогресса конструктивно сотрудничать с властями.

Обручев и Вернадский тут же заулыбались. Ну, ещё бы, оба они состояли в партии кадетов, у которой был аналогичный курс. Ну, а следом за ними просветлел лицом и Евгений Александрович, что совсем не удивительно. Это же только для меня слова «Ферсман» и «академик» неразрывно связаны. А здесь и сейчас — это ещё довольно молодой человек, на дюжину с лишним лет младше меня.

— Кстати, о прогрессе! Взгляните-ка! Вам, несомненно, будут интересны эти образцы! Вот калийные соли, найденные неподалеку от Слуцка, а вот — медно-никелевые руды, найденные в окрестностях реки Печенга.

Разумеется, им было интересно! И на какое-то время гости сосредоточенно изучали представленные их вниманию образцы. Но вот закончилось это несколько неожиданно.

— Как же досадно! — вдруг искренне возмутился самый молодой из гостей.

— Что именно вам досадно, Саша? — оторопело поинтересовался Вернадский.

— Да как же, Владимир Иванович! Неужто непонятно? Я досадую, что у нас в Империи веками так слабо развивали горное дело! Сами судите, почти полтора века, как в стране открыли первое горное училище. Потом открывали горные отделения и в других институтах и университетах!

— И я совсем недавно был деканом одного из таких отделений! — дополнил Владимир Афанасьевич, печально улыбнувшись.

Да уж, вот кому не повезло! Вернадского с Ферсманом «пригрел» я. Тот же Ферсман читал лекции по петрографии, минералогии и геохимии в Беломорском Университете. И помимо этого преподавал на курсах подготовки среднего и младшего персонала, обучая горному делу.

Вернадского же я сумел привлечь к созданию Беломорского геологического музея. Помимо этого Владимир Иванович согласился написать учебник по геологии. Многих других из их коллег приняли в Московский городской народный университет. А вот Обручев оказался не у дел. Пенсия была не очень велика, так что в фантасты он, согласно материалам Артузова, подался от безденежья и обилия свободного времени. Впрочем, я планировал это поправить.

— И вот все эти отделения за всё время не подготовили и трёх тысяч горных инженеров. Для такой необъятной страны, как наша, это — капля в море! А почему так? Да потому, что «заказа не было». Промышленники выращивали горных инженеров только «под замену выбывающих». И редко-редко — «на вырост»! И Горное ведомство поступало так же. А ведь ясно же, ясно как Божий день, что в недрах такой огромной страны лежат несметные богатства! Вот наш любезный хозяин, чуть только взялся за изыскания — и сколько всего открыл! И медь с никелем на Кольском полуострове, и богатейшее месторождение железа, давшее начало городу Костомукша, и Ловозерское месторождение редких земель!