– И один из этой толпы окажется сепаратистом, который захочет…

Рэй бросил взгляд на Лану, которая отвлеклась на коммуникатор.

– Не устраивайте нам проблем, мистер Мерри. С меня и Ланы достаточно внимания. Я согласился с вами поговорить только потому, что вы хотели написать правду про хорошего человека, потому что в принципе пришли, в отличие от ваших коллег, которые просто написали то, чего даже не понимают.

Мы молча посмотрели друг на друга. Я не знал, что ответить, поэтому просто протянул ему руку.

– Всегда казалось, что репортёры, они как… Зубастые волки, – усмехнулся Рэй, ответив на рукопожатие. – Рыщут в поисках горячей новости, а как вцепятся, так и не отпустят. И всё равно, что там у человека за душой.

– Отчасти, так оно и есть, – отозвался я. – Иначе мы не смогли бы работать. Порой приходится выбирать между моралью и хорошими рейтингами.

– Что чаще всего выбираете вы?

Я усмехнулся.

– Думаю, что пока не определился. Рейтинги – это просмотры. Это то количество глаз, которое прочитало мою историю. А если эта история способна изменить мир в лучшую сторону, разве не здорово, если её посмотрит как можно больше народу? Может, в таких случаях и стоит положить на алтарь свои принципы и мораль? Чтобы сделать мир лучше?

– Даже если при этом вы испорите жизнь одному человеку?

– Вот поэтому и не определился, – отозвался я. – Помните задачку с вагонеткой? Как бы поступили вы?

Рэй улыбнулся.

– Понятия не имею.

Когда я вышел из подъезда, обеденное время уже закончилось. Рабочие всё ещё копались в завалах. Зевак уже не было, как и ищеек. Хотя вполне вероятно, что Джина с ее уродливым другом могут таращиться на меня из-за угла.

У меня оставалось ещё два адреса, по которым меня совсем не ждали: нужно было выяснить про двух других бедолаг, пострадавших от эффектов. К тому же мне в голову закралась мысль связаться с Ликвидаторами и запросить информацию по отданным Лео артефактам. Как минимум, любопытно, как это всё происходило и что приносили ему на сбыт. Как максимум… Что бы там ни говорил о Леоне Рэй, я уже давно вышел из того возраста, когда искренне веришь в любовь, дружбу и человеческую добропорядочность. Я не отрицаю их существование как неисправимый романтик, но как репортёр могу уверенно сказать: люди выдумали их, чтобы положить что-нибудь на вторую чашу весов хотя бы для вида. На первой всегда были деньги. И что-то мне подсказывало, что артефакты у Лео забирали совсем не Ликвидаторы.

Когда мир столкнулся с Коллапсом, он фактически распался на части. Уцелеть удалось примерно одной пятой человечества – ещё немного, говорят учёные, и нас как вид было бы не спасти. Говорят, что часто, избежав страшной и мучительной смерти, человек переосмысляет свою жизнь и круто её меняет – отказывается от вредных привычек, начинает бегать по утрам и вступает в организацию по защите тигров. Кто-то даже женится и заводит детей.

Но, даже побывав на краю тотальной катастрофы, едва не уничтожившей человечество как вид, мир не отказался от бюрократии. Да, на какое-то время (десяток лет) беготня с бумажками, говорят, исчезла из жизни – просто потому что бумагу не производили. Однако прогресс, как известно, шагает вперёд, только когда его пинают под зад. Чиновникам были нужны отчеты. И учёные сделали все, чтобы заменить привычную бумагу, например, на голограммы и полимеры. От бумаги – одно название, никаких деревьев, по факту – тончайшие листки из химии. Наличие всемирной Сети не отменило необходимость передавать на физических носителях запросы, заверенные подписью и печатью. Ну не глупо ли?

Мне нужен был ответ от Ликвидаторов. Пока я шёл до ближайшей остановки, успел свалить бумажную волокиту на Хитер. Правда, справедливости ради отправил ей нужные вопросы, это всё-таки моё расследование.

Одной печалью стало меньше. Теперь я мысленно метался, решая, куда поехать дальше. Трое пострадавших. Один в тюрьме, другой – в психушке, третий – в могиле. Не особо разговорчивая компания. Можно было попросить официальную встречу с заключённым, но при условии, что он сам согласится говорить. Это означало очередные запросы, на которые мне при нынешних отношениях с полицией могли ответить в лучшем случае через месяц и далеко не факт, что положительно. Толку идти в лечебницу не было. Разве что, прикинувшись дальним родственником, поинтересоваться здоровьем Лео, но и это бы мне ничего не дало: уже везде написали, что магия разрушила какие-то там нервные окончания, и Лео теперь вообще не осознаёт ни мира, ни себя.

Про третьего и говорить нечего. В дороге я уже успел найти некие не самые значимые подробности: парень, тридцать четыре года, скончался ещё до приезда врачей от энергопередоза. Такое случалось, если эффект заполнял целиком и не находил выхода. Случалось даже с теми, кто был рождён с магией: в один прекрасный момент человек просто не мог её использовать, а она накапливалась и разрушала организм. Прежде всего – сознание. Люди кончали с собой, убивали близких, иногда просто умирали, как при синдроме внезапной смерти, а иногда магии становилось так много, что она точно взрывалась внутри, расходилась волнами, уничтожая носителя. Тут уж кому как повезет. Подробностей, как именно парнишка схватил энергетическую передозировку, не было – полиция редко о таком распространяется…

Впрочем… Я на мгновение задумался. Ведь говорят же! Рассказывают, не скрывая, если случай, скажем так, будничный. А если молчат, значит, всё не так просто. Куда ехать, я решил сразу же. Ларри скинул мне район, где всё произошло, и примерный квартал. Придётся побродить по округе, поспрашивать народ. Но в этом и заключается моя работа.

Аттава-сквер был ближе всего к центру. Я домчался до университета, оттуда прошёл пешком ещё пару кварталов и оказался на месте.

Серые, практически бесцветные улочки с одинаковыми невысокими домами походили одна на другую. Однако надо отдать должное местным, которые старательно украшали дворы всякой чепухой и даже пытались высаживать цветы на скудные клочки не закатанной в бетон и асфальт земли.

В одном из дворов раскинулось кладбище старых игрушек: уродливые, потемневшие от времени куклы и облезлые плюшевые звери, прикрученные проволокой к заборам, не вызывали ничего, кроме ужаса и отвращения. Некоторые, кажется, и вовсе были из Доколлапсовой эпохи.

Я отчасти понимал тех, кто принимал это за красоту – давным-давно целая плеяда творцов упивалась описаниями разлагающихся трупов. Можно ли винить людей в том, что они, устав бояться смерти, приближают её к себе хоть бы и через искусство? Красота – обратная сторона уродства, а уродливой красоту делают страдания. Человечество через многое прошло и имеет право заявлять об этом, пусть даже таким странным способом, устанавливая под собственными окнами памятники утраченной наивности, невинности и потерянному будущему.

С этими мыслями я добрался до нужного дома. Во всяком случае, эти координаты скинул мне Ларри.

– Извините!

Пожилой мужчина оглянулся.

– День добрый, – кивнул я. – Не подскажете, на днях где-то здесь в доме прогремел взрыв…

Мужчина покачал головой и двинулся дальше, не говоря ни слова. Ну, а что я хотел? Чтобы он тут же кивнул и, взяв меня за ручку, повёл к нужному месту? Это будет не так просто, как я себе представлял.

Я поспрашивал ещё нескольких прохожих, которых удалось поймать во дворе, постучался даже в пару квартир, но толку не было никакого – одни качали головами, другие корчили недовольные лица, а кто-то и вовсе отправил вслед парочку непристойностей. И это я ещё не сказал, что я репортёр!

Устав бродить по округе, я опустился на забор и задумался. Чудовище внутри напомнило мне, что если бы с Дастином у нас всё было в порядке, я бы мог без проблем найти нужный дом. Я крутил в руках коммуникатор, борясь с желанием позвонить в участок, но что бы мне это дало? Услышав мой голос, Дастин снова бросит трубку. Озадачить этим Хитер? Он не нагрубит ей, но и рассказать ничего не расскажет. У меня были свои привилегии, потому что мы дружим с детства, а какие у нее? «Хэй, здравствуй, Дастин! Твой друг слишком горд, чтобы позвонить тебе, давай я побуду вашей птичкой – скажи-ка мне, где помер тот парниша с передозом?». Я нахмурился, прокрутив в голове дурацкий диалог.