Может, дело в разнице восприятия и я просто привык быть пессимистом и искать повсюду только плохое? Ведь при желании и на золотой статуе можно найти царапинку, и у святого – изъян. Только вопрос: ради чего? Многие люди только и делают, что живут недовольством – неправильный цвет лавочек, слишком вычурные перила, им то слишком холодно, то слишком жарко. Иной раз думаешь: а есть ли место или человек, которые могли бы полностью угодить таким придирам?

И не становлюсь ли я таким же, привыкая подмечать мелочи, на которые никто бы не обратил внимания – чаще всего, не самые приятные – и раскручивать из них сюжеты, достойные экранизаций. Ну, то есть, если бы у нас было кино. В условиях апокалипсиса как-то сложновато заниматься таким нерентабельным делом, как кинопрокат. Нам хватало Сети с её миллиардами терабайт старых фильмов и массовых сериальчиков от нейросети, но от чего-нибудь новенького и масштабного я бы не отказался. Хорошее искусство – это лекарство, которого миру всегда недостаёт.

Я проснулся поздно. На этот раз Хитер не будила меня ни свет ни заря. Её вообще не было дома. Она уехала на работу, оставив меня одного без еды, воды и моей машины. Сегодня у меня проблем с головой не было, и я бы с удовольствием проехался бы на свою работу на своей машине.

Мысленно ругаясь на себя за то, что внёс биометрию Хитер в бортовой компьютер, я отправился в долгое путешествие по утреннему Уэстбриджу.

Город тонул в серой дымке. Иногда серо-молочные облака спускались сверху, к середине дня они укладывались на дороги серыми кристаллами. Это – результат взаимодействия дикой магии и Купола из разного рода энергетических полей над городом, защищающим жителей от губительного неконтролируемого волшебства. Полагаю, натыкаясь на эти чуда инженерной мысли, магия превращалась вот в такие крупицы, которые хрустели снегом под ногами. И не имели никакого влияния на человека. Научно доказано. Хотя, говорят, изначально находились любители употреблять эту соль в надежде, что у них отрастут крылья, перепонки или пойдёт огонь изо рта. Да, были такие сумасшедшие, которые хотели обзавестись эффектами. Людям же мало приключений – конец света отступил, а что может быть страшней него?

В тот момент, когда коммуникатор оповестил меня о новом сообщении, я лелеял мысль купить сразу три стаканчика кофе в дрянном автомате в редакции. Когда я прочёл текст, мне вновь захотелось чего-то покрепче.

«Может, тебе будет интересно», – писал Ларри. – «Нашли тело на улочке рядом с Аттава-сквер. Где-то в той же стороне помер тот паренёк с передозом».

«Откуда ты знаешь?», – написал я ему.

«Там сейчас копы. Инфа сыпется отовсюду».

«Есть точный адрес?».

Впрочем, я уже знал, что он мне пришлёт. Журналистское чутьё, нюх на неприятности, шестое чувство – называйте как хотите, но я совершенно точно знал, куда нужно ехать. И через десять минут, когда Ларри сбросил мне фотографию дома, я уже направлялся к мисс Грандж.

Дом встретил меня всё той же серостью. С одной лишь разницей – теперь здесь мерцали щиты оцепления.

– Джина.

– Привет, Никки, – беззаботно отозвалась она, жуя резинку. Ещё одна живучая дрянь, которую продолжат выпускать, даже если на планете останутся одни тараканы.

– Что на этот раз?

Она пожала плечами.

– Суицид? Убийство? Кто знает?

Я разозлился, понимая: она точно в курсе, но не хочет говорить, и прикинул: ошарашить её тем, что я знал покойницу или приберечь эту информацию для лучших или, скорее, наоборот – не самых лучших времён?

– А где твой Апполон? – спросил я.

Джина пожала плечами, глядя в одну точку и одновременно в никуда – мастерский взгляд, говорят, этому ищеек обучают специально.

– В квартире. Смотрит.

– А ты что тут делаешь?

– А я смотрю здесь, – монотонно ответила она.

– Ладно…

Я сделал пару шагов за оцепление.

– Можно?

Джина опять пожала плечами, мол, как хочешь.

Я зашёл в подъезд, думая, что сейчас увижу следы крови, размазанные по полу, обезображенный труп с алыми волосами…, но нет. У дверей была идеальная чистота. Я дёрнул ручку в квартиру мисс Грандж.

Заперто.

Я постучал. Ответа не было.

Зато я обратил внимание на другой момент: из квартиры её любовничка доносились голоса. Я затаил дыхание и тихо приблизился к двери. Слов я не разобрал, но один из голосов узнал – это был Уолтер Меллиган, следователь, коллега Дастина. Мы пересекались пару раз, но никакими рабочими или дружескими узами связаны не были. Впрочем, мой врождённый оптимизм подсказал: нужно его дождаться и расспросить.

Долго ждать не пришлось. Практически сразу же голоса стали ближе, дверь открылась и из квартиры вышли двое – Меллиган и коренастый тип в цифровых очках-сканерах. Наверное, искали отпечатки и другие следы. Такими гаджетами оснащали всех следователей. Раньше, говорят, использовали какие-то реактивы, но зачем, если вот такое устройство может тут же отыскать в базе данных владельца отпечатков пальцев, которые оно отсканировало? А ещё среагировать на следы каких-нибудь запрещенных веществ.

Меллиган прищурился – так смотрят на людей, которых вы знаете, но никак не можете вспомнить.

– Ник Мерри, репортёр, – услужливо подсказал я.

Брови Меллигана дрогнули: узнал.

– Чем могу помочь?

– Да вот, – я развёл руками, – пишу материал. Не самый благополучный дом, а?

Мою наигранную иронию Меллиган не оценил.

– Могу я войти?

– Зачем? – удивился коренастый.

– Сделать пару фото, посмотреть, чем жил парнишка, чтобы рассказать о нём.

– Мистер… Э…

– Короткая память? Ничего, случается. Ник Мерри.

– Мистер Мерри, это частная собственность…

– Но жаловаться на проникновение уже некому?

Меллиган едва заметно усмехнулся.

– Пару фото?

– Да, спорим, что тех акул из «Хайварс Пресс» вы уже сюда впускали?

Я включил всё своё нахальство и широко улыбнулся.

– А мы с вами сотрудничаем чаще, и не только когда нам что-то нужно, но и когда вы просите. Причём, заметьте, бесплатно, не то, что «Хайварсы».

Это правда. «Хайварс Пресс» отказывался публиковать материалы, которые были крайне важны для спецслужб. Это были унылые хвалебные статейки, в которых, скажем, полиция отчитывалась перед начальством. Вот, дескать, написали о том, какие мы молодцы. Именно такие статьи «Хайварс» публиковал только за деньги. Такая «реклама» для них – один из основных источников дохода. Наши же деньги по большей части зависели от просмотров – количества посещений, времени, проведённого на наших страничках. И подписки. Зарплату нам платили люди. Остальные издания держались на рекламе и государственной поддержке. Это было проще, удобнее и… безопаснее. Зато публиковали только то, что можно было публиковать, то, что хотелось бы публиковать спонсорам или рекламодателям. И далеко не всегда это соответствовало истине. Они получали деньги, но лишались свободы.

Гардо от такой политики отказался сразу и при трудоустройстве сразу обозначал новичкам: здесь деньги делают самостоятельно, поэтому их немного, зато вам не стыдно смотреть людям в глаза. Гардо работал с людьми честными и инициативными. Глуповатыми, одним словом, для такого мира, как наш. Может, кого-то это и смущало, меня – нисколько.

– Ну так что?

Меллиган наморщил нос.

– Ладно, только быстро. И ничего не трогай.

Коренастый удивился, но ничего не сказал. В самом деле, а кому это помешает?

– Родственников у него нет? – спросил я Меллигана.

– Нет, жил один. Мы сразу пробили по базе и выяснили, что ни наследников, ни родных у него нет. Разве что, какие-нибудь незарегистрированные, но это вряд ли.

Мы зашли в квартиру. Темный, узкий коридор с окрашенными в зелёный стенами, одна большая комната, в которой практически не было мебели – старая софа с неубранной и потрёпанной постелью, захудалый сервант, собранный ещё в Доколлапсову эпоху, и низкий стол с раскуроченным ноутбуком, под столом – какие-то бумажки. Окна я уже видел снаружи, изнутри они выглядели примерно так же. Судя по всему, парень стоял в середине комнаты, когда магическая сила, переполнявшая его, вырвалась наружу и, как брошенный в воду камушек, образовала мощные круги энергии. Они разошлись по сторонам, выбили окна, потрепали мебель, отшвырнув её к стенам – на них были видны места удара. Пол был весь исцарапан и побит.