За спиной появился полоз. Ревностно потянул к себе Катю, помогая подняться с колен, отряхнул несуществующие пылинки с копны волос. А злой взгляд прожигает ровную жирную дыру в его переносице. Еще пару слов о былой любви и, Бестужев готов поклясться, полоз больше не подпустит Смоль к ним. Возможно, бонусом выдернет Саше ноги.

Девчачья рука утопает в смуглой, уверенно переплетающей пальцы. Бестужев мысленно считает до десяти, старается увести взгляд от их рук. Убеждает себя в сотый раз, что виной горькой отраве внутри — приворот. Последний скот будет поддаваться, идти на поводу, захлебываясь в волнах ревности.

Убеждения работали плохо. Он тонул. Через клекот ярости в собственной глотке тянул губы в кривой виноватой улыбке, встречая взгляд царя.

— Мы зайдем к вам следующей ночью. Хочу убедиться, что юная ведьме сумеет снять твоё проклятие. — В холодных нотах змеиной нежностью растекается яд. Саша видит, как исподтишка Смоль наступает на ногу мужа. Ни один мускул на его лице не дрогнул, всё так же опасным шипением лился голос. — А если не выйдет, я буду рад тебе помочь, мальчик Саша. Предложу избавление от мучительной жизни.

С громким заунывным стоном Катя закатила глаза, потянула царя за собой в сторону леса. Они бы не отвели взгляда друг от друга: Саша холодного, а Щек пропитанного плохо сдерживаемой злостью и раздражением. Если бы внимание не перетянула на себя Катя. Вслед за нежным голосом Смоль нельзя было не повернуть голову.

— Да, мы зайдем. Чары творятся лучше за полночь. Агидель, может я смогу тебе чем-то помочь?

Тихо переговаривающаяся с Елизаровым девушка встрепенулась. Залилась пунцовым, неловко прочищая горло.

— Нет, царица, благодарю. Я справлюсь сама.

— Тогда мы побудем рядом безмолвной поддержкой. Ты же не против? — Дождавшись короткого кивка, Катя улыбнулась, перевела взгляд на Сашу. — До встречи, буду ждать, когда тебе станет легче.

Станет легче... Бестужев кивнул механически, почти не чувствуя этого резкого движения шейных позвонков. Смоль пятилась с болотной полянки, как на цепи тянула за собой скалящегося на него ревнивого змея. Саша позволил себе сдержанную улыбку, встречаясь с золотым пылающим взглядом, спокойно приподнял выше подбородок. Он не сделал ничего дурного, бывшие чувства Кати были очевидны и видны всем. Еще тогда, прощаясь с ним на поляне, Смоль открыто их признала и простилась с прошлой любовью.

"Не веди себя, как пубертатный упырь, я больше на Катю не претендую".

Когда силуэты пары сожрал туман, стало труднее дышать. Теперь в легкие врывался не её теплый запах, а кислая вонь давленой брусники и сырости.

Джинсы на заднице и под коленями отсырели насквозь, стали ледяными ступни и руки, начали постукивать друг о друга челюсти. Несмотря на всё это Бестужев улыбнулся. Тяжело поднялся, подмигивая совершенно ошалевшему от происходящего Елизарову, бережно прижал к груди ведьмовские гримуары.

В обратную дорогу до деревни двинулись молча, все устали и были морально опустошены. Славик останавливался через каждые два шага. Несмотря на то, что Агидель и Саша вели его под руки, атрофированные мышцы ног больше не выдерживали. Ведьма подбадривала, убеждала, что идти осталось совсем немного. Тот сосредоточенно кивал, вытирал испарину со лба и снова повисал на них непосильно тяжелым грузом. Действительность ещё не дошла до него, перепуганный за жизнь деревенской ведьмы, Елизаров морально выгорел, недавняя угроза дорогому для него человеку выжрала его до остатка. Может быть завтра он будет победно хохотать во всю глотку, глядя на ноги, которые теперь могут ходить. Но пока взгляд парня намертво прикипел к курносому профилю, заляпанному веснушками. О собственном исцелении Славик не думал.

Уже на подходе к избе все поняли, что отдохнуть не удастся. Мерно тикающие в рюкзаке Славика часы показывали без пятнадцати шесть, у калитки столпились деревенские. Кутающиеся в подранные длинные пледы и весенние неказистые тулупы, они бодро переступали с ноги на ногу, размахивали давно потухшими керосиновыми лампами, негодовали. Громкие крики и споры послышались ещё задолго до того, как ребята повернули на нужную улицу, Славик выматерился через плотно стиснутые зубы. Заметив толпу, Агидель повторила, добавила пару сочных ругательств, закатывая глаза к робко светлеющему небу.

Первым их заметил низкий, напоминающий толстую пивную бочку мужичок. Подпрыгнул, буравя их маленькими круглыми глазками, подтянул сползающие с крупного шаровидного живота штаны:

— Вон идут, отродья юродивые! Сжечь их всех, что терпеть силу бесовскую, приютили их на свои головы!

Возмущенно закричала Зарина, всплеснула руками, белоснежный пуховой платок упал с плеч под ноги бушующей толпы. Её голос и протестующий рев Ждана потонули в воплях. Десятки глаз были направлены в их сторону. Агидель воинственно приподняла голову, расправила плечи. Ровнее пошел измотанный, опустошенный Славик. Подобрался готовый к словесной атаке и драке Бестужев. Не могли их защитить радушные хозяева, ставшие врагами в родной деревне лишь из-за того, что приютили двух чужаков, пожалели. Молча глядел из-под густых сведенных бровей староста, присевший на скамейку у калитки. Громче всех голосила Софья. Приметив их, старушка ринулась вперед, взлетела вверх сморщенная дряблая рука, опуская на лицо Славика трухлявое отсыревшее полотенце.

— Стоишь на ногах, а? Божедурье, куда тебя бесы понесли, ты погляди что с деревней по своей прихоти сотворил! — Старушка обвела свободной рукой пространство вокруг. Продолжали наперебой голосить жители, снова взлетело полотенце. — Ноги ему подавай, чай не на брюхе ползал, вольно ездил! Разбудил её, говори, разбудил?! А ты знаешь, что с первыми петухами у нас гвалт поднялся, сама земля нас прогнать собралась. Все куры сдохли в один миг. Сдурели, с насестов посреди ночи соскочили и давай метаться, пока головы в мясо не раздолбали! Все козы, что в окоте были — козлят сбросили! А пчелы то мои? Все дохлые, все до одной! Стоили твои ноги нашего голода?!

Очередной удар по голове. Елизаров успел отвернуть лицо, и тряпка пришлась на ухо. Не жалела Софья силы, кожа на месте удара стала алой, заходили злобные желваки на скулах Славы, прищурились глаза.

Замах. Полотенце перехватывается рукой, покрытой веснушками. И лавина голосов затихает. Люди всё так же открывают рты, пытаются выдавить хоть слово, испуганно пучат глаза. И все как один поворачиваются к деревенской ведьме. Глядя на неё, Бестужев почувствовал, как бодро по спине побежали мурашки. Казалось, из её зрачков выглядывает сама Чернава. Злая, холодная, величественная и беспощадная. На руке, перехватившей бабкино оружие, отросли, заострились черные когти, сжались в полосу малиновые губы. Она забрала их голоса.

Несокрушимая праведная сила, живое необузданное пламя гнева… Стоящий сзади Саша видел, как задрожали её ноги, готовые подкоситься от усталости. Как перехватил её оседающее тело Славик, из последних сил напрягая жилы, чтобы позволить ей остаться непобедимой и величественной в чужих глазах. Какая жалкая кроха колдовства осталась в ней после Чернавиного проклятия? Не выжала ли она себя до самого дна?

— А что ты сделала, старуха, чтобы деревня жила в милости, а? Как простились вы с ведьмой, которая берегла ваш покой, защищала от нечисти, уводила непогоду, в засуху тянула к сухой земле дожди? — В голосе зазвенела сталь, закрылись беззвучно проклинающие рты, народ замешкался, принялся переглядываться. — Кто из вас навестил курган? Где и как Чернава похоронена? А ежели по правилам всё сделано, так почему она встала и прокляла?

Глубокий вдох, она сделала шаг вперед, пошатнулась, уводя в сторону руку Елизарова, протянутую вперед, чтобы подхватить, если она начнет падать. Сама. Агидель искупала собственную вину так, как умела. Она не хотела быть пленницей собственных бесов, проступок, на который указала Чернава перед своей второй смертью, теперь глодал её изнутри.

— А я скажу вам где. На скотомогильнике, рядом с пирующими опарышами и разлагающимися козами. По нраву вам такое пристанище?! — Опустились в землю взгляды, толстый мужичок, предложивший самосуд, трусливо нырнул за спину своей высокой, тощей словно жердь жены. У кого-то из пальцев выскользнула керосиновая лампа, покатилась с пригорка к ведьминым ногам. — Сжечь нас всех? Будьте благодарны, что она была милостива в последний свой час. Что не пошла вырезать деревню, не вошла в каждый дом, не забрала ваших детей! Что порча её легла на скотину, а не на вас и ваш дурной род, настоящих зверей. Лишь попробуйте обидеть кого-то из нас, вы на собственной шкуре узнаете, как долго и мучительно можно отдавать богу душу. Я постараюсь.